Энтони Берджесс - Мистер Эндерби изнутри

• Название: Мистер Эндерби изнутри
• Автор: Энтони Берджесс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-9524-0162-7

Реальность неожиданно и властно врывается в тщательно оберегаемое одиночество мистера Эндерби в образе энергичной журналистки Весты Бейнбридж. И вскоре лишенный воли инфантильный поэт оказывается женатым респектабельным господином без малейшей возможности заниматься тем единственным, что делает его жизнь осмысленной…

Энтони Берджесс — известный английский писатель, автор бестселлеров «Заводной апельсин», «Влюбленный Шекспир», «Сумасшедшее семя», «Однорукий аплодисмент», «Доктор болен» и еще целого ряда книг, исследующих природу человека и пути развития современной цивилизации.

Без остатка погружен мистер Эндерби в свои стихи, комплексы и страхи. Он с ними сжился и творит как сомнамбула в своем изолированном мире. Но жестокая циничная реальность вламывается в его святилище. И гений терпит поражение в мире, лишенном гармонии. От мистера Эндерби не остается ничего, кроме лучезарно-умиротворенного Пигги Хогга, мечтающего о говядине с толченой картошкой…

---

— Что это? Что происходит? — спросил официальный голос.

— А? — Оказалось, неизбежный закон. — Ищу чертовых птиц, — пояснил Эндерби, вновь принимаясь копаться. — Ах, слава богу. Вот они. Пруденс, голубка. Грачи, предупреждение. Отлично записано. Вот. — И сунул вытащенные листки в руки полисмену.

— Не так шустро, — предупредил полисмен, яблочно-румяный молодой человек. Из деревенской глубинки, очень высокий. — Зачем тут нож, откуда столько крови?

— Я мачеху свою убил, — объявил Эндерби, занятый сочинением. «Смотри, смотри!» — голубка кричит. И побежал в дом. С верхнего этажа как раз спускалась женщина. Увидела нож, кровь, завизжала. Эндерби заскочил к себе в квартиру, бросился в ванную, пнул обогреватель, сел на низкий стульчак. Автоматически снова встал, спустил штаны. Потом, весь в крови, стал писать. Кто-то постучал — властно, императивно — в парадную дверь. Он запер дверь ванной, занялся писаньем. Вскоре стук прекратился. Через полчаса весь стих был написан на бумаге.

«Смотри! Смотри!» — голубка кричит.
Скорпион затаился в траве в позолоченный день.
В островной стене глаз торчит.
Кран текущий бросает статичную тень.

«Берегись! Берегись!» — восклицают грачи.
Скорбящая вдова проводила любимого в вечную сень
И поджидает тебя в огне ночи.
Кран текущий бросает статичную тень.

Указание последнего станса казалось вполне ясным, вполне интимным. Неужели, раздумывал он, можно действительно ему последовать, сделав этот год отличным от всех прочих?

«Так! Так!» — подает голос утка.
Наслаждайся вдовой, повали под плетень,
Пей причастие выбора, голос рассудка…

Тут Эндерби услышал, что на кухне все так же потопом льется вода. Забыл закрыть кран. Так и бросает статичную тень. Встал, автоматически дернул цепочку. Про какую это чертову вдову говорится в стихе?

Глава 2

1

Пока Эндерби завтракал разогретой похлебкой из зайца с маринованными лесными орешками и мачехиным чаем, пришел почтальон с судьбоносным письмом. Конверт плотный, роскошный, кремовый; витиеватый, очень черно напечатанный адрес, словно именно для этого священного наименования нарочно вставили новую ленту. На листке бумаги для заметок тисненые гербы прославленной разветвленной фирмы книготорговцев. Письмо поздравляло Эндерби с прошлогодним томиком «Революционных сонетов» и с чрезмерной радостью объявляло о присуждении ему ежегодной Поэтической премии фирмы: золотая медаль и пятьдесят гиней. Эндерби от всей души приглашали на специально устроенный ленч, имеющий быть в банкетном зале устрашающего лондонского отеля, получить там награды под аплодисменты литературного мира. Эндерби оставил остывать похлебку из зайца. В третий вторник января. Просим ответить. У него голова пошла кругом. Еще раз поздравляем. Лондон. Само это название вызвало те же реакции, что рак легких, банковский кредит исчерпан, мачеха.

Он не поедет, не сможет поехать, костюма нет. В данный момент он в пижаме, в очках, с дневной щетиной, в свитере-поло, в спортивной куртке, в очень старых мокасинах. В платяном шкафу пара фланелевых брюк, жилет муарового шелка. Этого, думал он, обживаясь после демобилизации, вполне достаточно для поэта; жилет муарового шелка представлял собой даже, пожалуй, излишнюю роскошь, некий экстравагантный каприз биржевого брокера. Он его приобрел по ошибке, застигнутый молотком аукциониста на ставке в пять шиллингов.

Лондон. Город, наводненный жуткими образами; одни пришли из личного опыта, а другие из книг. В конце войны, отыскивая на кладбище в Сохо могилу Уильяма Хэзлита[11], он подвергся насилию со стороны констебля и очутился на Боу-стрит[12] под обвинением в сознательном бродяжничестве. Поскользнулся однажды на грязном тротуаре у «Фойлза»[13], и мужчина, который помог ему встать, — пожилой, плотный, с седыми жесткими волосами, — выпросил у него пять шиллингов: маленько поправиться, хозяин, мы эту неделю бастуем. Как раз перед этим был куплен жилет муарового шелка: десять шиллингов выброшены на помойку. В писсуаре очень убогого паба Эндерби, не веря своим ушам, получил приглашение на вечеринку с феллацией от симпатичного незнакомца в красивом городском костюме. Мужчина обнаглел после вежливого отказа, пригрозил закричать, объявить, будто Эндерби на него напал. Очень неприятно. Наряду с прочими воспоминаниями, от которых он морщился (включая мучительное про бумажку в десять шиллингов в «Кафе-Рояль»), выскакивали привидения из «Оливера Твиста», «Бесплодной земли», «1984»[14]. Лондон чрезмерно большой, беспричинно враждебный, место пустой траты денег, заразных болезней. Эндерби содрогнулся, думая о «Дневнике чумного года» Дефо. И вновь оказался, — выложив остывшую тарелку обратно в кастрюлю, — со своей мачехой. В пятнадцатилетием возрасте он купил в двухпенсовом ларьке на рынке изданную в 1605 году книжечку дуодецимо[15] с рецептами, сплетнями, поучениями. Мачеха, зная цифры, завопила, увидев ее, гордо принесенную домой. 1605 — «былые времена», которые означают Генриха VIII, топор палача, Великую чуму. Она сунула книжку в языки огня в печке на кухне, визжа, что та наверняка кишит смертельными червями. Ограниченное, хоть и живое чувство истории.

История и служила причиной, по которой она никогда не ездила в Лондон. Видела, как над ним царствует Кровавый Тауэр, Флит-стрит кишит демонами-брадобреями[16], кругом не менее опасные эскалаторы. Открыв теперь кран с горячей водой, Эндерби видел, что водонагреватель «Аскот» не пылает, как надо бы, вроде ложа страданий. Счетчик требовал шиллинга, а он поленился пойти поискать. Вымыл суповую тарелку и кружку в холодной воде, вспомнив, как ловко это выходило у мачехи (ножи, вилки, сплошь в масле, подобно оружию). Она была очень ленивой, очень глупой, очень суеверной. Он решил, вытирая тарелки, что, в конце концов, в Лондон поедет. В конце концов, не так далеко — всего час электричкой, — не возникнет необходимости проводить ночь в отеле. Наверно, действительно честь. Костюм у кого-нибудь позаимствует. Наверняка есть у Арри. Размер почти одинаковый.

Вздохнув, Эндерби пошел в ванную браться за работу. С сомнением заглянул в ванну, полную записей, черновиков, чистых экземпляров, еще не размещенных в очередном томе; книг, чернильных бутылочек, сигаретных пачек, кусочков закуски во время писания. А еще под детритом жили несколько мышей, поощряемых Эндерби к деловому копанью в отбросах. Время от времени одна из них выскакивала, балансировала на краю ванны, наблюдая за поэтом с пером в руке, уставившимся в потолок. От него они никогда не прятались, никогда не робели (он позабыл смысл слова «скрадчивость»). Эндерби сознавал, что приближавшееся событие требует ванны. Омовение перед сакраментальным принятием пищи. Он однажды вычитал в неком женском журнале мрачную апофегму, которую не забывал: «Дважды в день принимай ванну, чтобы быть поистине чистым, раз в день — сносно чистым, раз в неделю — чтобы не представлять угрозу обществу». С другой стороны, Фридрих Великий ни разу в жизни не мылся; труп его имел богатый цвет красного дерева. Взгляд Эндерби на мытье в ванне не отличался ни одержимостью, ни беззаботностью. (Дворец Фридриха назывался «Сан-Суси»[17], да?) В подобных вопросах он был эмпириком. Признавая, что через неделю-другую в ванне, видно, возникнет необходимость, ужасался перспективе подготовки ванны, изгнанья мышей. Он пойдет на компромисс. Очень тщательно вымоется целиком над раковиной. Больше того, побреется с чрезвычайной тщательностью, волосы подстрижет маникюрными ножницами.

Эндерби мрачно припомнил, что большинство современных поэтов не просто достаточно чистые, но положительно опрятные. Все это начал Т.С. Элиот со своей чепухой в банке Ллойда[18]; настоящее предательство клерков. До него, предпочитал думать Эндерби, чистота и опрятность касались лишь журнальных авторов баллад и триолетов. Тем не менее он им покажет, явившись за золотой медалью; побьет на их собственном поле. Снова вздохнув, водрузился с голыми ногами на поэтическое седалище. Первым делом составить письмо с благодарностью и согласием. Проза — не его métier[19].

Скомкав и выбросив несколько помпезных проектов в мусорную корзинку, на которой сидел, Эндерби мигом составил письмо в катренах «In Memoriam»[20], замаскированных под прозу. «Благодарность за премию, хоть и преисполненная смирения, исходит, однако, не от меня, а от моей Музы и Господа Бога…» И прервался, когда в памяти вынырнула причудливая аналогия. Во времена послевоенной нехватки продуктов он заказал в одном лондонском ресторане пирог с крольчатиной. Поданный пирог не содержал ничего, кроме куриной грудки. Тайна так никогда и не разрешилась. Отбросив эти мысли, он продолжил маскировать куриную грудку стихов под крольчатину прозы. Мышка, подняв передние лапки на манер кенгуру, вылезла понаблюдать.