Петр Краснов - С Ермаком на Сибирь : сборник

• Название: С Ермаком на Сибирь : сборник
• Автор: Петр Краснов
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2006
• ISBN: 5-9533-1419-1

Издательство «Вече» продолжает публикацию произведений Петра Николаевича Краснова (1869–1947), боевого генерала, ветерана трех войн, истинного патриота своей Родины.

Роман «С Ермаком на Сибирь» посвящен предыстории знаменитого похода, его причинам, а также самому героическому — без преувеличения! — деянию эпохи: открытию для России великого и богатейшего края.

Роман «Амазонка пустыни», по выражению самого автора, почти что не вымысел. Это приключенческий роман, который разворачивается на фоне величественной панорамы гор и пустынь Центральной Азии, у «подножия Божьего трона». Это песня любви, родившейся под ясным небом, на просторе степей. Это чувство сильных людей, способных не только бороться, но и побеждать.

---

Все обман!

Что хорошего в том, что старый маньчжур-победитель стал равен китайцу покоренному, что древние монголы, владевшие некогда всем миром, стали подобны молодым мусульманам, пришедшим с запада, и грубым дунганам. Они слили в один пестрый флаг желтый, красный, белый, зеленый и синий и залили кровью долину Ян-се-кианга, реки мира, и Пей-хо, владычицы Китая.

Он приходил, этот новый человек, поторопить меня очистить для него этот священный дом императоров.

Он не постеснялся ворваться ко мне, когда у меня сидели гости. Он с презрением относится к приличиям, которыми так гордится Китай.

Своею грубостью он прикрывает свое ничтожество и жесткими манерами и громким голосом — свое невежество.

Сын мой, я вызвал тебя, чтобы сказать тебе, что они отобрали твои деньги и уничтожили наш договор на золотоносные земли.

Сын мой и русский друг мой, потому что я всю жизнь ценил и любил русских, я позвал тебя, чтобы ты был свидетелем того, как уходит к небу старый Китай, вытесняемый новым… Передай об этом своему генералу, которого я уважаю, как брата.

Вот близится солнце к закату, и новые люди хотят завладеть старым ямынем. Они думают, что тени тысяч мандаринов, губернаторов старой крепости позволят им это сделать?

Уже целую неделю перевозили порох из склада в подвалы ямыня, и там его достаточно. Вот зайдет солнце, и раздастся взрыв, равного которому не было и не будет во всем свете. Он отдастся в далекой Кульдже, и русские в Джаркенте услышат его, и пусть узнают, что это погиб старый Китай.

Посмотри, русский друг, и запомни, что в старом Китае были величие и гордость, и знай, что люди, которые так умеют умирать, умели и жить и были достойны править народом. Но когда солдат поднесет фитиль к шнуру — беги дальше. Беги на свой русский пост к моему другу, офицеру Красильникову, потому что небо подымется и земля разверзнется, и старый Китай не оставит камня на камне Китаю новому, забывшему заветы предков.

Ни одна нота не изменилась в голосе фудутуна, и он ничем не показал волнения. Замкнулись уста, и величавое спокойствие стянуло лицо в маску, застывшую, как у мертвеца.

Фен-ты-мин сказал, что аудиенция окончена.

Он предложил выйти во двор, усадил Ивана Павловича и Фанни на мраморную скамью под громадным каштаном, против главной фанзы, и просил подождать до заката солнца.

Совершалось что-то страшное, таинственное и необычное.

Величие совершающегося захватило Ивана Павловича и Фанни, и молча, подавленные, не отдавая себе отчета в том, что происходит, они покорно сели на старую скамью и стали ждать, что же будет дальше…

XXXVII

Наступал тихий вечер. Зеленело бледное зимнее небо, на котором не было ни облака.

Из двери главной фанзы губернаторского дома потянулась медленная, молчаливая процессия.

Двенадцать старых солдат в прекрасном одеянии, в шапочках, верхи которых были покрыты алыми нитками, с трудом вытащили громадный тяжелый гроб, в котором среди шелков и бумажных цветов лежал покойник. Темное лицо и руки почти истлели от времени. Его поставили посредине и приподняли верх гроба так, что весь покойник был хорошо виден.

Сзади слуги несли резные кресла. И можно было подумать, что готовятся снять на фотографию страшную семейную группу во главе с умершим родоначальником.

Медленно и важно вышел фудутун в том самом парадном одеянии, в котором он принимал Ивана Павловича. За ним шло шесть старых солдат-палачей с большими мечами на плечах.

Фудутун сел в кресло рядом с гробом.

Ковыляя на изуродованных, точно козьих, ножках, в синем, тканном золотом халате, с искусственной высокой прической седых волос, заткнутых длинными булавками с бабочками из серебра, вышла старая женщина, жена фудутуна, и села рядом с мужем.

За ней вышло еще семь женщин, молодых, с накрашенными щеками и черными волосами, и старых, седых, с худыми темно-коричневыми лицами. Маленькие дети шли за ними. Других вынесли и посадили тут же. Это были дети, внуки и правнуки фудутуна.

Важный и величественный, вышел почтенный Фен-ты-мин, и за ним его миловидная, приветливая жена, знакомая Ивану Павловичу.

Сзади устанавливались старики чиновники, офицеры, солдаты, слуги и служанки, все в лучших одеждах, и группа росла и ширилась и достигала уже трехсот человек.

Тут были все только старые чиновники и письмоводители, тут были офицеры, сорок лет служившие в конвое фудухуна, седые и дряхлые. Молодежь отсутствовала. Белые прозрачные, золотые, белые матовые шарики младших чинов, розовые матовые и малиновые, как рубин, шарики старших были на их шапках.

Ни слова, ни звука. Каждый в торжественном молчании занимал свое место, садился или становился согласно со своим положением и рангом. Все было заранее обдумано, расписано и указано.

Точно устанавливалась хорошо разученная группа немого балета для какого-то апофеоза.

Принесли большого бронзового величавого Будду и поставили у ног покойника.

Наконец вышел очень старый, совсем дряхлый солдат и вытянул откуда-то снизу темный шнур.

— Боже мой! Какой ужас! — воскликнула, закрывая лицо руками, Фанни.

Томительная тишина царила кругом. Молча готовился старый Китай к таинству смерти.

— Идем, идем отсюда, — прошептал Иван Павлович. Но ни он, ни Фанни не трогались с места. Ужас сковал их члены. Едва заметным движением губ старый мандарин отдал приказание.

Солдат нагнул голову. Он медленно и спокойно достал спичечницу и стал разжигать фитиль…

Вот он приложил фитиль к шнуру, и белый дымок быстро побежал кверху в неподвижном воздухе.

Иван Павлович кинул последний взгляд на группу. Солнце бросало на нее прощальные кроваво-красные лучи. Все сидели и стояли в величавом покое. Ни на одном лице не было заметно волнения или страха. Даже дети не шевелились, если бы глаза не моргали, то можно было бы подумать, что это коллекция наряженных манекенов или восковых фигур.

Секунды шли. Белый дымок быстро бежал кверху, и с ним бежала смерть, приближаясь к этим людям.

Все это знали… И никто не боялся…

Вдруг маленький ребенок, сидевший внизу у ног старухи, жены фудутуна, капризно расплакался. Мать, молодая китаянка, нагнулась, подняла его на руки и стала качать, успокаивая.

Ни одно лицо ни у кого не дрогнуло.

Это было последнее, что видела Фанни. Иван Павлович схватил ее за руку и повлек за собой. Они выбежали за ворота на первый двор, прошли вторые ворота, где уже не было часового, и, пробежав через пустынную площадь, вошли в переулок.

В это мгновение страшный взрыв раздался сзади них и поверг их на землю.

Земля охнула и разверзлась. Со свистом и шумом полетели в небо тяжелые балки, громадные деревья, обломки стен, кирпичи и тела, тела…

Обрывки тел.

Безобразные «шидзы», стоявшие у входа в ямынь, сдвинулись со своего места и опрокинулись.

Старый Китай погиб…

XXXVIII

Фанни сейчас же очнулась. Она была только повержена на землю, оглушена, но не ушиблена. Иван Павлович был зашиблен камнем в голову и лежал без движения. Кругом не было ни души. Все, что могло бежать, бежало дальше от страшного взрыва, от фонтана тел и обломков, тяжело падавших на землю. Суйдун точно вымер.

Ян-цзе-лин и реформированные войска притаились в своих казармах. Люди, бродившие по улицам, попрятались по фанзам.

Темная ночь наступила в могильной тишине притихшего в ужасе города.

Фанни сидела на земле, положив голову Ивана Павловича к себе на колени, и снегом оттирала у него с лица кровь. Страшные мысли неслись в мозгу Фанни: «Неужели он умер?» Теперь она стала понимать, что был для нее Иван Павлович. Теперь вдруг, над бездыханным телом его, она поняла, что он не дядя, не товарищ, не друг, но любимый, которому она готова отдать все, самое себя. Ей как-то раньше не приходила в голову мысль о его смерти. Теперь, когда подумала об этом, поняла, что тогда все пропало бы для нее, пропал бы самый смысл жизни.

Она нервно терла ему лоб и виски снегом, прислушивалась к нему с сильно бьющимся сердцем, осыпала его нежными ласковыми словами и звала его к жизни. Вдруг проснулось ее женское сердце, и любовь ее, давно накоплявшаяся в нем и тщательно маскируемая мальчишескими выходками, проявилась сразу, и Фанни давала обеты все сделать для Ивана Павловича, лишь бы он был жив.

— Боже, спаси его! — шептала она. — Боже, как тогда, во время погони, соверши, соверши чудо.

И то, что под снегом и льдом не холодела его голова, но становилась горячей, пробудило в ней надежду.

Наконец Иван Павлович вздохнул и очнулся.

Надо было нести его куда-нибудь, а темнота надвигалась. Их лошади и казаки остались на посту, где-то на окраине города, и где, Фанни не знала, и не могла бы найти дорогу.

Кругом не было ни души, а ей одной не поднять, не снести его… Да и куда? Страшный, только что совершившийся Китай, пугал ее.