Петр Краснов - С Ермаком на Сибирь

• Название: С Ермаком на Сибирь
• Автор: Петр Краснов
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-9533-1419-1

Роман «С Ермаком на Сибирь» посвящен предыстории знаменитого похода, его причинам, а также самому героическому — без преувеличения! — деянию эпохи: открытию для России великого и богатейшего края.

---

Мирза Таузак поклонился еще раз Кучуму и заговорил ворчливым, точно лающим голосом.

— Те люди, бачка, страшные… Ростом великие. Глаза у них быстрые… Из луков своих они стреляют огнем и громом смертоносным. Летит тот гром дальнее стрелы, кинутой самым сильным лучником, ранит до смерти и всякие доспехи и тегиляи[38] пробивает насквозь.

— Ах-ха! — пронеслось шорохом по юрте. — Быть беде!

Старый мирза в темно-зеленом халате встал со своего места и торопливо заговорил шипящим старческим, беззубым шепотом:

— Были нам приметы и указания о том с неба. Мои подданные рассказывали мне, будто видели они этим летом город в небе. В том городе были христианские колокольни. А как с неба перевели глаза на Иртыш — глядят: стала вода в реке кровавой.

— Ах-ха!.. ах-а-а-ах, — раздалось по юрте. — Быть беде и неминучей.

Очень толстый татарин с черными усиками-стрелками на круглом, точно шар, полном лице, закачал головою и пропищал жалобным голосом:

— Видел я и мои люди, как Тобольский мыс выбрасывал золотые и серебряные искры… А мирза Девлетбай с Панина бугра, из города Бициктура[39] еще кое-что видал такого, что и сказать-то боится.

— Говори, говори, Девлетбай, не бойся, — сказал Кучум. — Мы все обсудим. Все сделаем на защиту нашего славного царства Сибирского.

Девлетбай, широкоплечей татарин, нехотя поднялся с подушек и сказал, недовольно оглядываясь на показавшего на него мирзу.

— Что пустое говоришь! По степи-то ездишь, мало ли чего не приметишь? Полна наша степь чудес.

— А ты не стесняйся, расскажи бачке, что видел и как виденное тобою тебе растолковали кудесники.

— Видел я: вот с Иртыша идет белый волк, а с реки Тобола, значит, черная гончая. И вот — схватились они. И гончая загрызла волка. Пошел я, значит, к шаманам[40]. Сказали мне те шаманы: белый волк — наша ханская сила, — а собака — Москва…

Кучум покачал головой. В юрте опять стало тихо и даже Федя ощутил, как трепет пробежал по ней. Смущенно поникли головами татарские старшины.

— Все это, — сказал Кучум, — пустые речи… Слова лукавые… Болтовня женщин, а не мужей доблестных достойная… Я знаю…

Кучум возвысил голос и повторил:

— Я знаю, как мало казаков. Наша же сила собрана достаточная.

Кучум встал, — стали подниматься и все татары.

— Царевичу Маметкулу, — строго сказал Кучум, — с пятью тысячами улан приказываю с рассветом идти на белых пришельцев. Разбить их!.. Прогнать за Каменный пояс!.. Истребить их всех до одного!.. Га!.. Гончая собака загрызла волка! Бабий бред… Стыдитесь!.. Идите, готовьте стрелы… Точите сабли… Огнем стреляют… Врать научились подлые собачьи души!..

Старшины и мирзы, пятясь, стали отступать к выходу из юрты.

Федя метнулся от юрты, хотел встать, наткнулся на какого то татарина, бежавшего с лошадью, чтобы подать ее мирзе, тот схватил его и крикнул:

— Держи его!.. Тут соглядатай?!..

Со всех сторон побежали люди. В темноте они сталкивались, сшибались, и в миг над Федей образовалась гора людей, то, что в детской игре называется «ма-ла-куча».

Кто-то кого-то бил, кто-то начальнически строго расспрашивал, кого поймали, и над Федей громоздились тяжело дышащие чесночным духом татары, и было видно, что никто в этой темноте ничего не понимал.

— Факелы сюда! Осветить огнем! — крикнул кто-то.

Куча зашевелилась, тяжесть, навалившаяся на Федю, стала меньше. Татары вскакивали и бежали к кострам. Освободившийся от них Федя побежал за ними.

XXIX Тамаша

Татары растаскивали костры, выхватывая головни. Мрак стал в Кучумовом стане. По всем направлениям, спотыкаясь о колья юрт, о коновязи, натыкаясь друг на друга, на лошадей, падая и вскакивая, метались татары. Головни в их руках носились, как громадные светляки. Потревоженные лошади ржали и прыгали, били задними ногами. Лаяли собаки. Кто-то, ушибленный в этой суматохе кричал и стонал, прося о помощи.

— Тамаша!.. Тамаша[41], — кричали кругом Феди бегущие татары, и уже никто не понимал, кто кого ищет.

Татары, пробегая мимо Феди, спрашивали его торопливо:

— Ты видал его?..

— Кого?

— Шайтана!.. Шайтан, сказывают, забрался в стан. — И бежали дальше.

Не думая о том, куда бежит, Федя стремился только скорее выбраться из татарского стана. Он пробежал мимо большого, полыхнувшегося от него табуна, и наконец темная влажная ночь обступила его. Сзади остались крики поднятого на ноги становища. Оттуда скакали по всем направлениям люди, посланные на поиски соглядатая.

Отбежав по степи около поприща, Федя лег и притаился в холодной и сырой траве. Где-то, шагах в трехстах от него, рысью, возвращаясь в стан, проехало два татарина. Они оживленно разговаривали.

— Ищи шайтана в степи, — говорил один. — Он тебе сусликом обернулся, в нору юркнул и был таков.

— Да никого, видать, и не было. Это Джемаледдину попритчилось так…

— Из-за одного человека весь стан всколыхнули, — отвечал другой, и оба скрылись в степи, направляясь к татарскому становищу, где красным заревом снова пылали раздутые и разожженные костры. Там продолжалась сумятица.

Федя приподнялся с земли и осмотрелся. Кругом была безбрежная тихая степь. Темная ночь была в ней. Небо сияло и переливалось бесчисленными звездами.

Если бы Федя умел, как казаки, по звездам определять свое место?! Если бы он умел примечать по ветру, откуда и куда он шел, — он знал бы, где искать стан Ермака. Но, когда скакал на разведку, не думал об этом. От быстрого скока лошади бил ветер ему в лицо, и он не заметил, откуда он дул.

Еще и еще раз огляделся Федя.

Кругом тьма. Погасли, видно, костры казачьего стана, или не видно их за березовой рощей. Отовсюду глядит чернота ночи, и отовсюду равно веет сладким духом осенней травы.

С рассветом царевич Маметкул с пятью тысячами улан пойдет на Ермака!.. Он, Федя, кому Ермак доверил такую важную разведку, не даст знать об этом Ермаку.

Двадцать поприщ[42] отделяло их станы, и Федя мог бы за ночь добежать и сказать Ермаку все то, что он услышал на военном совете Кучума. Ну, задохся бы, ну умер бы от утомления, но раньше сказал бы все это, такое важное для Ермака.

Татары колеблются… Татары боятся казаков… Они пугают себя разными страхами… Они смущены… Смелей Ермак — ты сотнями победишь тысячи!

Куда бежать?!..

Сердце мальчика разрывалось от тоски.

Обладать такою тайной!.. Так блестяще сделать разведку — и не иметь возможности найти в этой безбрежной степи Ермака! О! Если бы иметь такой голос, что сказать тут, а там Ермак услышал бы его?!. Но нет такого голоса!

Все было понапрасну. И опасность быть схваченным и разорванным на части татарами, и потерянная лошадь, и пропавший Восяй.

Слезы полились градом по Фединым щекам, когда он вспомнил о своем верном Восяе. Порвали его там в этой суматохе татарские собаки.

— Восяй?! — крикнул Федя, и голос его слабо замер в степных просторах.

Федя упал на колени и скинул с себя татарскую шапку. Наступит рассвет, выступит царевич Маметкул с конною ратью, рассыпятся по степи уланские дозоры и скоро заприметят одинокого пешего в степи. Поймают его. Куда убежишь от конных?.. Поймают, привяжут ногами к хвостам лошадей и пустят их в разные стороны. Разорвут пополам Федино тело те лошади.

— Ну что же? Он шел на это!.. Он, Федя, не смерти боится, а боится того, как же не скажет он Ермаку всего того, о чем он узнал в Кучумовом стане?!

Ану поколеблется Ермак? Испугается тысяч татарских и сдаст?!

— Пусть я умру, — повторял Федя, — но дай мне, Господи, раньше смерти сказать Ермаку: смелее! не бойся их силы… Они боятся тебя!..

Федя бил лбом землю.

— Пресвятая Богородица, помоги, Пресвятая Богородица, научи, ходатайствуй, проси обо мне Ты, Скоропоспешающая в людской беде, приди и скажи Своему Сыну!.. Явись за меня Ермаку и благослови его на брань…

Федя лежал лицом в росистой траве, уже ни о чем не думая. Он примирился с грядущею смертью. И перед нею он встал и несколько раз в разные стороны крикнул, позвав:

— Восяй!.. Восяечка!.. Восяйчик!.. Восяй!..

Тишина крепко лежала в степи. Мертвым сном спала бескрайняя зеленая пустыня, и замер в ней звук Федина голоса.

Ночь все шла. И нельзя было никакими силами остановить ее мерную, ровную поступь.

* * *

Знакомое, радостное повизгивание и шорох в траве от быстрого собачьего скока заставили Федю очнуться от тяжелого раздумья.

— Восяй!

Собака прыгала подле Феди, стараясь лизнуть в лицо, что означало крайний предел ее ласки. Всем видом своим, упругими изгибами мохнатого тела она как бы извинялась и оправдывалась в своем опоздании. Точно говорила:

— Ты думаешь, хозяин, мне легко было уйти от собак так, чтобы они не заметили, куда я пошел. Ты думаешь — это так просто? Они так полюбили меня! Они так хотели, чтобы я остался с ними! Пришлось сказать, что у меня в степи спрятана косточка и что я только сбегаю за ней. А как побежал — надо было заметывать следы. Я прыгал… Я петли делал, а сам все искал твой след… И вдруг услышал: ты позвал меня…