Рафаэль Михайлов - Тайной владеет пеон

• Название: Тайной владеет пеон
• Автор: Рафаэль Михайлов
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Детские приключения
• Год: 1960

В 1957 году в Детгизе вышла повесть Р. Михайлова «Держись, Гватемала!» В ней рассказывалось о трагических событиях в жизни маленькой республики Центральной Америки, о юных гватемальцах, которых читатель вновь встретит в этой книге.

---

— Потому что перехитрить можно в игре, — сыпал Мигэль. — А в крепком деле и слова крепкие нужны. — Он решил рассеять ее подозрения. — А держалась ты здорово. Ты хитрая и умная девчонка, Аида. Вся в отца. Верно? Я тоже в отца.

Аида кивнула. Горячность Мигэля передалась и ей. Она решила, что сейчас самый подходящий момент повторить ту дерзкую игру, которую когда-то затеяла с ним, придвинулась поближе и тихо спросила: Хусто, а ты не хочешь меня поцеловать?

На его лице появилась такая гримаса отвращения, что она, забыв о своем долге хозяйки, вскочила с места и запустила в него тарелкой.

Кляня себя за неосторожность, Мигэль начал соби­рать осколки с пола и увещевать Аиду:

— Что ты срываешься, как бешеная? Я никогда не играю с девчонками в такие игры. У мужчин другие занятия. Хочешь, — я научу тебя играть в «загадку рук»?

Эту игру он подсмотрел у заезжих туристов. Двое одновременно выбрасывали руки вперед, изображая на пальцах фигурки животных и пернатых. Побеждал тот, чьи животные оказывались сильнее. Всего было четыре комбинации для четвероногих и четыре для пернатых. Ягуар побеждал пуму, пума справлялась с дикобра­зом, дикобраз раздирал обезьяну, но обезьяна была способна довести до смертельной усталости ягуара и потому его побеждала. Игра требовала сообразитель­ности и увлекла Аиду. Вначале она дулась, но потом забыла о своей обиде и, задорно выбрасывая руки впе­ред, перемигивалась с Мигэлем.

Мигэль услышал отдаленный крик в кабинете; го­лова у него кружилась, он не знал, под каким предло­гом сбежать. Потом за окном просигналила машина, в столовую вернулись Линарес и Барильяс и наблюдали за веселым состязанием подростков. А около часа спустя вошел офицер стражи и шепотом известил Линареса о каком-то происшествии. Линарес — тоже ше­потом — отдал ряд приказаний и проводил офицера до дверей. Затем с бледной улыбкой подошел к гостям.

— Я вижу, у вас неприятности, полковник, — сказал Барильяс. — Пожалуй, гостям лучше удалиться.

— Я вынужден просить вас задержаться на некото­рое время, — с непонятной улыбкой ответил Линарес. — Сеньор Барильяс, кто-нибудь знал, что я собираюсь устроить вам очную ставку со студентом?

Барильяс удивился, и его густые черные брови взметнулись вверх.

— Я и сам этого не знал, мой полковник. До по­следней минуты.

— Верно. — Линарес вел разговор в форме допроса; от его учтивости и следа не осталось. — А о приглаше­нии ко мне вы говорили с кем-нибудь?

— Пожалуй, ни с кем. Я только сегодня утром при­ехал и побывал в гостинице, в морге... А оттуда — прямо к вам.

— Хорошо. Вы свободны, лейтенант. Мы еще встре­тимся с вами.

Барильяс повернулся и, четко ступая, вышел. Ми­гэль увидел устремленный на себя взгляд шефа тайной полиции и мысленно приготовился к бою.

— Хусто, ты знал, что я жду студента?

— Нет, сеньор полковник.

Он просчитался. У Линареса была блестящая па­мять. Карлос Вельесер был прав, когда говорил, что Линарес помнит каждое свое слово. Мигэль не знал этого, но увидел, как желтая искра мелькнула в на­лившихся кровью глазах полковника, руки его сжались в кулаки и он процедил:

— Вспоминай лучше, приятель. Ты был в кабинете, когда я велел привести ко мне студента еще раз.

— Я упустил это из виду, сеньор полковник. Или просто не слышал.

Линарес шагнул к столу.

— Я буду пить за упокой души этого студента, — насмешливо сказал он. — А ты будешь пить со мною. Аида, оставь нас.

Он опрокинул бутылку прямо в фужер и наполнил его до краев темно-красной влагой.

— Мой опекун не разрешает мне пить, — напомнил Мигель.

— Сегодня твой опекун я, — фыркнул полковник. — Ты будешь делать то, что я приказываю, если... ты Хусто Орральде. — И он ударил кулаком по столу.

29. ПАЛАЧ НАПАДАЕТ НА СЛЕД

Не трудно догадаться, что привело в такое неистов­ство полковника Линареса.

На восемь вечера он вызвал к себе арестованного Андреса. Идти он не мог — конвойные несли его. Узники Центральной политической тюрьмы, где содержался Андрес, узнали о нечеловеческой пытке, которой под­вергся юноша, и в знак протеста объявили голодовку. Тюрьму лихорадило. Днем Линаресу звонил сам прези­дент и предложил «либо закончить разбор студенче­ского дела, либо прекратить его». Линарес попросил отсрочку. Он надеялся, что Барильяс опознает в Андресе посланца в Сакапа.

Конвойные посадили узника на стул и оставили студента в кабинете шефа тайной полиции наедине с офицерами. Андрес не мог смотреть, — мешала острая резь в глазах, перед ним маячили смутные фигуры, он услышал сиплый голос Линареса:

— Всмотритесь в эту кашу, Барильяс. Он?

«Мое лицо называют кашей, — подумал Андрес. — Должно быть, и вид у меня... Лишь бы не потерять сознания... Держись, Андрес. Держись, голубчик. Тебе еще жить. Только почему Барильяс? Сосед по камере отстукал, что Адальберто Барильяса застрелили».

Незнакомый голос ответил:

— Тот был пониже ростом.

— Жаль, — сказал Линарес. — Иначе бы все объ­яснилось. Я обещал показать убийц известного вам человека, мой лейтенант. Перед вами один из них. Что прикажете с ним делать? Горячая ванна? Свинцовые примочки? Электрический ток?

— Все три способа употребите разом, мой полков­ник.

— Ну, сеньор Андрес, — сказал Линарес. — Вы слы­шали совет брата вашего университетского друга? Все три способа разом или вы дадите мне явку. Отвечайте.

Ценой острой боли Андрес раскрыл глаза и как мог спокойнее сказал:

— Зря стараетесь, полковник. А что... касается трех способов, то завтра про... прочтете о них в студенче­ской листовке.

Больше он не мог терпеть и закрыл глаза. Линарес потянулся к крану, но почему-то отдернул руку. Угроза его напугала; даже мертвые, эти маньяки умудряются рассказывать в листовках, как и кто их пытал.

Он  попытался  применить  психологическую пытку.

— Завтра? Завтра к утру вы будете расстреляны. Между прочим, Адальберто только что сообщил нам имя вашей подруги, Андрес...

Руки узника беспокойно зашевелились.

— Ну, решайтесь, Андрес. Мы умеем допрашивать и женщин.

Андрес хрипло засмеялся и закашлялся.

— Не ломайте комедию, — остановил он Линаре­са. — Адальберто уже нет в живых.

Он дико закричал. Горячая струя снова ударила его в лицо.

Через полчаса конвойные вынесли Андреса и бросили в закрытую легковую машину. Один забрался вовнутрь, а второй сел рядом с водителем. Машина бесшумно снялась с места. За нею должна была после­довать вторая машина со старшим офицером конвоя; ее шофер, стоявший у папиросного лотка, бросил про­давщице мелочь, направился к своему «форду» и вдруг исчез. Исчез на глазах у офицера. Будто провалился сквозь землю.

Он действительно провалился сквозь землю. Когда шофер пересекал дорогу, открылся один из люков, ловкая рука вынырнула из него, опоясала ноги шофера лассо и в мгновение втянула в люк.

А первая машина мчится по ярко освещенным ули­цам. Она должна проскочить узкий переулок, выходя­щий к тюремной стене. Но дорогу ей преграждает огромный фургон, запряженный мулами. Старый прием, известный жандармам всех стран. У шофера точная инструкция. Он резко тормозит и пытается развернуться. Навстречу — второй фургон. Тогда шофер высовывает из окошка руку с пистолетом. Он не успевает нажать курок и вызвать полицию. Точный удар вышибает пи­столет, два сверкающих холодных острия рапир — слева и справа — прикасаются к горлу шофера и к виску кон­войного. Второй конвойный слышит возню и достает пистолет, но в крошечное окошечко просовывается третья рапира и нежно щекочет его ухо. «Не двигай­ся», — шепчет голос. Сильные руки распахивают дверцы, ловкие руки подхватывают арестованного, быстрые руки вносят его в узкий парадный подъезд.

Переулок пустеет. Тореро и его друзья исчезают раньше, чем полицейские, привлеченные зеваками, под­бегают к машине. Еще несколько минут — прибывает вторая машина: один из солдат заменил исчезнувшего в люке шофера.

— Они унесли его на носилках! — кричит шофер. — Они далеко не уйдут.

Пронзительные сигналы автомобиля, свистки. Квар­тал окружается. В узкую дверь врываются солдаты. За дверью вестибюль, за вестибюлем — патио, за па­тио — второй патио, как во многих городах Латинской Америки. Преследователи разбиваются на несколько групп. Одна обшаривает квартиры, вторая задерживает все машины на ближайшем перекрестке, третья вры­вается в подъезд маленького больничного здания.

Поздний вечер. Уборщица обметает лестницу. Офи­цер ее отталкивает и ползает по ступенькам.

— Свежие следы, — говорит он, — Привозили боль­ного?

Уборщица напугана.

— Да, сеньор. Я ничего не знаю, сеньор.

Офицер командует, солдаты взбегают наверх и за­нимают все выходы из палат. Сам он направляется в операционную, куда санитары вкатывают коляску; до­гнать ее офицер не успевает. Дверь захлопывается пе­ред его носом. Он стучит, стучит оглушительно, скверно­словит, грозит. Выходит вежливая строгая сестра: