Давид Арманд - Путь теософа в стране Советов: воспоминания

• Название: Путь теософа в стране Советов: воспоминания
• Автор: Давид Арманд
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-7784-0391-8

Это исповедь. Исповедь человека высокого духа. Капризный мальчишка сумел воспитать в себе такие не модные ныне качества, как совесть, честь, ответственность перед каждым встречным. Ещё труднее было сохранить эти свойства в кипящих котлах трёх русских революций и под удушающим прессом послереволюционной «диктатуры пролетариата». Голод и унижения, изматывающий труд и противостояние советской судебной машине не заставили юношу хоть на минуту отступить от своих высоких принципов. Он их не рекламирует, они прочитываются в его поведении. Но в грешках молодости герой исповедуется с беспощадным юмором. Об окружающих он пишет без тени зла. Скрытая улыбка не покидает автора на всём пути, в годы голодной сельскохозяйственной юности в детской коммуне, в годы сурового студенчества, безработицы, службы на большом заводе и даже в прославленной советской тюрьме. Друзья и сотрудники окрестили его «рыцарем светлого образа».

Повесть найдет своего читателя среди тех, кто без спешки размышляет о высоких возможностях и красоте человеческой души.

---

Хуже было с химией. Трудно было проходить её без единого опыта, но ЮЮ ухитрился читать голую теорию так, что всё-таки было всё понятно и интересно.

Юлий Юльич обладал особой вдумчивостью, пониманием запросов каждого из ребят, умением дать всегда уместный совет. Поэтому он быстро завоевал популярность в самых различных слоях нашего «общества». Галя и Кира задумали организовать художественный кружок и обратились к нему за советом. Он порекомендовал сперва заняться чтением и разбором сочинений Метерлинка, потом рисовать к ним иллюстрации, потом можно было бы подумать и о постановках. Он взялся вести кружок. Девочки прыгали от радости.

В качестве первого объекта выбрали «Синюю птицу» Метерлинка. Пригласили участвовать Марину, Лялю, новую девочку Лёлю и меня. Почему меня, которого мама в своём дневнике называла «наш мизантроп и пессимист» за то, что я часто избегал общественных мероприятий и увеселений, непонятно. Почему я согласился? Это как раз понятно. Потому что там была Галя. Но потом я увлёкся самим кружком. Мне понравилось писать акварельные композиции, раньше я никогда в этой области не подвизался. Рисовали каждый отдельно, а потом критиковали рисунки все вместе. Я с удовольствием слушал комментарии Юлия Юльевича к сказкам. Оказывается, в них под верхним слоем имеется ещё и нижний — часто с глубоким смыслом. Покончив разбирать «Синюю птицу», рисовали с увлечением. Стали думать о постановке «Синей птицы». Решили поставить для начала отдельные сцены. Распределили роли: Тильтиль — Ляля, Митиль — Лёля новенькая, Свет — Галя, Пёс — Даня, Кот — Маринка, Хлеб — Костя Большой, Вода — Нина Беленькая. С громадным старанием и долго репетировали. До полной постановки дело не дошло, но нам и не очень-то хотелось, достаточно было совместных читок в кружке. Параллельно с репетициями начали «Аглавену и Селизетту» — не хотелось расставаться с Метерлинком. Рисунки к этому произведению были особенно интересны и удачны. Маринка была на первом месте как художник, но и все остальные не отставали от неё. Альбом с этими рисунками хранится у меня до сих пор. Помню свой рисунок к ней. Ночь, парк, на переднем плане бассейн, рассечённый серебряной лунной дорогой, с боков высокие шпалеры подрезанных деревьев, за бассейном уходящая вдаль аллея кипарисов, на парапете бассейна — одинокая женская фигура. Потом разбирали арабские сказки, читали «Пелеаса и Мелисанду», «Жуазель». А «Сестру Беатрису» опять рисовали. Это произведение взялась поставить как пантомиму Тамара Большая. Она подобрала очень подходящий к ней 10-й этюд Скрябина. Прошла эта постановка очень удачно.

И другие постановки шли своим чередом, но по другой линии. Кроме милых детских опер, подготавливаемых Мариной Станиславовной, поставили пародию на «Фауста», сочинённую в стихах Олегом. Фауст (Лера) влюблён в Адальмину (Маринка), которая разгуливает по балкону (шкаф с инструментами) и смотрит на него с презрением. Фауст, как последнее средство, достаёт приворотное зелье, но бестолковая кухарка Марта (Кира) выливает его в помойное ведро, а помои выносит корове (Нина Большая). Корова, выпив зелье, начинает преследовать Фауста своей любовью, но, не добившись взаимности, умирает. Через некоторое время умирает и Фауст. Черти забирают его душу, но ангелы, после небольшой драки, её отнимают и возносят на небо.

Постановка очень всем понравилась, кроме жуковских парней, которые вломились с гармошкой, но ничего не поняли, и мамы, которая обиделась за Гете.

На празднование Нового года приехали Мага и Юра Бобилёв. Они сочинили юмористические стихи на всех ребят. Так, например, про олонецкого растяпу Шпалю было сказано:

Он не был ни дэнди, ни франтом
И Павликом звала его колония,
А он оказался испанским грандом,
Don Paolo della Olonia.

Некоторые стихи вызывали обиду. Например, Костя, который постоянно принимал участие в работах по уборке дома, по устройству гостей, по уходу за больными и т. д., был возмущён написанным про него четверостишием:

Хоть мускул действует упруго
И он мужчиной мог бы стать,
Но будет верная супруга
И добродетельная мать.

Удивительно, что мы два года прожили по-своему, со своими принципами, своими взглядами, своей этикой. Так не могло дальше продолжаться. В Советской России никто не имел права иметь собственные убеждения. И мы, наконец, это почувствовали.

В 1922 году нас обязали праздновать годовщину Октябрьской революции. Большинству наших ребят и сотрудников это не представлялось таким уж очень радостным событием, чтобы его отмечать. Но с Тани взяли подписку под угрозой прекращения ассигнований, выдали инструкцию, как праздновать, и кусок красной материи на флаги. Выручила Александра Михайловна. Он объявила, что будет праздновать частным порядком и приглашает всех желающих. К ней пришли человек 10, и она провела беседу на тему: «почему я стала коммунисткой».

Мы начали проходить политэкономию, причём марксизм изучали наравне с другими экономическими системами. Кроме того, впереди маячили выпускные экзамены, для которых нужна была политграмота. Поэтому достали официальный в то время учебник Бухарина и вместе читали его. Мы понимали всю его тенденциозность, но отдавали должное ясности и талантливости изложения.

Вскоре потребовали выбора трёх делегатов на областную конференцию детских домов. Выбрали Алёшу, Фросю и меня. Конференция должна была создать областной орган самоуправления детскими домами и дать ему наказ. Взрослых на конференции не было, всем заправлял комсомолец лет шестнадцати, вертлявый малый, вроде рыжего в цирке, Санька Аист. На конференции я раза три выступал, хотя очень страшно было вылезать на кафедру, украшенную лозунгами и знамёнами. Выступил против обязательного вступления в комсомол, за свободу выбора школьных программ. Весь президиум на меня набросился, зал (человек полтораста) недоуменно молчал. Обругали меня «толстовцем», впрочем, это больше за высокие сапоги. Всё же выбрали в бюро, вследствие чего я с год туда ездил, пока самоуправление не закрылось.

Я в это время очень приналёг на учёбу. Так как мы были связаны с московскими учителями, а они приезжали не слишком аккуратно, то я по многим предметам стал заниматься сам. Причём составил себе расписание: день — алгебра, день — французский, день — эсперанто и т. д. Если в этот день не было уроков, то я просиживал над одним предметом до 14 часов подряд. Зато к вечеру, когда я окончательно обалдевал, у меня накапливались пары, и руки чесались что-нибудь совершить. Я выскакивал в зал и искал, на кого бы наброситься. Обычно жертвой становился Костя, который был равной со мной силы и роста. Он и не думал сдаваться, и начиналась отчаянная борьба, причём мы сцеплялись в клубок, стараясь сделать друг другу «двойного нельсона», или катались по полу, выламывая друг другу руки и ноги. Полчаса такой борьбы без разделения на раунды собирали вокруг ринга многочисленную публику и замечательно освежали мою голову, если она не получала больших повреждений. Затем я снова садился за книги.

Борьба с Костей была для меня вечерней зарядкой, а по утрам я стал делать миллеровскую гимнастику с умыванием холодной водой до пояса. А то и до пят, с последующим растиранием кожи докрасна. Этот обычай потом сохранился у меня на всю жизнь. Но в колонии я делал и больше: выскочив из бани голым, играл в снежки, валялся в снегу или окунался в пруду среди льда.

В это время умирало у нас скаутское движение. Коля приезжал из Москвы, пытаясь его гальванизировать или, выражаясь по-теперешнему, произвести реанимацию. Мы все ломали голову: почему старые лозунги, законы больше не вдохновляют, почему старые занятия, игры больше не увлекают? Наконец поняли: вся система создана для ребят, а нам уже по 18 лет, мы взрослые. И мы распустили отряд. Но у меня навсегда осталась добрая память об этом движении, которое много способствовало моей физической и волевой закалке и выработке правил достойного поведения в жизни.

Осенью к нам влились остатки трудовой артели «Светлый путь». Эта артель состояла из девочек-сирот и жила под крылышком общины трезвенников. Девочки зарабатывали шитьём, а управлялись пожилой женщиной Марией Бабуриной, более известной как Мария Большевичка. Где-то мама её встретила и распропагандировала в теософию. Мария, ткачиха с Трехгорки, похожая на старую цыганку, насквозь больная, битая жандармами, загорелась как свеча, услышав о новой вере широкой, терпимой и в то же время активной. Её натура требовала сейчас же нести эту веру дальше. И она принялась обращать своих учениц. «Братец» Иван Колосков, вождь и создатель общины трезвенников, за это её проклял и исключил из общины. От девочек потребовал покаяния и отречения от теософии. Десять девочек отказались отречься, из них пятеро попросились принять их в нашу колонию.