Бела Иллеш - Карпатская рапсодия

• Название: Карпатская рапсодия
• Автор: Бела Иллеш
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1974

В романе «Карпатская рапсодия» (1937–1939) повествуется о жизни бедняков Закарпатья в составе Австро-Венгерской империи в начале XX века и о росте их классового самосознания.

---

Когда старика Деметра Сийярто, звонаря католического костела, ударил ногой жеребец и звонаря полумертвым привезли домой, жена его хотела вызвать ксендза, но старик Сийярто не согласился.

— Не ксендза мне нужно… — стонал он.

— Что же тебе нужно, муж мой дорогой? — спросила в слезах жена.

— Два литра розового муската. Ни больше, ни меньше. Для моей души в нем больше спасенья, чем…

Эти безбожные слова были последними в жизни старика Сийярто. Потому что больше говорить он не мог. Но два литра муската он выпил, не оставив в бутылках ни одной капли.

Берегсасцы говорили об этом случае так:

— Красивой смертью умер старик!

— Не напрасно он так много звонил в своей жизни, бог вознаградил его за это.

Старик Сийярто потому так красиво умер, что он с малолетства знал, уважал и любил виноград и душу винограда — вино.

Виноград надо любить, за ним надо ухаживать, как за ребенком.

Весной — окапывать, подвязывать, обрезать, полоть, обрызгивать.

Когда приблизятся дни «холодных святых» — Серваца, Понграца и Бонифаца, — на больших телегах, запряженных быками, возят в горы навоз, чтобы навозный пар защитил виноград от мороза.

На следующий день после дня Бонифаца Маркович каждый год будил нас утром таким приветствием:

— Бог решил нас наказать! Виноград замерз на все сто двадцать процентов.

Когда навозный пар прогонит этих злых святых, как ладан черта, надо защищать виноград от прожорливых птиц и от рыжей лисицы. От птиц — чучелами, от лисицы — капканом и ружьем.

Затем листья винограда приобретают густо-зеленый оттенок. А когда густо-зеленый цвет переходит в светлый тон и жилки листьев становятся синевато-красными, можно уже считать дни. Когда на острых кончиках некоторых листьев появляются табачного цвета точки, в листьях начинает смеяться зрелый виноград.

А как этот виноград умеет смеяться!

Фердинанд-американец

В середине сентября к нам приехал нежданный гость. Это был дядя Фердинанд-американец, прибывший с двумя большими чемоданами, но совсем без денег. Даже на сигары он брал деньги у отца.

Зная, что я страстный собиратель марок, он привез мне одну почтовую марку — египетскую.

Хотя я вежливо поблагодарил его, все же не нужно было быть большим знатоком людей, чтобы понять, как недоволен я таким подарком.

— Ты знаешь, что это за марка? — спросил дядя Фердинанд.

— Знаю — египетская.

— Что она египетская, видит каждый дурак. Но какая египетская? Какая?

Я пожал плечами.

— Когда Моисей вывел евреев из Египта, — сказал дядя Фердинанд очень серьезно, — бог для странствующего в пустыне еврейского народа сыпал с неба манну. Об этом ты, конечно, учил в школе, на уроке закона божьего. Но большинство преподавателей закона божьего забывают о том, что бог сыпал с неба не только манну, но и почтовые марки, чтобы странники, если им понадобится написать письмо по какому-нибудь срочному семейному или коммерческому делу…

Здесь я перебил дядю:

— Знаете, дядя, когда я жил у дяди Филиппа, говоря со мной, он часто забывал, что я еще маленький мальчик. А вы, дядя, наоборот, забываете, что я уже не ребенок.

Дядя Фердинанд обнял меня и поцеловал.

— Жаль, сынок, что твоя фамилия Балинт, — ты настоящий Севелла. Настоящий Севелла, которого жестокая случайность забросила в эту маленькую, несчастную, отсталую страну, где никто не понимает и не признает настоящего таланта. Ах, если бы ты родился у нас в Америке! Знаешь, Геза, что? Когда кончишь школу, обязательно поезжай в Америку. Я напишу своим американским друзьям, они тебя познакомят с самыми видными людьми Америки, а раз ты будешь там, среди них…

Почему дядя Фердинанд на продолжительное время распростился со своей семьей — это он рассказал только моей матери. Мать рассказала отцу, взяв с него слово, что он не разболтает. А бедняга отец держал слово в данном случае даже слишком добросовестно. Во время обеда и ужина он так много говорил о приветливом характере тети Сиди, о ее американской культуре, о безоблачно счастливой семейной жизни тети Сиди и дяди Фердинанда, что я и мои сестры были вполне уверены: дядя Фердинанд приехал к нам потому, что тетя Сиди выгнала его из дому.

Дядя Фердинанд обещал остаться у нас на сбор винограда. Но самым интересным гостем во время сбора в том году был не он.

Двадцатого сентября, когда мы сидели за завтраком, почтальон принес отцу заказное письмо. Отец вскрыл письмо, взглянул на него, прочел несколько строк, потом громко вскрикнул, и письмо выпало из его рук…

Мать стала брызгать водой на бледное, как у покойника, лицо отца.

— Маруся! Маруся! Быстро! Дайте бутылку с коньяком!

Дядя Фердинанд быстрее Маруси принес коньяк. Стакана он не искал, а приложил к губам отца бутылку. Отец глотнул немного, закрыл глаза, еще раз глотнул и заметно успокоился. Все же дышал он с трудом.

— Вот вам! Вот! — хрипел он, — Вот до чего мы дожили! Нет правды на свете и нет бога в небесах, если может случиться такая вещь.

— Успокойся, Йожи, — уговаривала отца мать, притрагиваясь рукой к его вспотевшему лбу.

Я первый догадался прочесть наконец письмо, причинившее такое несчастье, и вытащил его из-под стола.

Странное это было письмо.

На самом верху листа блестящей почтовой бумаги большими голубыми буквами было напечатано:

ВСЕВЕНГЕРСКОЕ ОБЩЕСТВО АНТИАЛКОГОЛИКОВ

Ниже этого уже меньшими, ярко-красными буквами значилось:

АЛКОГОЛЬ — ЭТО ЯД! ОН УБИВАЕТ!

ОН ДЕЛАЕТ ЧЕЛОВЕКА ТУПИЦЕЙ И НИЩИМ!

Дальше было написано на пишущей машинке:

«Уважаемый господин Балинт!

Нам стало известно, что Вы являетесь основателем и руководителем движения антиалкоголиков в г. Берегсасе и его окрестностях. Мы были бы Вам очень обязаны, если бы Вы нас подробно ознакомили с положением и перспективами этого движения у Вас. Просим Вас сообщить нам, находите ли Вы положение достаточно созревшим для того, чтобы тотчас же приступить к созданию местной организации нашего общества в г. Берегсасе. В случае надобности один из руководителей нашего общества может приехать в Берегсас для участия в учредительном собрании тамошнего отделения.

С антиалкоголистическим приветом

Деже Альдор, генеральный секретарь».

После того как управляющий городским хозяйством Балог, заглянувший к нам на минутку, несмотря на служебное время, прочел письмо, он выпил стакан коньяку, раскурил трубку и сказал:

— Этого так оставить нельзя! Дело надо передать прокурору! Сейчас же, сегодня же! Если ты, Йошка, бережешь свою честь…

Отец тоже глотнул коньяку и заявил, что насчет его чести никто не имеет права сомневаться, даже его ближайший друг, что он тотчас же пойдет к лучшему адвокату, и — пусть стоит сколько угодно — если будет нужно, он готов продать и дом, но когда речь идет о чести…

— Подожди, шурин! — воскликнул дядя Фердинанд после того, как и он основательно глотнул коньяку. — Подожди. Никакого адвоката не нужно. Тут нужен Фердинанд-американец. Дело это надо уладить так же, как его уладили бы у нас, в Америке. По-мужски. Вы знаете, что такое суд Линча? Не знаете?.. Это означает, что в Америке нет места для негодяев. Негодяй не имеет права омрачать жизнь честных людей. И, я надеюсь, Берегсас не захочет отставать от Америки.

Отец и дядя Балог очень мало поняли из того, что рассказывал о линчевании дядя Фердинанд, но в одном они, безусловно, согласились с ним: Берегсас не может отстать от Америки.

— Раз так, то позвольте действовать мне! Дай письмо, шурин!

Он долго шушукался о чем-то с отцом и с дядей Балогом. Дядя Балог изредка прерывал это шушуканье таким громким смехом, что трясся не только его собственный живот, но и весь наш дом.

Отец нерешительно смотрел перед собой. В последнее время с ним случалось то, чего раньше никогда не бывало, — он не раз напивался допьяна. Лицо его с некоторых пор стало одутловатым, глаза мутными.

Балог и Фердинанд объединенными усилиями старались склонить отца к суду Линча. Случай привел к нам и Марковича. Как только уксусный фабрикант понял, в чем дело, он тут же присоединился к мнению Фердинанда. Тут уже вынужден был сдаться и отец.

— Линча, Линча! — орал, счастливо хохоча, дядя Балог.

Тридцатого сентября отец получил из Будапешта телеграмму:

«Приезжаю третьего октября после обеда три. Альдор».

Дядя Фердинанд подробно разработал план приема Альдора. План был хорош, но он так и остался планом. Виновником этой неудачи был не Фердинанд-американец, а отец. Наутро второго дня сбора винограда у отца началось сильное расстройство желудка. В Берегсасе эту болезнь, как известно, лечат сливянкой. После принятия двух бутылок этого лекарства отец стал передвигаться очень неуверенно. Хорошо, что против неуверенности в движениях тоже имеется верное средство: крепкий черный кофе. Десять чашек крепкого черного кофе — и неуверенность в отцовских ногах была ликвидирована, но зато началась сильная тошнота. До полудня отца несколько раз рвало, и он бешено ругался. После полудня он был так истощен, что не мог пойти на вокзал встречать Альдора. Фердинанд-американец мобилизовал дядю Балога. Он долго не соглашался, но дядя Фердинанд не давал ему покоя до тех пор, пока не уговорил. Больше того, Фердинанду даже удалось добиться, чтобы на этот раз, в виде исключения, Балог оставил дома свою пятилитровую бутыль в плетенке, которую тот всегда носил с собой вместо тросточки.