Анатолий Емельянов - Запоздалый суд (сборник)

• Название: Запоздалый суд (сборник)
• Автор: Анатолий Емельянов
• Издательство: Наш современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

В настоящий сборник известного чувашского прозаика А. Емельянова вошли две новые повести: «Не ради славы», «Мои счастливые дни» — и рассказы.

В повестях и рассказах автор рисует жизнь современного чувашского села, воссоздает яркие характеры тружеников сельского хозяйства, поднимает острые морально-этические проблемы.

Отличительные черты творчества А. Емельянова — чувство современности, глубокое знание и понимание человеческих характеров.

---

Он снова влез в кабину, завел мотор и двинулся к плотине.

Нож бульдозера мягко лег на влажную, блестевшую на солнце землю, впился в нее и пошел, пошел грудить, пока не вытолкнул на гребень насыпи.

Валька работал с каким-то мрачным ожесточением. Он не просто двигал рычагами и менял скорости, но в каждое движение словно бы вкладывал и злость на себя, и обиду на председателя.

Ладно бы еще чей огород он изуродовал, а то ведь… Эх! Они же с Петром друзья детства. Вместе росли, вместе в школу ходили. В армии и то служили в одной части, и домой вернулись в один день. И дальше шло все так же: вместе окончили училище и поначалу даже на одном тракторе работали. И вот… Пусть Петра нет в деревне, поговаривают даже, что, мол, неизвестно, вернется ли он к Розе — какое это имеет значение. Роза — жена Петра и Галя — его дочка. Позор! Какой позор…

До самого обеда Валька проработал без единого перекура.

Товарищи-бульдозеристы остановили свои машины на обед, и он остановил. Но готовившая трактористам повариха Соня принесла обед только на двоих. То ли не знала, что Валька работает здесь, то ли ей уже успели сказать, что он уже не тракторист. Пришлось Вальке идти обедать домой.

По дороге, на деревенской улице, ему повстречался дед Ундри с уздечкой в руках.

— Слышал, что понаделали с Розиным огородом? — остановив Вальку, спросил старик. — Какой-то дурак-тракторист заехал на люцерну и сгрудил землю в кучу. Это же надо такое издевательство сделать над землей! Это же…

Слова деда Ундри — как соль на открытую рану, и Валька, видя, как старик все больше распаляется, хмуро оборвал его:

— Ну, пусть я сгрудил. Зачем спрашивать-то — ведь и так знаешь.

— Ты?! — дед вытаращил на Вальку удивленные глаза и вроде бы даже присел от негодования, — Да как же ты посмел? Да я тебе вот этой уздой голову прошибу… Нет, ты постой, постой, — видя, что Валька собрался уйти, старик коршуном вцепился в его рукав.

— Ты мне руку не щипай! — Валька сделал резкий рывок, но дедову клешню стряхнуть но удалось. — Если бы тебе приказали — ты бы что, отговариваться стал?

— Я тебя… — все больше свирепел старик, — я тебя научу надсмехаться над землей!.. Получаете много денег, зажрались, и уж стали забывать, что все — от земли. А вы землю рушите.

— Ты не мне, а Михатайкину скажи, — Валька опять рванул рукав, но дед все так же крепко держал в своей крючковатой клешне промасленный комбинезон.

— Как испортил, так и исправь… Петька-то — забыл, что ли? — твой товарищ, неужто не стыдно?.. Исправь, а то уздой так и исхлещу.

— Отпусти рукав, порвешь, — спокойно сказал Валька. Он уже принял решение. — Не только исправлю, но и вспашу. Мне сейчас все равно: что на свадьбу идти, что покойника хоронить. С работы меня уже сняли… Ну, говорю, снят я, снят, что выкатил гляделки-то, как полоумный.

— Как снят? — видно было, что деда Ундри Валькина новость сбила с толку. — За что?

— А за то, что не согласился портить огород Розы.

Дед как-то непонятно усмехнулся и, еще не успев как следует успокоиться, опять начал закипать.

— Ты что, прямо в лицо смеешься над стариком? Ты же портил землю, и тебя же сняли с работы за то, что отказался портить?

— Отпусти, говорю, рукав. При такой силе тебе вместо пенсии надо кувалду в руки дать и — в кузницу молотобойцем.

Вот только когда дед Ундри отпустил Валькин рукав. И сразу весь на глазах переменился. Голос и тот стал другим, тихим и просящим.

— Прости меня дурака. Послушай, Валя, будь богом, вспаши, что тебе стоит поработать пять минут. А я тебе поллитра — да что там — литру поставлю.

— Сказал же, вот пообедаю и…

— Обед, говоришь? Чего из-за него домой ходить, зря время терять? Сейчас же скажу старухе… Пожалей сироту, Валя. А то ведь как нам после такого людьми-то себя считать?

Валька подумал, что, может, и впрямь лучше будет сделать дело сейчас же, не откладывая, пока трактор еще в его руках, пока у него есть возможность хоть как-то смыть с себя позорное пятно.

— Ладно, — сказал он деду Ундри. — Сейчас прицеплю плуг и приеду.

— Вот и хорошо, — обрадовался дед. — Ты за плугом, а я — в лавку…

Через каких-то полчаса опять въехал на Розин огород трактор. А еще через полчаса и огород был вспахан, и полоска люцерны поправлена.

Прокурора пришлось долго ждать. Как раз в те часы, когда Роза пришла в прокуратуру, он выступал в суде. Какой-то молодой человек в форме, увидев ее в коридоре, зазвал в кабинет, поинтересовался, с каким делом она пришла. По когда Роза рассказала и попросила ей помочь, всякий интерес к ней у него разом пропал. «Я — следователь, — объяснил он, — такие дела в мои функции не входят». И заторопился куда-то уходить, щелкая блестящими застежками большущего портфеля.

Потом наконец пришел и прокурор. Это был высокий, солидный, пожилой человек. Форменная одежда, пожалуй, молодила его, даже изрядное брюшко и то делала не очень заметным.

Прокурор сначала выспросил у секретаря, кто звонил, кто его искал, какая была почта, а уж потом обратился к Розе:

— Ты, девушка, меня ждешь?

Розе все понравилось в этом человеке. Даже имя — прокурора, как она еще раньше узнала у секретаря, звали Иваном Яковлевичем, точно так же, как известного каждому чувашу просветителя. Даже розовая лысина, которую он, сняв фуражку, вытирал платком, будто бы вместе с казенной фуражкой прокурор снял с себя и начальственную строгость — лысина сияла по-домашнему просто и доступно.

— Я тебя слушаю. — И сел не за свой огромный стол, а в кресло, напротив Розы.

Она начала рассказывать. И очень хотелось ей рассказать все по порядку, спокойно. По как только она дошла до того момента, когда увидела за садом бульдозер и вспомнила зловеще улыбающегося, со скрещенными руками, Михатайкина, стоящего на краю огорода, — слезы против ее воли комом подступили к горлу, застелили глаза. Прокурор начал ее успокаивать, подал воды, и она выпила, хотя пить ей совсем не хотелось.

Выслушав до конца се сбивчивый рассказ, прокурор пересел за свой стол, долго в раздумье барабанил пальцами но его крышке, потом позвонил Михатайкину. Он сказал, что такое решение неправильное, незаконное и прокуратура его все равно отменит. После этого прокурор долго молчал, слушая председателя, должно быть, тот доказывал ему свою правоту. И уж наверняка Михатайкин расписал Розу самыми темными красками, потому что, положив трубку и заключая разговор, прокурор сказал:

— А тебе тоже надо в колхозе хорошо работать.

Роза опять заговорила — может, в первый раз он ее плохо понял? — о маленькой да еще и больной дочке, но теперь прокурор слушал ее вяло, без прежнего интереса и участия. Он только еще раз заверил ее на прощанье, что огород не отрежут.

Вышла Роза из прокуратуры успокоенной: есть власть, есть управа и на Михатайкина! А то уж очень зарвался, настоящим помещиком себя почувствовал.

И с автобусом Розе повезло: он как раз отправлялся, когда Роза пришла на автостанцию.

В автобусе, по дневному времени, было не очень людно, даже местечко на заднем сиденье нашлось. Все хорошо, все удачно. Но стоило автобусу выйти из городка в поле, как Розу снова охватили тревоги и сомнения.

Прокурор сказал, что огород не отрежут. Но ведь это можно по-разному понимать. То ли оставят, как есть, то ли оставят только пятнадцать соток. Будет считаться-то, что полностью огород не отрезан, но и много ли его тогда останется? На пятнадцати сотках корову держать уже не придется. Сама-то бы ладно, сама она бы и без коровы прожила, жалко Галю — для нее молоко нужнее всего остального…

Бежит с увала на увал автобус. Бегут, перескакивая с одного на другое, мысли у Розы.

Если продавать корову — покупателя найти будет не трудно: корова молочная, после отела враз чуть не по ведру дает. Так что в селе же и купят, на базар водить не надо… Жалко, конечно, однако же… однако же, может, и в самом деле продать, а деньги положить в сберкассу. Не вечно же будут держать на пятнадцати сотках; через годик-другой Галя подрастет, и тогда Роза в колхозной работе ни от кого не отстанет. Никогда она дома не отсиживалась, у нее и сейчас душа болит, когда она видит, как люди идут на работу, а ей приходится с дочкой оставаться… Так, пожалуй, и надо сделать: продать корову.

А молока будет брать по кринке у кого-нибудь из соседей — им с Галей и хватит.

Хоть дорога и не дальняя, а о чем только не успела Роза передумать. Даже как будет запасать дрова на будущую зиму, и то прикинула. На колхозную машину теперь рассчитывать не приходится, так что надо будет искать где-то на стороне. И искать но в осеннюю распутицу, а загодя, летом, чтобы и дешевле обошлось и чтобы дрова к зиме успели высохнуть и горели жарче…

Сойдя с автобуса, Роза направилась в обход деревни, лугами. В деревне обязательно кто-то встретится, начнутся расспросы — одно расстройство. А так она сначала лугом, а потом задами, огородами незаметно добралась до своей усадьбы. Вот и порушенная утром городьба… Только что это?