Игнатий Ростовцев - На краю света. Подписаренок

• Название: На краю света. Подписаренок
• Автор: Игнатий Ростовцев
• Издательство: Современник
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1985

Повествование Игнатия Ростовцева знакомит читателя с картинами жизни русского народа предреволюционных лет. Устами своего героя, деревенского мальчика Кеши Трошина, автор подробно рассказывает о быте и нравах одного из глухих мест Восточной Сибири, что «в пяти днях обозного пути по Енисею от Красноярска». Писатель воскрешает страницы истории сибирского крестьянства, напоминает о живых нравственных уроках нашего прошлого.

---

Если в старосты выбирают у нас мужиков справных, с весом и уважением, в сотские — мужиков самостоятельных, с большой силой, то в десятские суют самых бедных, самых безответных. Десятский считается в деревне тоже полицейской властью. Но только самой маленькой.

Староста вершит в деревне все дела: созывает сход, отвечает перед начальством за подати, за гоньбу, за весь деревенский распорядок. А десятский только бегает у него на посылках. Надо старосте созвать сход, и вот десятский ходит, а во время ненастья ездит верхом по деревне, стучит в каждый дом и гонит хозяина на сходку. Приезжают в деревню волостной старшина, урядник али пристав и тоже гоняют десятского с утра до ночи по своим делам. Надо сопровождать арестованных на отсидку в волостную тюрьму, опять же для этого наряжают десятского. И хоть десятский, подобно сотскому и старосте, имеет медную бляху, но он носить ее стыдится, так как хуже его должности в деревне ничего не бывает.

Никита Папушин ходит у нас в десятских. Это огромный бородатый молчаливый мужик. Гнать народ на сход он почему-то всегда ездит верхом на неоседланной лошаденке. Подъезжает не торопясь к каждому дому, большой такой, даже немного страшный. И лошаденка под ним кажется совсем маленькой, так что ноги у него висят без малого до самой земли. Подъедет к окошку да как рявкнет: «Хозяин дома?! На сходку давай!». Аж стекла в окнах задрожат. И поедет дальше.

Финоген очень уважает Никиту Папушина. «Вот это десятский, — говорит он, — любой сход соберет в два счета». И действительно, мужики слушаются Папушина. А бабы прямо боятся его и сразу начинают торопить своих мужиков идти скорее на сборню, а то, чего доброго, приедет этот бергамот и опять перепугает ребятишек.

После того как мы с Финогеном разделались с маленьким конвертом и разобрались кое-как с анатомическим театром, я немного смелее распечатал толстый пакет. В нем оказалось какое-то длинное распоряжение кульчекскому сельскому старосте поскорее присылать в волость ведомости о количестве рабочих рук (бойцов и полубойцов), пашни, покосов и домашнего скота, чтобы волостное начальство могло составить по этим ведомостям окладные листы на волостную подать. И потом еще требовалась ведомость разгона обывательских лошадей.

Тут мы с Финогеном решили, что эти дела ему лучше будет решать с самим Иваном Адамовичем.

В общем, на этот раз гроза с почтой благополучно миновала. Финоген отправил Папушина разносить по деревне полученные письма, а сам стал плакаться на то, как он связан по рукам и ногам этой проклятой общественной службой. И дела нет, и отойти никуда нельзя. А время-то, оно ведь не ждет. Добрые люди уж жнут вовсю, а он сидит без толку в деревне.

На другой день Финоген с утра подъехал на телеге к нашему дому и стал просить отца о том, чтобы он не увозил меня эту неделю на пашню:

— Пусть парень посидит дома, пока Иван Адамович не приедет из Караскыра. Ты ведь сам был старостой. Понимаешь, какое это канительное дело. Вдруг нарочный с пакетом али, не дай бог, из начальства кого-нибудь черт принесет. А я вас уж от гоньбы на эту очередь ослобожу.

— Ну, чего же, — сказал отец, — пускай посидит, раз такое дело. Только на гоньбу ты нас на этот раз уж не наряжай.

Так я остался при Финогене не то его помощником, не то заместо Ивана Адамовича. Во всяком случае, это сразу же развязало ему руки.

— Вон видишь на горе за поскотиной моя полоска, — наказывал он мне, усаживаясь на телегу. — Оттуда наша улица как на ладошке Я буду жать там да посматривать все время на вашу избу. Если приедет нарочный из волости али начальник какой, ты сразу залезай на избу и махай мне чем-нибудь. Попроси у матери какую-нибудь тряпицу, привяжи ее к палке и махай… Али выставь ее на крыше, на самом коньке, чтобы я, значит, сразу разглядел ее оттуда.

Так и договорились. Финоген поехал жать, а я приготовил палку с большой холстиной и стал ждать оказию из волости.

Уж поздно вечером по дороге домой Финоген заглянул к нам. Он был очень доволен, что хорошо сегодня поработал:

— Спасибо тебе, брат, спасибо. Ты прямо развязал нам руки. И мне, и Максиму, и Никите. Сегодня я весь день жал как очумелый. Жать-то жну, а на вашу избу поглядываю. И Акапее наказал тоже. Так весь день и жали с оглядкой на вас.

Дальше Финоген стал жаловаться маме на то, как трудно живется ему старостой. И дела нет, и отойти нельзя. Вот проклятая жизнь. Выберут человека, а того не подумают, что у него из-за этого все хозяйство идет прахом.

Внапоследок Финоген опять стал благодарить меня и условился насчет следующего дня:

— Завтра я с утра поеду на пашню. И будить тебя не буду. Спи себе на здоровье. Рано-то из волости все равно никого не будет. А днем ты уж поглядывай тут и, в случае чего, значит, сразу на крышу и махай мне оттудова или что-нибудь вывеси поярче.

Тут Финоген проверил мою палку с холстиной и решительно ее забраковал.

— Знаешь что, — сказал он мне, немного подумав, — утром я завезу тебе мою старую кашемировую рубаху. Совсем, понимаешь, износилась. Приделаю ее как следует на палку, чтобы она была у нас вроде хоругви, и оставлю ее у вас. А то твою тряпицу с горы и не разглядишь. Так ты, брат, будь завтра начеку.

Глава 17 ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ПРЕСТУПНИКИ

На другой день рано утром по дороге на пашню Финоген завез нам свою кашемировую рубаху. Он так ловко прикрепил ее к длинной палке, что она в самом деле стала похожа на церковную хоругвь. Передавая эту хоругвь маме, он просил ее строго-настрого наказать мне никуда не отлучаться из дома, держать ухо востро и все время поглядывать на дом Сычевых.

Я и сам понимал, что мне поручено важное дело, и поэтому, хочешь не хочешь, решил следить за квартирой Ивана Адамовича у Сычевых. К тому же у меня была на весь день работа. Накануне отец привез с пашни три мешка маку, вернее, маковых головок. И теперь мама заставила меня срезывать головки, а мак вытряхивать в большую хлебальную чашку. А сама уехала на Кочей жать.

Работа эта была, конечно, не тяжелая. Я не торопясь надрезывал ножом маковки и аккуратно вытрясал из них мак то в чашку, то себе в рот. День был жаркий, и меня сильно разморило. Но спать было нельзя, Надо было следить за квартирой Ивана Адамовича.

Около полудня я услышал в улице колокольцы и увидел, как к сычевским воротам подъехал тарантас, запряженный тройкой. С облучка соскочил молодой ямщик и прошел к ним в дом. Через минуту к нам прибежала перепуганная Ониска и затараторила:

— Махай скорее Финогена! Пристав с заседателем и двумя урядниками приехали! Ивана Адамовича спрашивает, Финогена требует — прямо к Тиминым на земскую. Ой-ие-ёй!.. Что только и будет. Ивана Адамовича нет! Финогена нет! Махай ему скорее!

Тут я тоже здорово испугался. Случилось то самое, чего больше всего боялся Финоген. Приехало не только начальство из волости, к неожиданным наездам которого Финоген уж более или менее привык. Приехал сам становой пристав из Новоселовой. И не один, а еще с двумя урядниками. Такого, как потом говорили, в Кульчеке давно уж не бывало. Пристав! Это дело не шуточное. В Кульчек он время от времени наезжает выколачивать подати. И если смертоубийство какое-нибудь случится. Тут он уж непременно является вместе с доктором. Ну, тогда и ждут его, можно сказать, всей деревней. К его приезду, если это происходит летом, староста заставляет всех хозяев подметать улицу и даже прорывать канавки возле каждого дома. Получив такой приказ, мужики матюгаются, но улицы метут и канавки около своих усадеб делают. А сегодня он приехал нежданно-негаданно да еще с волостным заседателем и двумя урядниками. И улица не подметена, и канавки около домов не сделаны. А потом, зачем он приехал?.. Неужели у нас случилось какое-нибудь убийство? Как будто не слышно было ничего…

О всем этом думал я, пока лез с Финогеновой хоругвью из сеней на подволоку, а оттуда через дыру у печной трубы на крышу нашей избы. Пока я влезал таким путем на наш дом, тройка с колокольцами уехала от Сычевых обратно на земскую. От этого мне стало даже как-то спокойнее. Все-таки не на глазах у чужих людей буду махать Финогеновой рубахой.

Наконец я крепко устроился на самом коньке крыши и стал изо всех сил размахивать своей хоругвью. Махал я Финогену, махал, а сам все смотрел в его сторону и ждал, не подаст ли он мне какой-нибудь знак со своей полоски на горе. Но никаких знаков Финоген не подавал. Тогда я крепко воткнул свой шест на самом верху между тесинами, расправил на нем как следует эту кашемировую рубаху, чтобы она лучше была видна Финогену с его пашни, и спустился вниз немного отдохнуть.

Но внизу мне, конечно, не сиделось. Какой уж тут отдых, когда случилась такая беда. Того и гляди, подкатит тройка к Сычевым за Финогеном… Может, даже с урядником. Теперь все можно ждать. И я снова влез на крышу, взял там свой шест и начал изо всех сил размахивать Финогеновой рубахой. А сам все вглядывался в его пашню на стрелке за Барсуковым логом.