Vlad - Русская Жизнь . Мужчина 270109

• Название: Русская Жизнь . Мужчина 270109
• Автор: Vlad
• Жанр: Книги

---

Дом № 8 сооружен в 1914 году (архитектор И. А. Герман). Здесь несколько лет жил пейзажист Константин Юон, артисты М. И. Бабакова и Н. С. Плотников. А до того на этом месте находился особняк, в котором квартировал известный арабист Михаил Осипович Аттая, профессор лазаревского Института восточных языков.

На углу с Каретным Рядом – невзрачный кирпичный дом № 10, построенный в 1950-е годы для артистов театра и эстрады. В первом этаже дома разместили основанную еще в 1920-е гг. библиотеку им. М. В. Ломоносова. Позднее она стала филиалом библиотеки искусств им. А. П. Боголюбова. В 2008 году вывеску на библиотеке снова сменили – теперь она называется библиотекой киноискусства имени С. М.Эйзенштейна.

Ранее этот участок занимал доходный дом, принадлежавший до революции Петру Петровичу Белоярцеву, председателю совета Общества Верхних торговых рядов. Ему же принадлежал и двухэтажный дом на противоположном углу Каретного Ряда. Этот сохранившийся до наших дней дом был построен еще в самом начале XIX века. Соседний дом № 20 – его ровесник (он был надстроен третьим этажом в конце XIX века). В конце 1900-х годов здесь помещалась редакция ежегодного справочника «Вся Москва». В квартире № 19 жил популярный артист Г. М. Ярон. В первом этаже дома находилась булочная и зеленная лавки.

Высокий дом № 22, оформленный в псевдо-готическом стиле, построен уже знакомым нам архитектором Сергеем Гончаровым в 1906 году. Соседний дом № 24 формально построен в 1870-е годы, но в его основе – несколько зданий допожарной постройки.

Мужик

Образ и действительность

Михаил Харитонов

Муж. Мужчина. Мужик. Слова идут по нарастающей, вызывая у интеллигентного человека, читателя Бродского, все возрастающую неприязнь.

Интеллигентный человек может читать Бродского и быть мужем, ну в смысле супругом, ну это такая гендерная роль, своего рода дискурс. Мужчина – это уже хуже, проблемнее. От мужчины требуются так называемые мужские качества, которых интеллигент по определению лишен. Ну не то чтобы совсем лишен, мы на самом деле ого-го, и в морду давали и получали, но, признаться, этого не любим, мы любим Бродского, а мужчина должен любить в морду. И, наконец, мужик: нечто кряжистое, приземистое, от него несет перегаром, дешевым куревом и немытым телом, это, значит, русский дух, тьфу, гадость, изъясняется он мычанием и матюгами и презирает нас за очки и Бродского, он еще и антисемит, наверняка антисемит, о, как же он страшен и гадок, гадок и страшен, мы боимся его, мы ненавидим его… К тому же мужику полагаются бабы, а нам достаются только женщины, а женщина – это тебе не баба, у нее мигрень и личность, и поэтому она невкусная, ну вы понимаете, в каком смысле. У мужика большой кукан, а у нас так, фигушка, да и та в кармане, и это еще один повод мужика не любить. А еще мужик – природный тоталитарист, любит крепкую руку, сапог и кнут, он всегда на стороне тех, кто запрещает нам читать Бродского, и за это мы его ненавидим особенно сильно. И таки да, мы далеки от народа, и вовсе не страшно далеки, а восхитительно, мы гордимся этим, потому что народ – быдло, страшное, свиное, сивушное, которое нас, если что, порубает вилами и подымет на топоры, потому что мы читаем Бродского и знаем слова «гендерная роль» и «дискурс».

Это что касается абстрактного мужика, сферического в вакууме. С ним каким-то образом соседствует образ мужика конкретного. Он – такой пожилой дядька, неказистый на вид, сосед по лестничной площадке или по даче. Ходит в тельнике и зовется по отчеству – «Степаныч» или «Николаич». Незлобив, любознателен, зачастую любит умные разговоры – не о Бродском, конечно, но за политику или за жизнь с ним побазлать вполне можно. С ним можно и дерябнуть, хотя не очень много, потому что он набирается быстрее закаленного интеллигента. Он полезен в хозяйстве – может пособить по какому-нибудь делу, хотя и не всегда хорошо. В плане сексуального соперничества, даже скрытого, мужик совершенно безопасен: по нему видно, что на этом поле он не воин, он вообще не по этой части, кто со стаканом дружен, тому кукан не нужен… Не у всех есть такой знакомый мужик, но образ обязательно хранится в памяти на соответствующей полочке.

Все эти образы благополучно перезимовали даже самые скверные годы, когда интеллигентный народ был в массе своей вынужден окунуться в самую что ни на есть толщу народную. Казалось бы, такой экзистенциальный опыт, как торговля китайскими пуховиками или польской косметикой, растаможка контейнеров и тёрки с бандюками, спаньё вповалку в поезде на Варшаву или сбыт медного провода эстонским перекупщикам – да чем только не приходилось заниматься приличным людям в поисках прокорма! – должен был бы способствовать просвещению читателей Бродского по части народа. Увы. Кто-то вовсе ушел из сословия, а остальные, немножко откормившись, обогревшись и придя в себя, постарались забыть обо всем, как о страшном сне, – и в первую голову о народе, как он есть. Чтобы с облегчением вернуться к старым химерам.

Тем не менее, за всеми этими химерами скрывается же какая-то реальность. В конце концов, мужики существуют. Что они такое?

Если спросить сам народ, выяснится примерно следующее. «Мужиками» – не в уголовном смысле, а которые «в смысле народ» – называются средних лет мужчины, в основном русские, принадлежащие, как правило, к средне- и малообеспеченным слоям населения. Нищие и бомжи – это не мужики, это иной мир. Богатых мужиков не бывает. Если мужик каким-то чудом богатеет, он становится «господином таким-то», а это совершенно другое. Мужик – не господин, это уж точно. Однако и «рабом» его назвать никак нельзя. Это некое третье состояние, не свобода и не четко оформленное рабство. Можно назвать это зависимостью – но вот от чего именно мужик зависит, он и сам толком не знает, хотя зависимость ощущает постоянно.

Мужик работает, «пашет». Как правило, его работа уныла и малодоходна: разнорабочий, водила, охранник, что-то еще в том же духе. Назвать такую работу тяжелой нельзя, но и курорта тут не бывает – платят не за усилия и результаты, а за переживаемую неприятность труда, за его монотонность и унылость. Для души у мужика бывает хобби – такое же унылое, как и работа. Самое распространенное – дача. У мужика должна быть дача, домик в деревне или хотя бы участок. На нем он должен «строиться» – долгое, затягивающееся на многие годы занятие. Построившись, он должен убивать все свободное время на грядке с картошкой. В качестве бонуса – можно гнать самогон, если хватит смелости и умения, или просто тихонько квасить без свидетелей.

Возраст важен. Мужик – это всегда «средний возраст». Люди постарше – это уже «дедушки», «пенсионеры» (очень значимая для России прослойка), помоложе – это кто угодно, только не мужики, хотя многие готовятся и с возрастом впрягутся в хомут.

А вот теперь о главном. Хомут мужика – семейность. Она же – главный его отличительный признак. Поэтому уделим ей внимания побольше.

Семья у мужика редко бывает аккуратно оформленной «в загсе». Мужику – настоящему, характерному мужику – скорее свойственно бултыхание в каких-то неопределенных отношениях: он вроде как расписан с одной бабой, живет с другой, по хозяйству помогает своей бывшей первой, и по воскресеньям ходит к сыну от студентки педвуза, было дело, нагуляли, хотя, может, и не его, черт разберет. Во всех этих сложных отношениях мужик все время путается и постоянно оказывается перед всеми неправ и всем обязан.

Это «неправ» и «обязан» – главное содержание семейных отношений у мужика. Он не хозяин дома, хотя иногда пытается такового изображать, особенно когда его семейность – пассивная. Он тягловая лошадь, которую охомутали. Не всегда эта лошадь везет резво: иной мужик – сущее наказание, особенно если запойный. Но в целом отношение именно такое: семья – это воз, который надо тащить. Или не тащить, но тогда он завалится.

На возу сидит баба или, чаще, несколько баб. Когда баба одна, это еще ничего, мужик хотя бы знает, что делать: нести деньги в семью (то есть, попросту, отдавать их бабе) и терпеть ее вечный нудеж и зудеж, периодически взбрыкивая и бунтуя.

Бунт обычно связан с алкогольной темой. Мужик пьет, чтобы почувствовать себя свободным. Это вообще главное предназначение выпивки – почувствовать себя хоть на минуточку свободным от постылого тягла, прежде всего, семейного. Баба это знает – и поэтому воспринимает выпивон как бунт и измену семье, за что мужика всячески дрючит, пилит и отравляет жизнь. Кстати, к измене в телесном смысле баба, как правило, довольно равнодушна (хотя может изображать ревность, если ей это выгодно), потому что оценивает сексуальные возможности мужика как нельзя более низко, а если проще – в грош не ставит. Если чо, она всегда позволяет себе потараканиться на стороне, коли вдруг найдется охотник, и за измену это не считает. Но чаще ей это просто не нужно.