Константин Кудиевский - Песня синих морей (Роман-легенда)

• Название: Песня синих морей (Роман-легенда)
• Автор: Константин Кудиевский
• Издательство: ЦК ЛКСМУ "Молодь"
• Жанр: О войне
• Год: 1962

«Песня синих морей» — роман-легенда, в котором автор рассказывает о подвигах моряков в годы Великой Отечественной войны, о славе советского народа. В романе есть легенда о «Песне синих морей». Давным-давно, когда свершались первые кругосветные плавания, люди открыли далекие материки, острова, солнечные побережья. Имена великих шкиперов и мореплавателей высекли на бронзе памятников, все их знают. Только имена матросов были забыты. Тогда матросы сложили «Песню синих морей». Бродит она в. морях, среди волн, вместе с бродячими ветрами. Матросы завещали ее потомкам. Но услышать ее может лишь тот, кто искренне любит море и службу на нем, кто чист сердцем, чья слава не возвышается над общей славой морского братства. Легенда живет, она продолжается в мужестве наших моряков.

---

Вызванные офицеры вздрагивали, услышав свою фамилию, затем поспешно одергивали кители и скрывались за таинственными кожаными дверьми. Возвращались оттуда — кто весело и радостно, не скрывая довольства, кто — хмуро и удручено, безнадежно отмахиваясь на вопросы товарищей. Что ж, назначении бывают разные — так же, как и корабли. На одних служить — любо-дорого! Новые, быстрые, они влюбляют в себя с первого взгляда. Экипажи здесь дружные и сплоченные, командиры — решительные, комендоры и торпедисты — меткие. На таких кораблях и соленого ветра вволю глотнешь, и опыта наберешься, и тонкости службы познаешь — одним словом, станешь подлинным моряком. А есть корабли устаревшие, бросовые, вся слава которых — в прошлом. Механизмы на них изношены, корпуса протекают, и команды изнурены бесконечными планово-предупредительными ремонтами и вечным стоянием в доках. Командиров туда назначают нередко бесталанных или провинившихся, и потому они зачастую — придирчивы и крикливы. А поскольку корабли эти обитают чаще всего у берега, — на них постоянно работают какие-то комиссии и инспекции, весь тот береговой люд, что изматывает душу команде ради неведомой высшей пользы, недоступной пониманию моряков. Прослужишь на таком корабле с полгода и проклянешь все на свете: и море, и училищные мечты, и в первую очередь — отделы кадров… Что-то его, лейтенанта Тополькова, ждет?

К удивлению Сергея, приняли его скоро. Волнуясь, он переступил порог кабинета и, еще не разобрав хорошенько, кто перед ним, торопливо доложил о себе. Только затем уже увидел седую голову, улыбку на худощавом лице и погоны капитана первого ранга. Офицер поднялся из-за стола, протянул Тополькову руку.

— Поздравляю, товарищ лейтенант, с прибытием на Северный флот. — И шутя добавил: — На лучший флот нашей страны.

Он пригласил Сергея присесть, перелистывая документы, начал расспрашивать об училище, о родных, о былых плаваниях. Но, взглянув на часы, внезапно покачал головой, промолвил:

— К сожалению, не могу вас задерживать: ваш корабль через час уходит в море. — Он так и сказал «ваш корабль», и сердце у Тополькова сладко заныло. А капитан первого ранга пояснил — Приказом командующего флотом вы назначены штурманом на эсминец «Зоревой». Должен сказать, великолепный корабль! Опытный командир, слаженный экипаж, — отличные моряки. Думаю, «Зоревой» придется вам по душе. А остальное — зависит от вас.

Он уточнил причал, у которого ошвартован эсминец, советовал поторопиться. Уже прощаясь, пожелал Тополькову счастливых плаваний и успешной службы.

— Как говорили в старину шкиперы: чистых морей вам и светлых гаваней…

«Нет, и в отделах кадров бывают сердечные люди, — подумал Сергей, выходя из штаба. — Поздравил с началом службы, с хорошим кораблем! Казенный человек на его месте цитировал бы уставы, нудно напоминал о том, что обязан делать молодой офицер и чего ему не полагается. А этот по-дружески, по-отцовски напутствовал в море… Везет ему сегодня на добрых людей: генерал Иволгин, попутчики в автобусе, теперь вот капитан первого ранга. А может, на севере — все такие? И командир «Зоревого» тоже? «Зоревой»! Разве можно придумать лучшее имя кораблю! И он отныне — штурман этого корабля, эскадренного миноносца «Зоревой»!

Сергей счастливо засмеялся. И зашагал торопливо к морю, которое синело в конце улицы. Повстречал матроса, спросил, как покороче пройти к причалам.

Пойдемте вместе, — предложил тот и вежливо потянулся к чемодану Тополькова: — Разрешите, помогу, товарищ лейтенант.

За углом в глаза Сергею бросилась нарядная арка. Уловив его взгляд, матрос заметил:

— Прямиком пойдем, через парк культуры.

— Парк культуры?

— Так точно… Матросы его Платановским садом величают, по имени бывшего командующего, адмирала Платанова. Сам он, адмирал, значит, с юга, керченский — потому страсть как цветы любит. В штабе у него, рассказывают, пальмы по три метра в рост выгоняли. Самолично за ними присматривал. Вот он и обратился как-то к матросам: давайте, говорит, красу на этой земле закладем. А то, говорит, приходишь с моря, а тут черт-те что: берег — не берег, земля — не земля, одна пустынная голость, уныние на личный состав наводит.

— Так и сказал? — улыбнулся Топольков.

— Кто его знает, меня при том не было, — пожал плечами матрос, — старослужащие так рассказывают… А только скажу я вам, товарищ лейтенант, умный, видать, адмирал, ежели понимает: земля без человечьей ласки — что пустая изба без хозяина. Ни радости в ней, ни тепла. А матрос должен любить свой берег, как птица свою березку. Сердцам к нему прикипеть.

— Откликнулись, значит, матросы?

— А то как же! Со всех кораблей пришли. Здесь и поныне аллеи именами кораблей называются.

Имя Платанова Сергей часто встречал в документах Великой Отечественной войны. Тогда еще контр-адмирал Платанов руководил на Севере многими операциями. И вот вровень с его боевою славой встала иная — слава человека, хоть немного украсившего и преобразившего суровый, неласковый край. Может быть, в делах адмирала и воплощены существо и великий смысл благородного долга советских воинов, держащих меч только ради жизни и счастья на Земле?

Аллейки расползались от входа в заманчивую густоту карликовых берез. В глубине их виднелись удобные скамьи, угадывались глухие, таинственные углы. И все это, — вместе с детской площадкой, наивной и трогательной, придавало саду уютный и обжитой вид. Сергею даже показалось, что небо над этим клочком земли нежнее и ярче, нежели рядом над сопками. Карликовые деревья лишь создавали впечатление, что парк попросту еще молод, недавно насажен и не успел как следует разрастись. Но и такой — он уже манил людей от скальной гранитовой грусти, от голых, вычесанных ветрами с моря, улиц. В нем было что-то от южных широт.

— Такого парка и в Мурманске нет, — с гордостью заметил матрос.

Сразу же за березками начинался пологий пустынный берег, переходящий в каменистую осушку, заваленную слоем слежавшихся водорослей. Из-за отрога небольшой сопки выглядывали мачты кораблей. Дорога, огибающая рту сопку, внезапно круто зацепила ее краем, накренилась и, испуганно шарахнувшись влево, облегченно спрыгнула вниз: к причалам.

Топольков замер от восторга. Настороженно подняв над водой полубаки, чутко дремали у пирсов узкие миноносцы. В них все еще билась тревожная летучесть движения, и потому казалось, что бег кораблей оборван лишь мгновение назад, оборван внезапно и резко, и в неоконченном порыве эсминцы застыли пред самым берегом, осаженные стальными поводьями натянутых жестко антенн. Вздыбив форштевни, они закусили от ярости удила якорей… Теперь же, немного поостыв, корабли полузабылись в дреме, сохраняя и в покое свою порывистость, не обращая внимания на суету людей у бортов, в палубах и надстройках. Презирая береговое житье, они по-прежнему были мечтами и снами — в море. А что такое эсминец в море? Это тени, бегущие по волнам, вихри пены, это дерзость, клокочущая в ревущих вентиляторах. Это лихие развороты, атаки, стремительные броски в самую гущу боя и огневые залпы прямо в лицо врагу!

Что может быть прекраснее, нежели командовать таким кораблем! Быстрым, послушным, грозным. Командир корабля — это и было пределом его, Тополькова, желаний. Должности выше он искренне считал мало интересными. Ну, какая радость, к примеру, быть командующим флотом? Тысячи забот, великих и малых, — об учебе и ремонте, о квартирах и топливе, о транспорте и детских яслях — да разве все перечтешь? — отдаляют его от моря, от влекущей, захватывающей свободы океана. С годами в нем все больше появляется от ученого и стратега, от философа и математика и все меньше остается от моряка. Море стало для него военно-морским театром, поделенным на оперативные квадраты и районы боевой подготовки, а корабли — боевыми единицами, в которых существуют лишь мощь и готовность, но нет уже ни запаха смолы, ни встречного ветра, ни шумных веселых кают-компаний. Он знает законы побед и тайны поражений, в его опыт и мудрость верят сотни людей — и потому ему дана высокая власть над ними. Но зато он лишен теперь самой заветной для моряка власти — физической власти над кораблем. А разве не ради нее он пришел когда-то на флот?..

Моряцкие радости редко выпадают на долю флагмана. Может быть, лишь во время похода он поднимется вдруг среди ночи на мостик и зашагает задумчиво-молча от борта к борту. Притихнет почтительно командир, подтянутся рулевой и сигнальщики, и даже вахтенный лейтенант, влюбленно отдающий команды, понизит голос до полушепота: кто посмеет нарушить задумчивость адмирала! О чем он думает в такие минуты — кто знает? О славе? О долге? О судьбах народов? И вряд ли кому-нибудь явится мысль, что флагман поднялся только затем, чтоб отвести после трудного дня моряцкую душу: взглянуть на созвездия, по которым водил когда-то корабль, вдохнуть соленой прохлады, наслушаться вдоволь плеска волны. Ибо в нем, поседевшем до времени флотоводце, вобравшем в себя и опыт нескольких войн, и знания многих академий, и прозорливость мыслителей, — осталось буйное лейтенантское сердце, полное тяги к скитаниям и странствиям… Сергею, восторженно глядевшему на эсминцы, даже стало жаль адмиралов и флагманов, всех, кто уже перешагнул в своей флотской службе пленительную должность командира корабля.