Анастасия Эльберг - Самая сладкая ложь

• Название: Самая сладкая ложь
• Автор: Анастасия Эльберг
• Жанр: Современные любовные романы

Жизнь Лии Слоцки мало чем отличается от жизни людей с достатком ниже среднего. Маленькая квартира, сложные вопросы, которые покажутся богатым глупыми, страх перед будущим и муж, которого она упрямо считает любимым. Кто бы мог подумать, что она сама изменит все в один день, приняв предложение о новой работе? Кто бы мог подумать, что она совсем скоро встанет перед странным, иррациональным выбором: что предпочесть - жизнь в бедности или жизнь в Раю с человеком, существование которого больше всего похоже на детективный роман или фантастический фильм?..

---

Берта, которая первое время старалась отвлечь его, почувствовала, что сейчас ее вмешательство будет лишним, и предоставила Константина самому себе. Оставила в покое. А был ли он, этот покой? Увы, был. Но это был не тот мутный, узкий, слегка настороженный покой, с которым он встретился после расставания с Марикой. Это был не тот покой, когда хочется поделиться своим горем с кем-то другим, тем самым сделав тяжелее и ему, и себе. Это был другой, светлый и необъятный покой. Такой, который не заполнялся даже быстрыми снами, которые напоминали бред, мыслями и посторонними шумами. Это был такой покой, который заставляет любого преклонить колени, сжаться и сознаться в том, что каждый из нас жалок и слаб перед лицом судьбы.

Константин подошел к старинным часам на стене и остановил их. Тиканье действовало на нервы. Люди придумали часы для того, чтобы у них была иллюзия вечности. Иллюзия того, что мы можем подчинить себе время. Люди живут в иллюзиях до того момента, пока реальность не ударит их по лицу. Они переживают, плачут, а потом начинают строить другие иллюзии. И так продолжается бесконечно. Впрочем, что такое «бесконечно» по отношению к человеческой жизни? Жалкие пятьдесят-шестьдесят лет, за которые мы не успеваем сделать и малой доли того, что планировали.

Он вернулся к столу и взял карманные часы — подарок Лии. Открыл, прочитал надпись и приподнял колесико, заставив секундную стрелку замереть. «Время будет ничем без любви, а любовь будет всем и без времени». Время являет собой такую же странную субстанцию, как и любовь — наш ум не так гибок, чтобы понять их. Только вот для того, чтобы доказать себе существование времени, люди придумали часы. А для доказательства любви пока что ничего не изобрели. И поэтому мы скитаемся, ищем чего-то, лжем себе, что знаем, что нам нужно, теряем, разочаровываемся и ищем дальше.

Существует ли она вообще, эта любовь? И, если существует, то что это? Чувство уважения к человеку? Восхищение? Физическое желание? Эстетическая притягательность? Как часто люди говорят фразу «я люблю тебя», даже не понимая, что она означает. Существует ли какой-то прототип любви, общий для всех? Может, и существовал раньше, но смысл настолько извратили, что в существование прототипа верится с трудом. Что же, счастливые люди лгут, что они любят, потому что хотят отличиться в чьих-то глазах? А если не лгут, то каков же он, этот закон, следуя которому, Провидение дает кому-то счастье, а кого-то после долгого пути к цели отталкивает назад, на линию старта? Константин снова опустил колесико, и секундная стрелка степенно отправилась в путешествие по кругу.

Он нашел среди бумаг на столе паркер и достал иглу, которую после недолгих размышлений решил спрятать в колпачок. Это состояние действительно напоминает состояние человека, который знает, что через несколько минут умрет, и уже смирился со своей смертью, подумал он. Как можно смириться со своей смертью? Для нормального человека это непостижимо, страх смерти живет в каждом из нас, это животный инстинкт. Самоубийцы перед смертью испытывают скованность, первобытный страх, который часто толкает их на то, чтобы позвать на помощь.

Боялся ли он смерти? Вряд ли. Слишком уж часто он видел ее вблизи, а один раз даже почувствовал ее совсем рядом, она коснулась его холодной рукой. Если и боялся, то смерти недостойной, унизительной. Боялся, конечно, и долгой, мучительной, болезненной смерти. Идея яда хороша — она позволяет человеку умереть, сохранив достоинство и, если это будет уместно в разговоре о смерти, человеческое лицо. Константин разглядывал иглу; только сейчас он заметил, что она выглядит как обыкновенная швейная игла, только слишком тонкая — у нее даже было ушко. Не повезло бы какой-нибудь швее, возьми она эту иглу, особенно если бы она нечаянно уколола палец.

Константин привычным жестом поместил иглу в воротник и, подойдя к небольшому шкафу, открыл дверцы. Нет, конечно. Самоубийство — это не выход. Как бы ни было плохо человеку, у него нет права распоряжаться своей жизнью так, как он хочет. Завтра будет завтра, а предсказывать будущее мы пока не научились. Когда он научится предсказывать будущее, то, может, и возьмет в руки свою собственную судьбу и будет решать, когда умирать. И разве нет смерти более низкой, чем самоубийство? Даже если учесть, что оружием послужит благородный яд?

Что там он говорил себе? У всего в этой жизни две стороны, даже если нам хочется видеть только одну. Порой сама жизнь заставляет нас видеть только одну сторону, ожидая, что мы будем сопротивляться и увидим вторую. И так мы что-то поймем, чему-то научимся. Но что он должен был понять, если у него отобрали самое дорогое, и отобрали уже не в первый раз? Где же здесь вторая сторона? И всегда ли она существует? Разве у самого факта существования двух сторон второй стороны нет? Может, это именно этот случай?

Константин подался вперед, изучая содержимое полок, потом махнул рукой на попытки разглядеть что-то в темноте и включил свет. Небольшой шкаф служил ему чем-то вроде продолжения ящиков письменного стола — сюда отправлялись вещи, которые могли понадобиться когда-нибудь, но сейчас их не надо было держать под рукой. Константина насторожил беспорядок: систематизировать содержимое шкафа более-менее хорошо не представлялось возможным, но при желании он всегда мог найти тут все, что нужно, без особого труда. Теперь же небольшие коробки с архивами, папки и пачки писем лежали повсюду, а кое-где можно было увидеть одинокие документы, так и не нашедшие себе места. Он сел на пол и выложил содержимое нижней полки на ковер.

Это была полка с письмами. Некоторые из них были скреплены, другие лежали по отдельности. Тут были и пустые конверты, и письма без конвертов — отдельные листы, совершенно разные почерка, принадлежавшие и женщинам, и мужчинам. Среди писем Константин нашел незнакомый ему конверт из плотной коричневой бумаги и, недолго думая, открыл его.

В конверте находилась солидная стопка писем. Адресов на конвертах не было, не было и специальных линий, на которых следовало писать адреса — обыкновенные, белые, из тонкой бумаги, больше всего они напоминали конверты для открыток, которые не отсылают слишком далеко. Константин открыл одно из писем, развернул лист хорошей бумаги — сомнений не было, эта бумага принадлежала ему, тут его инициалы, другой такой не существует. И даже если бы он потерял память, то вспомнил бы, кому принадлежит этот почерк.

«Знаю, что это внеочередное письмо, но мне захотелось его написать. Я вспомнила нашу поездку в Европу, ту, последнюю, когда мы не ходили в сотый раз смотреть уже надоевшие рестораны и архитектурные памятники, а гуляли на природе. Смотрели леса, реки, озера. И, надо сказать, это было ничуть не хуже экскурсий по городам! У нас тоже много красивых мест, но так приятно подышать свежим воздухом, особенно в Европе, которая почти у всех ассоциируется с цивилизацией и загазованными городами. Так вот, если помнишь, у нас была экскурсия в лес, а после этого мы должны были пойти на реку, купаться. Это был май, и я не представляла, как можно купаться в такой холод, но большая часть группы была из холодных стран, а поэтому известие о купании они восприняли с воодушевлением, равно как и прогулку. Мы с тобой стояли поодаль и слушали экскурсовода. Это была женщина крестьянского типа (по крайней мере, манера ее разговора свидетельствовала именно об этом), отдаленно напоминавшая бочку. По-английски она говорила с таким жутким акцентом, что я постоянно переспрашивала, а она в ответ говорила мне, что мой английский совсем плох, и мне надо больше общаться. В конце концов, я оставила женщину в покое и принялась изучать природу. Всего-то май, а трава такая зеленая, все цветет, и воздух такой, что после прогулки не страшно и умереть — будешь умирать с улыбкой на губах, довольный… Я продолжала оглядывать местность и вдруг подумала: а почему бы нам не оставить этих скучных туристов и не пойти прогуляться? В итоге мы с тобой сбежали от группы и отправились изучать окрестности самостоятельно. Ах, какое там было небо! Такое высокое, что можно смотреть бесконечно и думать о том, что оно никогда не заканчивается. Через несколько минут мы набрели на небольшую полянку с особенно мягкой и зеленой травой, окруженную деревьями и кустами. Эта трава и до сих пор соблазняла меня прилечь, а тут я не удержалась и разлеглась на лужайке — так, будто это вовсе не дикая лужайка, а моя собственная постель. Я думала о том, что вполне могу пролежать тут всю жизнь. Вот так, рядом с тобой, никуда не уходя, никуда не торопясь. «Ну, разве ты не говорил мне совсем недавно, что хочешь меня всегда?» спросила я у тебя. «Конечно, говорил», ответил ты, «и от своих слов я не отказываюсь, ты же знаешь». И…»

Константин отложил недочитанное письмо. Он совсем забыл про эти письма — воспоминание о них стерлось из памяти, пожалуй, единственное утерянное воспоминание, которое касалось Марики. Вряд ли этой забаве существовало логическое объяснение — они время от времени писали друг другу письма, напоминающие длинные дневниковые записи, в которых напоминали о том или ином случае, обязываясь описывать его как можно более откровенно и точно. Разложив эти письма по датам описанных событий, можно было восстановить их роман с такой точностью, которая заставит ожить и без того не умершие воспоминания до ярких картин.