Давид Арманд - Путь теософа в стране Советов: воспоминания

• Название: Путь теософа в стране Советов: воспоминания
• Автор: Давид Арманд
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-7784-0391-8

Это исповедь. Исповедь человека высокого духа. Капризный мальчишка сумел воспитать в себе такие не модные ныне качества, как совесть, честь, ответственность перед каждым встречным. Ещё труднее было сохранить эти свойства в кипящих котлах трёх русских революций и под удушающим прессом послереволюционной «диктатуры пролетариата». Голод и унижения, изматывающий труд и противостояние советской судебной машине не заставили юношу хоть на минуту отступить от своих высоких принципов. Он их не рекламирует, они прочитываются в его поведении. Но в грешках молодости герой исповедуется с беспощадным юмором. Об окружающих он пишет без тени зла. Скрытая улыбка не покидает автора на всём пути, в годы голодной сельскохозяйственной юности в детской коммуне, в годы сурового студенчества, безработицы, службы на большом заводе и даже в прославленной советской тюрьме. Друзья и сотрудники окрестили его «рыцарем светлого образа».

Повесть найдет своего читателя среди тех, кто без спешки размышляет о высоких возможностях и красоте человеческой души.

---

Усовы с большой охотой снабжали их, так же как и окрестных жителей, всем, чем могли, и, главное, черенками и отростками, рассадой и семенами заморских растений.

Как-то, идя на море, мы встретили согбенного человека, нёсшего такой огромный рюкзак, что сам он под ним совершенно терялся. Казалось, что рюкзак сам передвигается на ножках.

— Мама, папа, дядя дом несёт! — закричал Алёша и сейчас же побежал знакомиться с необыкновенным дядей. Дядя оказался молодым и приветливым. Выяснилось, что он приехал к Усовым. Он тоже был студент-медик и учился вместе с сыном Усовых, Женей. Себя он назвал Котом Малиновским и просил называть его просто Котом. Мы были несколько смущены, но расспросить относительно необычного имени постеснялись. Он сказал, что так его зовут все знакомые и только под этим именем знают в университете.

Мой отпуск кончался, и я уехал в Москву. Очень рад, что Галя согласилась пожить там с сыночком.

Как-то Галя мне написала, что они с Котом ездили в Адлер и сумели там покататься на маленьком самолёте. Полёт продолжался один час, над горами и над морем. Сверху море было видно на большую глубину. Галя летала на самолёте впервые и получила огромное удовольствие, хотя были страшные минуты, когда лётчик просто ради удовольствия пугал своих пассажиров, несколько раз ставя самолёт на крыло.

В Адлере Галя подцепила малярию и всё остальное время в Лазаревке лежала через день с высокой температурой, а через день бродила, как тень, от слабости. Когда же было пора эвакуироваться, она не могла дойти до станции. Кот вместе с приехавшими к нему товарищами, достав носилки, организовал транспортировку больной к поезду. Среди «носильщиков» был будущий академик Дубинин.

Кот сопровождал Галю в Москву. На станции он помчался за билетами. Товарищи отнесли Галю в вагон и быстро вышли, так как поезд стоял всего две минуты. Галя легла на скамью и на несколько минут забылась от слабости. Когда же пришла в себя, то, к своему ужасу, не увидела ни Алёшу, ни Кота. Можно себе представить её испуг. Она решила, что они не успели на поезд. Но если бы она знала, что произошло на самом деле, её бы свалил инфаркт.

А дело было так. Кот получил билеты, когда поезд уже тронулся. Он подбежал к Алёше, схватил его подмышку и бросился догонять удаляющийся последний вагон. Таки догнал, вскочил, но какой это был риск! Их так при этом дёрнуло, что Кот с трудом удержался на ступеньке.

Когда мои детки приехали из Лазаревки, Галочка немного поправилась, хотя скрытая форма малярии в ней сидела ещё более года.

Между тем, на заводе для меня сложилась нелёгкая обстановка. Жуков решил передать гальванический цех из электрического в крепёжный. Это грозило тем, что мне надо было в месячный срок закончить ряд переделок в новой мастерской, освоить два новых производства и передать дело назначенному заместителю. Самому же после этого перейти в распоряжение заведующего электрическим цехом Машкина. Я вовсе не хотел идти в новую мастерскую и стал вести переговоры о переводе меня снова в техбюро, в группу механика завода. Однако, тут нужно было быть осторожным. Нельзя быть строптивым, так как таких отправляли в принудительном порядке строить Магнитку, куда уже угодил мой друг Аркаша Красовицкий.

А мне так сильно захотелось учиться дальше, именно на географа. Но я пришёл к убеждению, что совмещать учёбу с работой старшего мастера — «детская наивная мечта». Дело в том, что завод не выходил из авралов и в эти периоды я не выходил с завода, постоянно ночевал в цеху. Даже когда этого не было, меня постоянно по ночам будили телефонные звонки: то вентилятор сломался, то хромировщик заболел, то почему-то в цеху нет тока, то кадмий не ложится на детали. Я мчался на завод, чинил, налаживал всё до утра и не заходя домой продолжал работу. До науки ли тут было!

Однако, как же мне хотелось перейти на географию! А может, попробовать? Но прежде всего надо посоветоваться с Галкой, ведь большая часть трудности ляжет на неё, и не менее пяти лет. Как она будет управляться, да ещё с малышом?

Она меня очень горячо поддержала, даже обрадовалась, говоря:

— Ты ведь привязан к географии с детства и должен когда-нибудь стать географом.

Я был счастлив и благодарен ей, что она меня понимает. Я ей объяснил, какие трудности ждут её. Она только засмеялась:

— Вместе будем преодолевать!

Так я приступил к осуществлению своей давнишней мечты и стал наводить справки.

Я стал выяснять, как уйти с завода, и, увы, узнал, что тогда существовало «крепостное право» — дирекция имела власть не отпускать никого с завода. А заводская квартира, в которой мы жили? Это уже вовсе кабала. Почему-то мы понадеялись на вполне нереальную возможность обменять заводскую квартиру на государственную. Дело опять упиралось в дирекцию завода, и чтобы Жуков разрешил обмен, даже с работником завода, трудно себе представить. Да и где найти такого, кто хотел бы обменяться?

Но я приложил невероятные усилия и… нашёл желающего динамовца, который не собирался бросать завод, а жил очень далеко. При обмене с нами он очень много выиграл: получил рядом с заводом отличную большую комнату за свою тёмную полуподвальную, где в квартире жило 16 человек. Но мы были довольны. Как теперь оформить это дело с директором? Стали ждать.

А пока я стал выяснять возможности своего поступления в университет. Я мог поступить только на заочное отделение, чтобы иметь возможность зарабатывать для семьи. Но в Москве на геофаке заочного отделения тогда не было. Из родственных организаций заочное отделение было только в метеорологическом и картографическом техникумах. Я решил податься на первый. Но… потерпел фиаско. По незнанию правил решил козырнуть своим высшим образованием, считая это своим козырем. Ответ меня ошарашил:

— Лиц с высшим образованием не принимаем. Так и повсюду. Таков закон. Вы получали от государства стипендию, на вас тратили деньги. А теперь хотите снова сесть на шею государству?

Сколько я ни божился, что не получал от государства ни копейки, наоборот, отчисление от моей зарплаты на заводах поступало на содержание института, всё было напрасно. Оказывается, времена изменились, и никто не помнил о порядках в Институте Каган-Шабшая. Администратор посмотрел на меня как на завравшегося мальчишку и не захотел более разговаривать со мной. Не помогли мои доводы, что я уже более пяти лет отработал на заводе, что на заочном я не буду получать стипендии. С таким же «успехом» я атаковал картографический техникум.

Выручил случай. Жуков вёл сидячий образ жизни и потому страдал геморроем. Наконец ему стало невтерпёж, и он лёг на операцию, назначив своим заместителем Боброва. Бобров до этого командовал своими татарами и был в курсе дел и намерений инженерно-технического персонала. В первый же день его правления я подкатился к нему:

— Разреши обменять казённую квартиру.

— Только с нашими.

— Само собой. Со старшим мастером Афониным.

— Зачем меняться надумал?

— Жена на службу поступает. Не с кем малыша оставить. А там бабушка рядом живёт.

— Смотри у меня! Если на работу будешь опаздывать…

— Будь я гад!

И он подписал заявление. Мы быстренько собрались и переехали на Сретенку, в Колокольный переулок. Тошно, темно и сыро было в подвале, но впереди маячила новая жизнь, и это всё окупало.

Я не соврал Боброву, объяснив ему причину обмена: поблизости в опустевшей квартире жила бабушка-няня, а Галя действительно поступила на службу.

Служба у неё была вольготная. После нашего возвращения из Лазаревки наши заочные друзья Липины пригласили Галю работать у них на дому лаборантом. Они приняли её как своего человека, и так велико было их радушие, что Галя сразу почувствовала дружную творческую атмосферу их семейства и теплоту человеческих сердец, в ней царившую.

Ещё в Тюфелевой роще моя тётушка Наталья Эмильевна, заменившая в Алёшиной группе Валентину Яковлевну, освобождала Галю для работы. Но нередко Галя брала Алёньку с собой на работу.

Обязанности Гали состояли в разборе проб планктона с помощью бинокуляра под руководством Александра Николаевича. Пробы были взяты в Телецком озере. А ещё она писала латынь под диктовку в рукописи Нины Николаевны. Так в нашу семью впервые проникли естественные науки.

Весной я узнал, что в Ленинграде на геофаке есть заочное отделение, и решил снова попытать счастья, написал заявление в завком.

Освоение новых операций на заводе затянулось на всю зиму, и ему не видно было конца. Для одной из них — анодной оксидации разрядников для электропоездов по расчету Додева — нужен был специальный конвертор. Его не могли сделать у нас и заказали на стороне. Завод-изготовитель поставил срок год, но по тому, как у них подвигалось дело, было ясно, что они в год не сделают.