Vlad - Русская Жизнь . Мужчина 270109

• Название: Русская Жизнь . Мужчина 270109
• Автор: Vlad
• Жанр: Книги

---

По истечении столь короткого срока этот же голос сказал мне:

– Феликс Эдмундович вас прекрасно помнит и будет очень рад видеть вас или сегодня в половине восьмого вечера, или завтра в четверть одиннадцатого утра. Вы очень хорошо сделаете, профессор, если не опоздаете, потому что товарищ Дзержинский приедет в служебный кабинет только для вас.

С некоторым волнением готовился я на другой день к встрече со старым школьным товарищем. Решил сразу и твердо обратиться к нему на «вы». После формальностей при входе в обширное здание ВЧК я был приглашен в его кабинет. Передо мною был новый Дзержинский… Мы очень смущенно вглядывались в лица друг друга, напрасно ища в них остатки знакомой «детскости»… Чего-то очень важного мы друг другу не сказали.

– Простите, Феликс Эдмундович, что отнимаю у вас время.

– Пожалуйста, пожалуйста, Валентин Николаевич. Очень рад быть вам полезным. Прошу вас совершенно не церемониться…

Самое трудное – вступительная минута прошла благополучно для нас обоих. Служебный разговор сразу попал на верные рельсы. Застенчиво потупив глаза, Дзержинский просил меня простить медлительный бюрократизм его подчиненных. Это извинение прозвучало милой и дружелюбной непринужденностью. У меня явилось желание напомнить моему собеседнику что-нибудь из наших интимных школьных воспоминаний, но я быстро подавил в себе это желание, должно быть потому, что боялся впасть в оскорбительную для него откровенность. Так, по моей вине, повеяло ледяным дыханием официального холода в кабинете Дзержинского…

Публикацию подготовил Евгений Клименко

Записки с Восточного фронта

Русско-японская война глазами рядовых. Часть вторая

«Правда Русского воина солдата»

Русский воин к своему делу навсегда готов. В 1904 году 26 января японец объявил войну Русскому Царю. Но наш Батюшка Царь надеялся на Бога и на своего верного слугу солдата, который должен исполнить свой долг, то есть данную им присягу, которую каждый воин должен исполнять свято и ненарушимо, хотя и пришлось идти на верную смерть. Так и мне пришлось испытать и быть участником в этом святом деле.

В этот вечер мы выпустили патронов по 200 шт., и даже не хватило; руки все пожгли от раскаленных стволов; но все-таки дело наше приходит плохо: во-первых – патронов у нас нет, стрелять нечем. Командир роты прополз по всему окопу и сказал: «Братцы, сейчас будем выходить из окопов, только не все сразу».

А у меня штык соскочил за окоп и гильза застряла в стволе; ну, что ж я буду делать? Конечно, прикладом драться с врагом, а там – Его святая воля!

Затем мы стали понемногу выходить из окопов, а нашей роты правый фланг уж был охвачен противником. Во время этого выхода из окопов нашей роты попали в плен человека два или три, но меня Господь миловал. Только одна пуля пробила околыш фуражки с левой стороны и левое ухо. Но это ничего. А об еде и говорить не стоит – тут пища и на ум нейдет. Пришел на перевязочный пункт, и перевязали мое поранение, и пошел в свою роту. В это время у нас из роты выбыло человек десять.

От сопки мы отступили и отдохнули до света часика три. Тут было нам приказание, во что бы то ни стало, а нужно задержать противника. Это было 20 августа. Затем часа в три построился полк, подняли знамена, и священник вышел на середину полка и прочитал молитвы: «Живый в помощи» и молитву перед сражением. Тогда командир полка сказал:

«Вот что, братцы, нам нужно сразиться с врагом, не теряя напрасно пуль, а работать штыком».

И повели нас в наступление на эту сопку; это было время 5 часов вечера. Подходим к деревне так тихо и скрытно; подходим все ближе и взошли в гаолян, и 7-я и 8-я роты пошли в цепь, а наша 6-я и 5-я роты в поддержке, и стали двигаться вперед. Вот уже цепь около сопки по краю гаоляна, и открыли редкий огонь, и так же стали отвечать японцы. А правее нашего полка был полк Моршанский, в котором заиграла музыка, и полк пошел в атаку с криком «ура».

Как мы услыхали музыку, и тут же бросились с криком «ура» на сопку. Тут-то нас совсем засыпали из ружей и пулеметов; в это время забудешь про все, только бежишь за своим начальником, да видишь, как валятся раненые да убитые; которого товарищи тащат, который сам идет, с поранением руки, или ноги, или груди. Каких поранений не было, и сказать нельзя!

Вбежали эдак мы на сопку, а время-то стало темно, и остановились; так что мы по одну сторону горы, а японцы по другую, и друг от друга не более 20-25 шагов; а сопка-то была гребнем. Мы рвались идти в штыки, несколько раз бросались в атаку, но никак нельзя: только что кто крикнет: «Братцы! С нами Бог, вперед, ура!» Ну, японец в этот момент засыплет пулями, как сильным градом. Так что людей-то осталось не более одного батальона, и только два офицера, и отступать никак нельзя: во-первых, нет приказания, а во-вторых, как станешь отступать, то он в зад все равно всего побьет. Так тут мы бились до 4 час. ночи, а все-таки он оставил эту сопку!

И нам пришло приказание отступать. Только что мы стали отступать, а он стал нас преследовать.

В этом Ляоянском бою орудийные выстрелы сливались в общем гуле.

На 21-е утром Ляоянский бой кончился, и потерпел сильно наш полк; в строю осталось нижних чинов меньше половины и офицеров 5, но все-таки отступили в порядке; но и японец тоже покушал нашего гостинцу, тоже остановился. А мы стали отступать к Мукдену. Числа 29-го пришли к месту назначения нашего бивуака и расставили палатки. Тут нам отдых был хороший, и пищи нам, слава Богу, купить есть где; кто пойдет в Мукден и купит для товарищей, хотя и дорого, это ничего – были бы денежки. Только тут недели полторы не давали нам хлеба, а давали муки один котелок на 3 человека, а когда на 2. Ну, что ж делать; ведь из муки пекут хлебы, а мы, что ж, не сумеем? Да еще и давали сало, приблизительно сказать, золотника по 2; да и соли одну ложку на 3 человека. Это нам очень хорошо было, все лучше, как дня три приходилось быть не евши; но никак тогда нельзя было доставить; хотя бы и доставили, да и сам есть не будешь. А из муки приготовляли так: в муку вольешь воды, и замесишь как тебе угодно: и останется суп – тоже туда, вместо воды. Ну, конечно, не один, а все человека 3-4 едят вместе, и каждые товарищи приспособят кирпичика два или хоть обломков да жесть какую-нибудь. Поставишь камушки, а на них жесть, вроде печки; под жесткой разведешь огонь, а на жесть кладешь лепешки и начинаешь печь. А как салом помажешь и съешь горячей – за первый сорт, лучше, чем теперь белый хлеб. А потом стали давать хлеб.

На этом бивуаке отдых был порядочный. Потом числа 14 сентября командир полка отдал приказание, чтобы прислать списки нижних чинов раненых и контуженных, после перевязки вернувшихся в строй и пробывших до конца боя. На это приказание наш ротный командир отослал сведения на унтер-офицера Макарова, и меня и рядового одного. Эти сведения для представления к знакам отличия военного ордена. А было всех крестов на каждую роту шесть. Но когда командир роты пришел в роту и построил всех солдат, и сказал:

«Ну, братцы, завтра, т. е. 18 сентября, придет главнокомандующий генерал Куропаткин и будет навешивать ордена. Трое у нас есть достойные: Макаров, Голованов и еще (не знаю фамилии). Как они с вашей стороны?»

Все закричали: «Достойны!»

«А еще кого-то троих».

И солдаты выбрали достойных еще троих.

Командующий был, поздоровался и поблагодарил, но крестов не выдавал. А в следующий день приехал наш корпусный командир, Его Превосходительство Бильдерлинг, и сам навешивал кресты ордена св. Георгия.

Тут было четыре дивизии; как всем повесил, и построили в одну колонну, и сам командир во главе, и раздалась команда церемониальному маршу шагом; марш-парад проходил мимо Георгиевских кавалеров, во главе командующий корпусом, и отдавали честь Георгиевским кавалерам. После сего пошли по своим бивуакам и пробыли еще до 25 сентября, а потом стали подвигаться вперед, где уж с 27-го начался Мукденский бой.

Но мы 27-го и 28-го до 12 час. ночи находились в общем резерве. А с 12 час. выпало на нашу долю, то есть 2-й батальон должен занять позицию правее деревни. Тут нам выдали сухариков; убрались и пошли. Идем эдак ночью: конечно, темно. Встречаются нам лазаретные линейки; и еще лежат вещи и амуниция солдатская, а солдаты ушли встречать японца к себе в гости; это я спросил одного солдатика, который охранял вещи, – он так ответил мне.

Шли мы эдак порядочно и немножко сбились с пути. Назад мы обернулись, на свой правильный путь попали и идем; а уж время близко к свету. Несколько было туманно; подходим к деревне, около нее наша артиллерия делает закрытия для орудий. Вошли в деревню, посидели немного, покурили тихонько, и опять пошли по ней, и даже стали выходить из нее. Как засыплет сильным градом, ружейными пулями и из пулеметов, тут начали выходить из строю раненые и удаляться на перевязочный пункт. А нам командир батальона подал команду: