Журнал Русская жизнь - Тираны (апрель 2009)

• Название: Тираны (апрель 2009)
• Автор: журнал Русская жизнь
• Жанр: Публицистика
• Год: 2009

Содержание:

НАСУЩНОЕ

Драмы

Хроники

Анекдоты

БЫЛОЕ

Олег Проскурин - Сотворение тирана

Диктатор трепетный и робкий

ДУМЫ

Борис Кагарлицкий - Свобода в опасности

Михаил Харитонов - Альфа-самцы

Захар Прилепин - Зла не хватает

ОБРАЗЫ

Дмитрий Ольшанский - Привет из ЧК

Наталья Толстая - Мучители

Дмитрий Воденников - Приказ свыше

Аркадий Ипполитов - Гелиогабал

ЛИЦА

Олег Кашин - Лагерный иврит

Плохого не помню

ГРАЖДАНСТВО

Екатерина Шерга - Расчленение наших скафандров

ВОИНСТВО

Александр Храмчихин - Временные союзники

СЕМЕЙСТВО

Евгения Долгинова - Любовь к электричеству

Евгения Пищикова - vsehuevo.ru

ХУДОЖЕСТВО

Денис Горелов - Родина или смерть

Дмитрий Быков - Свежесть

---

Как я уже говорил, приезд А. П. Скоропадской ожидался в Киеве с нетерпением. По приезде Александры Петровны, ее в тот же день посетили оба иностранные представителя, немецкий главнокомандующий фельдмаршал ф. Эйхгорн и австрийский посланник граф Форгач. Приехали они одновременно, и оба старались пересидеть один другого, чтобы остаться наедине для более интимной беседы с глазу на глаз. Пересидел фельдмаршал ф. Эйхгорн. Александра Петровна действительно обладала характером, была от природы умна, начитана, с умом слегка ироническим. Она слишком любила мужа, чтобы стать его ментором. Она многое, вероятно, считала несоответствующим моменту, даже смешным, но снисходительно соглашалась и помогала сама, лишь бы доставить удовольствие мужу. Часто прикусив губы, чтобы скрыть ироническую улыбку, она принимала участие в церемониях маленького гетманского двора.

Скоро стало ясно, что ничего не переменится. Киев, с его полуинтеллигентным обществом, был не совсем удачным пунктом для формирования нового здорового государственного начала. Давать такое определение Киевскому обществу, мне кажется, не слишком опрометчиво. Не говоря уже об общей политической безграмотности, большинство киевлян жило театрами, концертами, посещениями друг друга и кафе. Базар и рыночные слухи полагались в основу общественного мнения, создаваемого на текущий день, газеты несколько сглаживали слухи раннего утра, принесенные прислугой, но за день телефон и встреча с знакомыми перевертывали снова вверх дном все, что было рассудительного в этом «общественном мнении».

Читал Киев до революции мало. Университетская среда представляла изолированную группу. Отсутствие необходимых книг для моей работы в Киеве заставило меня невольно столкнуться с этой оборотной стороной. Присяжные поверенные, обладавшие дорогими книжными шкафами, держали их пустыми. Книжные торговцы подтвердили мне это мое, казалось бы, голословное заявление, указав, что киевляне в массе, кроме пустых модных романов, ничего не покупают.

Как- то мне пришлось говорить на эту тему с известным присяжным поверенным Киева, г-ном К. Он возмутился: ничего подобного.

Тогда я предложил ему перечислить, сколько из его знакомых адвокатов имеют книжные шкапы, заполненные домашней библиотекой, а не всяким скарбом. То же самое оказалось с общественными и политическими деятелями. Лица, считавшиеся в Киеве литературно образованными, не знали, например, о существовании работ П. Е. Щеголева и никогда не слыхали его имени.

Этим значительно объясняется бездарное отношение киевского общества к подаренной ему судьбой передышке, когда во главе стал человек с очень эластичным званием гетмана. «Гетман» мог означать диктатора, президента и владетельного князька, на самом же деле это был рядовой кавалерийский генерал царской службы - вывеска, которую можно было размалевать желательными большинству красками, «моток картона, на который наматывали нити правопорядка». В числе его сотрудников были люди различных убеждений, большинство скорей либерального, чем реакционного направления, были кадетствующие, эсэрствующие, был министр Гутник - еврей, и такой исключительной чистоты человек, как Завадский. Казалось, примыкайте, проникайте и стройте.

Но общество, уверенное в завтрашнем дне, о будущем не думало, или втихомолку тосковало по Петлюре, или, ориентируясь на Антанту, возмущалось приводом немцев на Украину, приписывая привод их не Петлюре, а Скоропадскому. Общественное мнение, под руководством «Киевской Мысли» и других газет, создавалось необдуманно. Пресса своим возмущением против проекта введения украинской мовы в качестве государственного языка привела к роковому осложнению.

«Киевская Мысль» возмутилась не из национального чувства (она всегда лелеяла мысль о более щиром Петлюре), она возмутилась не столько по политическому невежеству, что было бы грустно, но еще простительно, она возмутилась, чтобы просто возмущаться, будировать и иметь предлог для более яркого выявления своего протеста против установившегося порядка. Если бы пресса хоть на минутку отнеслась вдумчиво к этому проекту, она поняла бы, что украинская мова погибнет, раз она не только перестанет быть запретной, но еще и обязательной не только для лиц, веривших в украинское движение, но и для тех, кого силком тянули за ним.

Практически мова была неосуществима; для целого ряда официальных учреждений не было терминов на малороссийском языке, их надо было еще выдумать, даже на галицийском языке не было терминологии для флота, так как там никогда не было флота.

Печать шумела и злорадствовала, шипела и рыла себе яму для окончательной погибели. Это введение украинской мовы как государственного языка было чуть не единственной серьезной подачкой украинцам. Мероприятие, по всем законам государствоведения обреченное на неуспех, оно, тем не менее, ближайшим образом решало вопрос о возможности продления передышки. И полуинтеллигентность большинства ее блестяще провалила.

В деятельности самого П. П. Скоропадского было слишком много легковесного; так из его разговоров о Сенате можно было заключить, что Сенат его интересует как учреждение, на открытии которого он может показаться во всем параде и блеске. Он много говорил об этом торжестве, но оно так и не состоялось.

Или история с получением Украиной флота. Гетман приказал на маленьком пароходике, бывшем раньше в распоряжении окружного инспектора путей сообщения, поднять штандарт гетмана - адмирала украинского флота, с участием почетного караула солдат, с музыкой и артиллерией в его присутствии.

По дворцу бегает А. А. Палтов, взволнованный, старающийся расстроить эту церемонию.

- Что скажут немцы? Флота нет, еще только разговоры. Адмирал флота Украины? Какого флота? Барок на Днепре?

Наконец инцидент уладился. Решили поднять штандарт (шелковый, с гербом Скоропадских) бесшумно, без стрельбы и проч.

Между тем время не ждало и приближалось к развязке.

Советское правительство находило выход из ряда исключительно сложных и, казалось, безвыходных обстановок и обстоятельств. На юге России была очевидно другая психология. Целый ряд громоздких учреждений, переполненных персоналом, толкли воду в ступе, так как в конце концов все существовало и двигалось только потому, что на Крещатике и других центрах города стояли немцы в касках, зорко следившие за порядком, не пропускавшие ни одного автомобиля без соответствующей «визы». Гетманский будинок целые сутки жил приемами, совещаниями, парадами, завтраками и обедами. На прием к гетману рвалась толпа жаждущих. Контроль бесчисленных охран стоял у дворца, проверяя пропуски у министров и приближенных и пропуская без контроля большинство посторонних. Это был, быть может, один из маленьких симптомов приближающейся катастрофы.

В Германии произошел переворот. Война кончилась. Император Вильгельм покинул Германию. На Украине началось украинское движение. В Белой Церкви стали накапливаться бывшие кадры военных галичан.

Положение могло быть спасено только чудом или исключительной удачей, которая раньше вообще сопутствовала генералу Скоропадскому.

В серьезный контакт с Антантой я не верил, а сформировать в несколько дней серьезные военные части не было никакой возможности. И неохота, с которой шли в добровольцы, несмотря на подъем среди русской части общества, подсказывала, что неудача неминуема.

Мне пришлось передавать в печать телеграммы и радиотелеграммы, которые я получил из первых рук; в них сообщалось: о высадке французов, их продвижении к Фастову, о сочувствии их и поддержке киевских добровольческих частей. Как впоследствии оказалось, эти телеграммы были сфабрикованы штабом Петлюры, перехватывавшим радио и телеграммы, посылаемые гетманом и отвечавшим на них.

Еще за два месяца до восстания Петлюры в штаб гетмана явился офицер с левобережной Украины, передавший все планы готовящегося заговора и восстания. План этот был разработан до малейших деталей, оговаривал массу подробностей, впоследствии разыгранных как по нотам. Между прочим, в нем говорилось о необходимости похищения Петлюры для того, чтобы возглавить движение. Этот план восстания был известен гетману, его штабу и особому отделу охраны при штабе, но никто не придавал того значения, какое следовало придать, этим донесениям. Никто не догадался какими-нибудь разумными мерами пресечения или предупреждения использовать эту осведомленность для того, чтобы избежать прихода назревающих событий.

За три дня до падения я встретил сочувствующего гетману общественного деятеля, который просил передать П. П. Скоропадскому, что все погибло, что все его управление и государство заключается в Липках (часть города Kиeвa, где жил гетман), что вся страна и Киев уже живут Петлюрой, что он советует его светлости красиво ликвидировать все это дело с гетманством. Когда я пришел через день по обычаю во дворец к 11 ч. утра, то швейцар сообщил мне таинственно, что гетман уже ушли и не вернутся больше.