Иван Уханов - Каменный пояс, 1974

• Название: Каменный пояс, 1974
• Автор: Иван Уханов
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Критика
• Год: 1974

Литературно-художественный и общественно-политический сборник знакомит с новыми произведениями как профессиональных писателей, так и начинающих авторов.

Особое место в нем отводится литературной критике и публицистическим статьям о проблемах развития промышленности края и соцсоревнования.

---

Как верно, прозорливо писал публицист Цвиллинг! Прошло всего два года после опубликования этих слов в уездной небольшой газете, как российский пролетариат во главе с ленинской партией положил начало обновлению страны и всестороннему ее прогрессу.

Царские холуи «свидетельства о благонадежности нам не выдадут», — писал Цвиллинг в дореволюционное время о своей журналистской деятельности.

Зато пролетарскую благонадежность и свою верность рабочему классу и его партии он подтвердил всей своей короткой, но яркой жизнью, имя которой — подвиг.

Александр Лозневой ЗОВЕТ ГОРА МАГНИТНАЯ

Рис. Г. Филатова

Вырвавшись из цепких древних лесов, поезд понесся степью, разбрасывая клочья дыма и пара.

Я стоял у окна вагона и думал: какие они теперь, дорогие сердцу места?.. Узна́ю ли? Увижу ли старых друзей, которых оставил бог весть когда?

В ды́мке понемногу проявлялся, вставал молодой могучий город. Хотелось скорее ступить на его улицы, свидеться с юностью.

…И вот смотрю на громады домен, на строй мартенов, на белое облако над коксохимом, и все это — родное, близкое, — тянет к себе чрезвычайно. Облако над коксохимом — добрая примета, это значит, идет кокс. Хлеб для домен, как мы его всегда называли.

Не отрываясь, смотрит туда же, на пар тушильной башни, соседка по купе — пожилая женщина. Смотрит, и на глазах у нее слезы. Еще девчонкой пришла она на коксохим, стала машинистом выталкивателя. Это она когда-то выдала первый кокс, и о ней написали в «Правде». На всю жизнь запомнился тот радостный день — 28 декабря 1931 года!

Женщина взволнованно рассказывает о себе. Она из первого выпуска Магнитогорской школы ФЗО, которая находилась тогда в Верхнеуральске. Вместе с нею окончил школу и Андрей Филатов. Вместе потом работали на коксохиме. Ей, видать, и дивно, и приятно, ведь А. Д. Филатов был Героем Социалистического Труда, директором металлургического комбината. Она, Н. И. Козельцева, тоже поработала на своем веку! После войны оказалась в другом городе. И вот едет, чтобы собрать документы — пора на пенсию.

Вдали на берегу пруда — бездымные трубы ЦЭС. Что ж… хорошо! Вот если бы и этот, коричневый, что над мартенами, убрать!

Переливается, блестит на солнце вода и где ей конец — не видно.

Когда начинали строить завод, тут была речка. И хотя называлась она Уралом, но совсем непохожа была на тот Урал, что в кинофильме, где, захлебываясь в волнах, плыл Чапаев. Мы, строители, переходили ее вброд.

Нет и в помине той речки. Есть огромный, глубокий пруд, разделяющий город на Европу и Азию. Да, пожалуй, это уже не пруд, а море. Свое. Магнитогорское море. С рыбой и чайками, с парусниками и баржами, со своими лиманами и пляжами…

Стою у вагонного окна и жду: скоро покажется вокзал — небольшой, деревянный, с черной, просмоленной крышей, тот самый, что возводили тогда в холоднее зимние месяцы.

Не показался. Отжил свое. Уже и ме́ста не узнать, где стоял. Не увидел я и деревянных бараков. А сколько их было! На пятом, на одиннадцатом, на шестом участках… На тесной Ежовке! Отжили и землянки, что обступали строительство со всех сторон и почему-то назывались «шанхаями».

Передо мною разворачивался во всю ширь и мощь современный город. И вокзал, и школы, и драмтеатр — все сделано с наибольшими удобствами для людей. Все не такое, не похожее на то, что было, и в то же время такое; да, именно таким, пожалуй, мы представляли свой город, закладывая первые фундаменты. Деревья, цветы, широкие улицы в асфальте — поистине город-сад!

Хожу по тротуарам, всматриваюсь, задрав голову, в дома. И люди, проходящие мимо, понимают — приезжий. Мне и хорошо, и грустно в этом городе. Вглядываюсь в сотни лиц и не вижу ни одного знакомого. Где же они, бывшие грабари, плотники, монтажники? Милые, озорные, трудолюбивые! Где они, дружки-товарищи, с которыми начинал жить, смеялся и пел, делил с ними радость и горе. Будто никого и не было. И я, кажется, нахожусь не в этом, а ином, чужом городе, где никогда не бывал, и меня здесь никто не знает. Хочется набрать побольше воздуха в легкие и что есть сил крикнуть: нет, я свой! Я такой же, как и все вы, идущие по тротуарам! Это — мой город!… И все-таки: где они? Сколько их было! Как сложились их судьбы?.. Не все же выехали, не все же на войне погибли… И захотелось сразу, сходу навести справки, разыскать хотя бы одного…

Поднимаюсь на второй этаж, дважды звоню по старой памяти. Женщина, открывшая дверь, крайне удивлена: что вы, столько лет прошло! Но старик, отложив газету, успокаивает: «Васька?.. Василий Захарович?! Ну да, он, Тананыкин!.. Как же, выучился, инженером стал… Давно переехал. Может, слышал — Соколово-Сарбайск… Помощником главного… В газете пишут — дела у них там не меньше наших: одним словом, вторая Магнитка…»

В другом конце города дали адрес друга, который служит в группе советских войск в Германии. Торопился я, поспешал, хотел обнять его здесь, а он… за рубежом. Полковник.

«Обратитесь в адресное бюро», — посоветовали мне. Да, конечно. Но вряд ли поможет бюро! Разъехались, разлетелись кто куда. Многих унесла война. Вечным сном спит на немецкой земле лаборант ЦЭС Петя Калугин. Остался в песках Монголии молодой конструктор Лев Гупер… С Левкой, бывшим беспризорником, была особая дружба. Она началась еще тогда, в двадцатых… Босой, голодный бродил я по улицам Харькова, не зная, как добыть кусок хлеба. На бирже труда — тысячи безработных. Да и на работу берут в первую очередь специалистов, членов профсоюза, а у меня — ни специальности, ни опыта, и сам я — зеленый птенец! И тогда Левка, чистильщик сапог, усадил рядом: давай вместе! Добрый был парень! Зарабатывали копейки, но у нас был хлеб (кипяток на вокзале). Мы радовались и пели. Пели одну и ту же свою песню, выстукивая щетками:

Эй, стой, не беги,
Давай почистим сапоги!..

Судьба забросила Левку на строительство Магнитки. И мы снова вместе. Работали грабарями, подносчиками. Посещали литкружок. Писали: он — прозу, я — стихи. Потом расстались: надо было служить Родине, защищать ее от врагов, и мы стали воинами. И вот через много лет вхожу в комнату, где он жил, вижу его портрет, и горе перехватывает горло. Далеко отсюда Монголия, и где-то у реки Халхин-Гол вечным сном спит Левка…

Умерли многие: и артист Толкачев, который, уходя на фронт, оставил мне на память карточку своей маленькой дочери. И его коллега — Павлик Афанасьев. И сталевар Алеша Грязнов, и журналист Саша Дерябин, и шофер Неревяткин, что умер у меня на руках на Юго-Западном фронте…

И кажется мне, никого из друзей не осталось, и, пожалуй, лучше уехать отсюда (не важно куда) — уехать подальше, забыться, не вспоминать, — хотя знаю — никому не дано уйти от прошлого.

В телефонной книжке тысячи фамилий. Вчитываюсь до потемнения в глазах — ни одной знакомой. Все чужие… Впрочем, что это? Одна из них вспыхнула, загорелась звездочкой. Я даже вздрогнул. Набираю номер. Жду. В трубке мужской голос. Что мне нужно?.. Ах, да… мне нужно… И от волнения теряюсь, не знаю что́ сказать. А голос не умолкает, звучит в трубке, и в нем, в этом низком голосе, что-то такое… знакомое. Называю имя и чуть не прыгаю от радости. Да, это он, Борис!.. Постой, сколько же мы не виделись? Тридцать пять? Больше?.. Боже мой, почти вечность! Но сколько бы ни было, мы здесь, в Магнитке, и вот встретимся!..

Жизнь не баловала меня. И мерз, и умирал от жажды, был ранен, контужен. Да и кто из нас, магнитогорцев, прошедших суровую школу труда, помышлял о легкой жизни!

И мы говорили почти весь день и сказали не все, многое упустили. И о чем бы ни заводили разговор, всякий раз уходили в прошлое, в дни первой пятилетки, когда стоял вопрос: «Кто — кого? Мы или они?» Когда полуголодные, полураздетые, в лаптях, а то и босиком спускались в котлованы, поднимались на леса и всюду и везде клялись: «Мы победим! Только мы!»

Нет, этого не забыть!

Весна была холодная, пасмурная. Помню, сошел я, вербованный, с поезда. Вокруг бревна, кирпичи, горы песка, извести… В низине над речкой поднимается здание ЦЭС. Куда ни кинь взгляд — бараки, бараки… Дальше, у горы Кара-дыр — соцгород: строятся первые кирпичные дома. Их пока немного — три-четыре. По сторонам ни деревца, ни кустика — пустая, голая земля. Летит навстречу резкая, колючая поземка… Я в тапочках, в легком пальтишке, что купил на базаре в Харькове. Холодно, но меня «спасает» сундучок. Тащу его, напрягаюсь изо всех сил, и на лбу выступает пот.

Нас, вербованных, человек сорок-пятьдесят. Идем от вокзала пешком. Ехать не на чем. Останавливаемся и долго рассматриваем гору Магнитную. Так вот она какая! На вершине — люди. У подножия — паровоз: пыхтит, тянет платформы — идет руда!.. О горе́ Магнитной заговорил весь мир, и мы счастливы, что стоим рядом с нею.