Журнал Русская жизнь - Мораль (май 2009)

• Название: Мораль (май 2009)
• Автор: журнал Русская жизнь
• Жанр: Публицистика
• Год: 2009

Содержание:

НАСУЩНОЕ

Драмы

Хроники

Анекдоты

БЫЛОЕ

Екатерина Шерга - Шнурок Фриды

На внутреннем фронте без перемен

Чарный Семен - Банду Троцкого под суд!

Ярослав Леонтьев - Буйные шиши

Мария Бахарева - По Садовому кольцу

ДУМЫ

Борис Кагарлицкий - Их и наша

Евгения Долгинова - Чужие дети

ОБРАЗЫ

Евгения Пищикова - Три кодекса

Наталья Толстая - Асенька

Михаил Харитонов - Виноватые

Дмитрий Данилов - Богиня нормы

ЛИЦА

Олег Кашин - Первый неподпольный

ГРАЖДАНСТВО

Евгения Долгинова - После травмы

ВОИНСТВО

Александр Храмчихин - Притча о Меркуриях

МЕЩАНСТВО

Эдуард Дорожкин - Не нра…

ХУДОЖЕСТВО

Аркадий Ипполитов - Семейный портрет в интерьере

Дмитрий Быков - Выход Слуцкого

---

Надежда Васильевна времен моего обучения в 1-3 классах французской спецшколы в центре Москвы была дамой лет пятидесяти пяти или шестидесяти с внешностью, чрезвычайно характерной для советских школьных учительниц сталинской закалки - строгий костюм, волосы, собранные в большой, идеально аккуратный пучок (скорее даже шар, я не знаю, как эта прическа называется, сейчас такую не встретишь вообще нигде), и не сходящая с лица укоряющая и слегка угрожающая улыбка.

Ничего особенно ужасного Надежда Васильевна с нами не делала - не била, не подвергала каким-то выходящим за рамки рутинного школьного обихода наказаниям, если оскорбляла, то не слишком тяжело, если кричала, то нечасто и не особенно громко. Надежда Васильевна всего-навсего подвергала всех нас вместе и каждого по отдельности постоянному, изо дня в день, моральному давлению.

Получив нас, тридцать первоклашек, в свое распоряжение на ближайшие три года, Надежда Васильевна первым делом накрепко внушила нам три идеи.

Идея первая. Нам сказочно повезло, что у нас такая выдающаяся, прекрасная, чудесная, высококвалифицированная, уникальная учительница. Надежда Васильевна постоянно, особенно первое время, занималась самовосхвалением, рассказывала о своем колоссальном опыте работы, о том, сколько классов прошло через ее добрые учительские руки, какое невообразимое количество благодарностей, письменных и устных, ей поступает от бывших учеников, которые учились у нее пятьсот лет назад и до сих пор помнят, до сих пор благодарят и благодарят. Не раз и не два, и даже не двадцать и не пятьдесят раз Надежда Васильевна напоминала нам, что она носит звание Заслуженного учителя РСФСР. Она говорила все это своим задушевно-угрожающим голосом, совершенно открытым текстом, без всякого вуалирования, если бы она говорила это взрослым людям, это было бы смешно и нелепо, но мы, советские дети семи лет от роду, слушали ее, если можно так выразиться, затаив дыхание. Впрочем, наших родителей она каким-то образом тоже приобщила к культу своего имени - в основном, через давно установившуюся у нее в масштабах школы репутацию супер-учительницы. Интересно, что Надежда Васильевна то и дело, уже, конечно, в скрытой форме противопоставляла себя учительнице параллельного класса, 1 «а», Лидии Николаевне, гораздо более молодой и в разы более либеральной. Мол, вам, ребята, повезло гораздо больше, чем первому «а».

Идея вторая. Наша школа настолько превосходная и исключительная (слово «элитная» тогда хождения не имело), что каждого из нас в любой момент могут из нее исключить. Слово «исключить» постоянно присутствовало в лексиконе Надежды Васильевны, выполняя функцию словесного дамоклова меча. (Надо сказать, частично Надежда Васильевна была права - школа наша и впрямь была хорошей, по тем временам одной из лучших в Москве среди французских спецшкол. Правда, я не помню ни одного случая, чтобы кого-нибудь действительно из нее исключили.)

Идея третья. Если мы в полной мере не осознаем первой идеи и не будем вести себя соответствующим образом, то вторая идея станет реальностью.

Инсталлировав в наши глупые головы эту идейную конструкцию, Надежда Васильевна принялась дубасить нас двумя дубинками, на ударах которых и держится всякая мораль - чувством вины и страхом.

Со страхом понятно - она в разных формах грозила нам исключением из нашей прекрасной школы, одновременно расписывая ужасы обучения в обычной школе, где учителя - изверги, а ученики - дебилы и малолетние преступники.

Чувство вины генерировалось в нас тоже довольно простым и при этом эффективным способом. Надежда Васильевна, дождавшись подходящей ситуации, придавала своему лицу добро-скорбное выражение и говорила (всему классу или кому-то в отдельности) что-нибудь такое, из чего следовало, что вот она к нам (к нему, к ней) со всем сердцем, всю душу вкладывает, всю себя отдает без остатка, а мы (он, она), черствые, неблагодарные, не ценим, не понимаем, не соответствуем, etc. Далее лицу придавалось еще более скорбно-стоическое выражение, и урок продолжался. Семью восемь - пятьдесят шесть. Подлежащее и сказуемое. Ласточка с весною в сени к нам летит.

Были и более тонкие способы. Как-то раз после родительского собрания Надежда Васильевна сказала моей маме: сын ваш, конечно, хорошо учится, но не горит он, а тлеет.

Не горит, а тлеет. Не горит, а тлеет. Не горит, а тлеет.

Мама тем же вечером сообщила мне, что я не горю, а тлею. Мне оставалось только глупо и виновато хлопать глазами. Надо, значит, гореть. А как гореть - непонятно. Но как-то надо. Надо как-то постараться гореть.

В связи с этим противопоставлением тления горению надо сказать, что у Надежды Васильевны был свой идеал ученика, некий эйдос первоклашки, которому нельзя было в точности соответствовать, но к которому следовало всячески стремиться приблизиться.

Идеальный первоклассник, чаемый Надеждой Васильевной, - не обязательно отличник, хотя хорошая учеба была непременным компонентом этого светлого образа. Он должен был беззаветно любить Надежду Васильевну и вот именно «гореть» - то есть прилагать к учебному процессу усилия, едва ли не превышающие человеческие возможности. Учить, зубрить, на уроке ловить каждое слово, иметь на лице выражения крайней заинтересованности и щенячьего восторга, буквы разные писать тонким перышком (шариковой ручкой) в тетрадь, высунув кончик языка от усердия. У доски отвечать громким, звонким голосом, как актрисы, озвучивавшие детские роли в старых советских фильмах.

Надежда Васильевна не то чтобы требовала от нас соответствовать этому недостижимому прообразу, нет. Она, скорее, всячески корила нас за то, что мы ему не соответствуем и соответствовать, судя по всему, не будем, чем причиняем ей, идеальной учительнице, неизъяснимые моральные страдания.

Да, вот именно так. Ей, идеальной учительнице, приходится иметь дело с катастрофически неидеальными учениками, она страдает от этого, но продолжает стоически, с достоинством нести свою высокую муку.

Впрочем, Надежда Васильевна имела в своем арсенале и пряники - она иногда любила кого-нибудь вдруг выделить. С лучшей стороны. Обычно эти пряники доставались девочке Оле - она в наибольшей степени соответствовала начертанному на педагогических небесах идеальному образу ученика - зубрила-энтузиастка с экстатически преданным взглядом и звонким голосом, до невозможности старательная и дисциплинированная. (По странной иронии судьбы к концу школы Оля постепенно превратилась в очень красивую, веселую, классную девушку, всеобщую любимицу, ничего общего не имеющую с занудно-задорной зубрилой десятилетней давности.)

Мне тоже периодически перепадали кое-какие пряники - я был практически круглым отличником, и Надежда Васильевна не могла этого не отмечать (хотя ей явно не нравилось отсутствие у меня учебного энтузиазма - того самого «горения», а также то, что учеба давалась мне практически без усилий). Однажды, например, Надежда Васильевна на уроке русского языка объявила, что у меня на данный момент - лучший почерк в классе. И назвала еще несколько учеников, которые по степени красивости почерка занимают второе, третье, четвертое и так далее места. Потом назвала аутсайдеров, которым, разумеется, грозит изгнание из школы-эдема.

Я, помню, страшно гордился. Пряник - это приятно. Я еще больше проникся осознанием человеческого и педагогического величия Надежды Васильевны, которая разглядела мой каллиграфический талант.

Вообще, Надежда Васильевна любила всякие рейтинги и списки, они были для нее дополнительными инструментами морального воздействия. Когда мы учились во втором классе, нам объявили, что мы скоро должны будем стать октябрятами. Надежда Васильевна устроила на этой пустяшной почве целое соревнование. Каждый день она объявляла нам, какое количество нас по своим учебным и, главное, моральным качествам достойно полубожественного статуса октябренка. Причем, она не говорила нам, кто именно достоин и не достоин. Называлось только число, а мы должны были терзаться в догадках. Достоин я или не достоин? Тварь я дрожащая или октябренок сияющий? Число неизвестных достойных постепенно росло, но очень постепенно. Все это сопровождалось многословными рассказами о том, каким должен быть истинный октябренок. Ну да, все тот же светлый образ - хорошо учиться, «гореть, а не тлеть», любить учительницу и школу, титанически трудиться на ниве собственного обучения и воспитания, не щадя живота своего.

Однажды, в разгар этой предоктябрятской вакханалии, Надежда Васильевна объявила нам: «Вчера я разговаривала с Лидией Николаевной и спросила, сколько во втором „а“ ребят, готовых стать октябрятами. Вот у нас в классе пока только тринадцать таких ребят. А у них знаете сколько? - трагическая, напряженная пауза. - Двадцать семь».

Скорбное лицо, стоическая улыбка. Итак, продолжим урок. Трижды восемь - двадцать четыре. Человек проходит как хозяин необъятной Родины своей.