Журнал Русская жизнь - Телевизор (июль 2008)

• Название: Телевизор (июль 2008)
• Автор: журнал Русская жизнь
• Жанр: Публицистика
• Год: 2008

Содержание:

НАСУЩНОЕ

Драмы

Лирика

Анекдоты

БЫЛОЕ

Колхозная лира

Московский дневник

Воспоминания выжившего на минном поле

ДУМЫ

Санджар Янышев - Общество зрителей

Захар Прилепин - I Love TV

Максим Семеляк - Он живой и светится

Дмитрий Быков - Времечко и Максимум

Эдуард Дорожкин - Шустрое моделирование реальности

Мариэтта Чудакова - Русским языком вам говорят! (Часть пятая)

ОБРАЗЫ

Дмитрий Воденников - Небесная рыба

Михаил Харитонов - Хотим длиннее

Дмитрий Ольшанский - Русская идея

Юрий Сапрыкин - ЧГК

Наталья Толстая - Съемочный день

Евгения Пищикова - Замироточил

Денис Горелов - Медведь и ухо

ЛИЦА

Олег Кашин - Медиаменеджер перестройки

Этюд на погружение

ГРАЖДАНСТВО

Евгения Долгинова - Красная палатка

Олег Кашин - Плачут небеса

Дмитрий Быков - Тонкий ход Ламанческий

ВОИНСТВО

Александр Храмчихин - Битва за эфир

СОСЕДСТВО

Дмитрий Данилов - По-тихому

МЕЩАНСТВО

Евгения Долгинова - Свинарка и пастух

Мариам Новикова - ТВ-шуй

ХУДОЖЕСТВО

Аркадий Ипполитов - Белая лошадь

---

- У меня были всегда самые плохие. В том же Саратове, когда я был уже в минометно-артиллерийском дивизионе, пришел к нам комиссар, еврей, который был до того комиссаром армии, но проштрафился, и его послали только комиссаром в дивизион. Он абсолютно не знал военной службы. Я был там начальником связи. И он отдал мне приказ. Может быть, в учреждениях это полагается, а в военных - нет. В частности, чтобы писать не через копирку карандашом донесения, а чернилами или на машинке, на хорошей бумаге. Я сказал дежурным связистам не выполнять распоряжение. Он меня арестовал и отправил на гауптвахту. Но тут был очень интересный эпизод. Он начал на меня кричать. Я говорю: потрудитесь не кричать, а разговаривать как следует. Он продолжает кричать. Я повернулся и ушел к себе обедать вместе с командиром дивизиона. Приходит адъютант: брось ты, иди. «А не пойду, скажи ему, что если он не будет кричать, я приду, а если будет кричать - не приду». Тот не хочет, крик был, много народу в канцелярии, и девушки были в канцелярии. Он вообще играл себя большой персоной, говорил, что он с Троцким на «ты». В общем, ему было неудобно, и он отказался. Я говорю, что тоже не пойду. Опять прибегает адъютант: я тебя прошу ради меня, он взбесился так, что и нам всем неприятности будут. Я говорю: ради тебя иду, но если он опять будет кричать, я или в морду ему дам, или уйду. Я опять прихожу, знаю, что на гауптвахту уже поздно, задержались мы. Я взял хлеба себе, засунул под шинель. И вот он продолжает. Я ему говорю: перестаньте орать, что вы, в самом деле, не умеете с командирами разговаривать? Тоже уже начинаю орать. А у него тут пистолет лежит. Я полез за хлебом, думаю, буду перед ним жевать хлеб. Я руку за пазуху сунул, а он за пистолет и на меня. А я достаю краюху хлеба, смеюсь, на него смотрю и начинаю жевать. Ему так было неловко, он побледнел, как бумага. А все кругом видят, что хам большой, и не любили его, и все в кулак себе хохочут.

- А вам все же не пришлось пострадать за то, что вы офицером были?

- Нет. Меня освободили через неделю благодаря тому, что начальник штаба, тоже бывший офицер и заместитель командира дивизиона, очень хороший мой друг, он поехал туда и сказал: или же вы освободите его, или мы, все офицеры, убежим. И он отдал приказ меня освободить. Потом я был арестован еще дважды.

Последний раз был арестован уже в последнюю войну, Вторую мировую. Я был помощником командира полка по технической части, отдельного особого артиллерийского полка противотанковой обороны. И тут меня арестовали на фронте по обвинению по 58-й статье - контрреволюционная агитация в военное время. Не то что я агитировал, но я совершенно свободно, включая комиссаров батарей, говорил, что черт знает что творится на фронте, и это не руководство. В общем, проигрываем войну одну за другой. Крыл всех, начиная со Сталина, совершенно свободно, но не агитировал. Я на бочку не становился, не кричал, я с каждым разговаривал. В конце концов меня приговорили к смертной казни. Причем интересный эпизод, цинично очень. Когда следствие кончилось, следователь говорит: «Ну что ж с вами, Залевский, делать?» Я говорю: «Ну, пошлите в штрафной батальон». - «Ха, вы убежите!» Я говорю: «Ну, расстреливайте». - «А что нам от вас проку расстрелять? Нет, так это нельзя просто, чтобы вас без проку расстрелять». После этого меня вызывают, школа была такая, в школе сидят человек 25 по трем стенам, полковники все. Я уже понял, что это не строевые, а либо начальники политотделов, либо СМЕРШи эти.

И вот тут произошла сцена, которая спасла меня. Не знаю, кто вел суд военный, тоже полковник какой-то. «Залевский? А ваш отец такой-сякой…» Отец тоже был арестован когда-то. Я как вскочил, на сундуке сидел напротив них всех: «Сукины дети, отец мой честнее всех вас вместе взятых!» Со злобой такой, с гневом буквально. Потом меня вызывают и говорят: «Вы будете отправлены в такую-то дивизию, и ночью там вам скажет начальник политотдела, что делать». Привозят туда к начальнику политотдела дивизии. У него там то один, то другой человек. «Посидите, подождите». Потом, когда все ушли, примерно около часу ночи, он мне говорит: «Вас выпустят за заграждения». Ну, думаю, здесь не расстреляют, там расстреляют. «Там будет такая балка, вы не торопитесь, подождите, когда рассветет. Поняли?» - «Да, понял».

- Это было на фронте?

- На позиции, на передовой, на харьковском направлении. Действительно, меня туда привозят, на минутку сперва, чтобы подготовить, в какую-то землянку суют, какой-то лейтенантик со мной. Через несколько минут приходят со штыками и ведут, открывают рогатку. Ну, думаю, сейчас сволочи мне в спину… Я, как заяц, как дерану, а потом уже задыхаюсь, но вижу, что уже мертвое пространство, я спасен. И иду. А потом думаю: черт, он что-то сказал, чтобы я не торопился. И действительно, встал я немножко на пригорок, а ночь, я в гимнастерке одной, я пролежал там часа два и зуб на зуб у меня не попадает. Нет, пойду, а еще не рассвело. Иду, и постепенно светает. И вдруг вижу: черт возьми, амбразура. Думаю, сейчас меня уже немцы из пулемета саданут. Сволочи, они сами не хотели на себя взять вину, а чтобы меня немцы расстреляли. Ну, делать нечего, иду. Постепенно рассветает. Вижу мост. Подхожу к мосту, перехожу мост, вижу - машина и какой-то человек валяется, не разобрать, в какой шинели, около машины. Думаю: что такое, кто это - наш или нет? Вдруг слышу - шипит. Сволочь! Мимо. Ясно, что шипит вот здесь. Смотрю, у меня здесь провод. Я как шлепнусь. Бум! Меня засыпало всем этим. Я вскочил, только вскочил, там, где я лежал, шипит, сволочь. Они парой соединены. Когда та взорвалась, я в дырку эту шлепнулся. И уже рассвело. Черт возьми, куда же я попал? И вижу, что это колоссальный плацдарм заминированный. Куда ни пойди. И назад нельзя, и вперед нельзя - везде все заминировано. А там я вижу уже за Донцом немецкие позиции и пригорок. Я вижу, там где-то бегают немцы, и какое-то там беспокойство. Потом вдруг из-за пригорка поднимаются четыре немца с винтовками и кричат мне: ком! ком! Я им показываю: хорошо ком, а где ком?! Они мне показали, куда идти. Потом я попал в лагерь для военнопленных.

- А чем вы объясняете все это?

- Вдруг приходят на следующий день двое солдат. Оказывается, их тоже выпустили на это минное поле. И они мне прямо сказали: нас тоже приговорили к смертной казни, мы это знаем, и выпустили на минное поле, чтобы разминировать. И тогда-то я вспомнил, что мне говорили: какой нам прок вас расстрелять? Они таким образом практиковали, чтобы разминировать. И машину эту туда пустили, чтобы разминировать.

- А что же произошло между пленом и тем моментом, когда мы с вами сидим в 1964 году во Франкфурте?

- Сперва по лагерям, а потом услышал, что власовская армия формируется. Я стал интересоваться этой власовской армией, и очень хороший там служил немец из прибалтийских баронов, лейтенант, и он мне сказал: хорошо, я вам устрою. И я попал во власовскую армию. И после войны я остался в Германии.

* ДУМЫ * Санджар Янышев Общество зрителей

Русскую игру в ящик комментирует Борис Дубин

Борис Дубин - социолог Левада-центра, зам главного редактора журнала «Вестник общественного мнения», переводчик с английского, французского, испанского. Именно как с литератором мне и захотелось поговорить с ним о телевизоре. Интеллигентные люди нынче телевизор не смотрят и уж точно о нем не говорят. А Борис Владимирович согласился.

- Ехал на встречу с вами, читал в метро «Придорожную собачонку» Чеслава Милоша (частью в вашем переводе) и вдруг наткнулся на такое: «Если бы только глупость способствовала повальной привычке глядеть на экран и вытекающим из этого несчастьям в личной жизни мужчин и женщин». Нашу привычку глядеть в ящик Милош объясняет несовершенством разума. А вы?

- Не все так просто. С одной стороны, большая часть населения как будто не может жить без телевизора. По данным наших опросов, половина приходящих вечером с работы включает телевизионный ящик - как свет. С другой стороны, его все больше смотрят вполглаза. Телевизор вообще на это рассчитан. В отличие от кинотеатра, где вся обстановка отлучает от повседневной жизни. Телевизор, в этом смысле, предполагает, что ты будешь входить-выходить, есть, говорить по телефону… Существует и третья сторона: большинство населения все-таки сильно не удовлетворено тем, что видит. А смотреть телевизор не перестает. Казалось бы: не нравится - выключи. Так нет же!… Видимо, тут что-то более важное. Так россияне относятся к жизни вообще. С одной стороны, они - внутри нее; с другой, они вроде как в ней и не присутствуют. С одной стороны, она им не нравится; с другой - ну, что мы, малые люди, можем сделать? Лучше уж слиться со средой, прикинуться несъедобным, и тогда, глядишь, все как-нибудь обойдется. Такая двоякая - не без лукавства, между прочим, - позиция… Так что телевизор - частный случай общего отношения: к себе, к другим, к политике, к Богу, в конце концов…