Жак Казот - INFERNALIANA. Французская готическая проза XVIII–XIX веков

• Название: INFERNALIANA. Французская готическая проза XVIII–XIX веков
• Автор: Жак Казот
• Издательство: Ладомир
• Жанр: Готические новеллы
• Год: 1999
• ISBN: 5-86218-303-5

Обширный сборник «страшной» французской прозы дает довольно широкую панораму готической литературы. Его открывает неоднократно переводившийся и издававшийся «Влюбленный дьявол» Жака Казота, того самого, который знаменит своим пророчеством об ужасах Французской революции, а завершают две новеллы Ги де Мопассана. Среди авторов — как писатели, хорошо известные в России: Борель, Готье, Жерар де Нерваль, так и совсем неизвестные. Многие рассказы публикуются впервые. Хотелось бы обратить внимание читателей на два ранних произведения Бальзака, которые обычно теряются за его монументальными эпопеями.

Составитель книги и автор вступительной статьи — С. Зенкин, один из крупнейших на сегодняшний день знатоков французской литературы в России; и это может послужить гарантией качества издания.

Сборник включает лучшие «готические» произведения французской прозы прошлого века. Среди авторов: Ж. Казот, С. А. Берту, Ш. Нодье, П. Борель, Ш. Рабу, О. де Бальзак, Ж. де Нерваль, Т. Готье, П. Мериме, Ж. Барбе д’Оревильи, Ж. Буше де Перт, К. Виньон, О. Вилье де Лиль-Адан, Г. де Мопассан. Большую часть сборника составляют тексты, впервые переведенные на русский язык.

---

О, сила слез! Бесспорно, это самая могучая из стрел любви! Мои сомнения, моя решимость, мои клятвы — все было забыто. Желая осушить источник этой бесценной росы, я слишком приблизил свое лицо к ее устам, нежным и благоуханным, как роза. А если бы я и захотел отстраниться, две белоснежные, мягкие, неописуемо прекрасные руки обвились вокруг моей шеи, и я не в силах был высвободиться из этих сладостных пут…

— О мой Альвар! — воскликнула Бьондетта. — Я победила! Теперь я — счастливейшее из созданий!

У меня не было сил вымолвить слово; я испытывал необыкновенное смущение, скажу больше — я окаменел от стыда. Она соскочила с кровати, бросилась к моим ногам и стала снимать с меня башмаки.

— Что ты, дорогая! — воскликнул я. — Зачем это унижение…

— Ах, неблагодарный, — отвечала она, — я служила тебе, когда ты был всего лишь моим повелителем. Дай же мне теперь служить моему возлюбленному.

В мгновенье ока я оказался раздетым; волосы мои были аккуратно убраны в сетку, которую она нашла у себя в кармане. Ее сила, энергия и ловкость были столь велики, что я не мог сопротивляться им. С тою же быстротой она совершила свой ночной туалет, погасила свечу и задернула полог.

И тут она спросила нежным голоском, с которым не могла бы сравниться самая сладостная музыка:

— Дала ли я моему Альвару такое же счастье, как он мне? Но нет! Я все еще единственная счастливая из нас двоих; но скоро и он будет счастлив, я так хочу. Я дам ему упоительное блаженство, всю полноту знания, я вознесу его на вершины почестей. Любимый мой, хочешь ли ты быть превыше всех созданий, подчинить себе, вместе со мной, людей, стихии, всю природу?

— О дорогая моя Бьондетта! — отвечал я, правда, сделав над собой усилие. — Мне достаточно одной тебя, ты одна — желанье моего сердца.

— Нет, нет, — быстро возразила она. — Тебе не должно быть достаточно одной Бьондетты. Меня зовут не так. Ты дал мне это имя, оно нравилось мне, я охотно носила его; но нужно, чтобы ты знал, кто я… Я дьявол, мой дорогой Альвар, я дьявол…

Произнеся это слово с чарующей нежностью, она зажала мне рот поцелуем и тем самым лишила меня возможности отвечать. Как только я вновь обрел способность говорить, я сказал:

— Перестань, моя дорогая Бьондетта, кем бы ты ни была, перестань повторять это роковое имя, не напоминай мне о заблуждении, от которого я давно уже отрекся.

— Нет, мой дорогой Альвар, нет, это совсем не было заблуждением; но мне пришлось заставить тебя так думать, мой бедный мальчик. Пришлось обмануть тебя — нужно же было заставить тебя образумиться. Ваш род бежит от истины. Лишь ослепив вас, можно дать вам счастье. О, ты будешь безмерно счастлив, стоит только пожелать. Я обещаю осчастливить тебя. Ты уже убедился, что я не так страшен, как меня малюют.

Эта болтовня окончательно привела меня в замешательство. Я не хотел поддерживать разговор, и опьянение чувств, в котором я находился, способствовало этому добровольному самообману.

— Отвечай же, — настаивала она.

— Что же я должен ответить?

— Неблагодарный, положи руку на это сердце, которое боготворит тебя — быть может, и твое зажжется хоть каплей тех чувств, которые переполняют меня. Пусть и в твоих жилах вспыхнет хоть на мгновенье упоительное пламя, горящее в моих. Смягчи, если можешь, звук этого голоса, созданного, чтобы возбуждать любовь, которым ты сейчас пользуешься лишь для того, чтобы пугать мою робкую душу. Скажи мне, наконец, если можешь, но с той же нежностью, какую я испытываю к тебе: «Мой дорогой Вельзевул, я боготворю тебя…»

При звуке этого рокового имени, хотя и произнесенного таким нежным тоном, меня охватил смертельный ужас. Я оцепенел от изумления, мне казалось, что душа моя погибла, если бы не глухие угрызения совести, раздававшиеся где-то в потаенном уголке моего сердца.

Вместе с тем моя чувственность пробудилась с такой силой, что разум уже не мог совладать с ней. Она предала меня, беззащитного, в руки моего врага, который воспользовался этим и без труда овладел мной.

Он не дал мне опомниться, задуматься над совершенным проступком, коего он был не столько соучастником, сколько виновником.

— Ну вот, теперь наши дела устроены, — сказал он тем же голосом, к которому я успел привыкнуть. — Ты искал меня: я последовал за тобой, служил тебе, помогал, выполнял все, что ты хотел. Я желал овладеть тобой, но для этого нужно было, чтобы ты добровольно предался мне. Конечно, первой уступкой с твоей стороны я обязан кое-каким хитростям; но что касается второй — ты знал, кому предаешься, я назвал себя, и ты не можешь ссылаться на свое неведение. Отныне, Альвар, наш союз нерасторжим, но, чтобы упрочить его, нам необходимо лучше узнать друг друга. И поскольку я уже знаю тебя почти наизусть, чтобы сделать это преимущество обоюдным, я предстану перед тобой в своем настоящем виде.

Не успел я опомниться от этой странной речи, как рядом со мной раздался резкий свист. В ту же минуту окружавший меня мрак рассеялся; карниз под потолком оказался весь покрыт огромными улитками; их рожки быстро шевелились и вытягивались, излучая пучки фосфорического света, который от движения становился еще ярче.

Наполовину ослепленный этой внезапной иллюминацией, я бросил взгляд на постель рядом с собой. Но что я увидел вместо прелестного личика? О, небо! Отвратительную голову верблюда. Громовым голосом она произнесла свое зловещее Che vuoi? которое некогда повергло меня в такой ужас в пещере, разразилась еще более зловещим хохотом и высунула бесконечно длинный язык…

Я вскочил и, зажмурив глаза, бросился ничком на пол под кровать. Сердце мое, казалось, готово было выскочить из груди, я задыхался, мне не хватало воздуха. Не знаю, сколько времени я провел в этом неописуемом состоянии, как вдруг почувствовал, что кто-то теребит меня за руку. Ужас мой возрос еще более. Когда я все же заставил себя открыть глаза, яркий свет ослепил их. Однако он исходил уже не от улиток — их не было на карнизе; это было солнце, светившее мне прямо в лицо. Кто-то снова потянул меня за руку: я узнал Маркоса.

— Э, господин кавалер, когда же вы собираетесь ехать? — спросил он. — Если вы хотите еще сегодня добраться до замка Маравильяс, вам нельзя терять времени, скоро полдень.

Я не отвечал. Он внимательно посмотрел на меня.

— Как? Вы всю ночь пролежали одетым? Значит, вы спали без просыпу четырнадцать часов. Как видно, вы порядком утомились. Ваша супруга так и думала, вот почему, вероятно, не желая стеснять вас, она переночевала у одной из моих теток. Но она оказалась проворнее нас с вами. По ее распоряжению вашу карету с самого утра привели в порядок, и вы можете ехать. Ну, а вашей супруги вы уже здесь не застанете. Мы дали ей хорошего мула, она хотела воспользоваться утренней прохладой и отправилась вперед вас. Она будет поджидать вас в первой же деревне на вашем пути.

Маркос вышел. Я машинально протер глаза и поднес руки к волосам, чтобы потрогать сетку, в которую они должны были быть убраны. Они были в беспорядке, никакой сетки на голове не было, косичка оставалась заплетенной и перевязанной бантом, как вчера с вечера.

«Неужели я грежу? — подумал я. — Неужели это был сон? Неужели возможно такое счастье, что все это было не более как сон? Я видел, как она гасила свечу… Она погасила ее… Вот и она…»

Вошел Маркос.

— Если хотите откушать, господин кавалер, на стол подано. Ваша карета готова.

Я встал с постели, с трудом держась на ногах, колени у меня подгибались. Я согласился немного поесть, но не смог проглотить ни крошки. Затем я пожелал отблагодарить фермера и возместить ему причиненные расходы, но он отказался.

— Ваша супруга заплатила нам более чем щедро, — сказал он. — Славные у нас с вами женки, господин кавалер.

Ничего не ответив на эти слова, я сел в карету, и она тронулась.

Не берусь описывать смятение, царившее в моем уме. Оно было столь велико, что мысль об опасности, в которой находилась моя мать, отступила на второй план. Я сидел, разинув рот, бессмысленно выпучив глаза, более похожий на восковую куклу, нежели на человека.

Меня привел в сознание голос моего возницы:

— Сударь, мы должны были встретиться с госпожой в этой деревне.

Я ничего не ответил. Мы проехали через маленькое местечко. Он справлялся в каждом доме, не проезжала ли тут молодая дама в таком-то экипаже. Ему отвечали, что она проехала не останавливаясь. Он повернулся ко мне, как бы ожидая прочесть на моем лице беспокойство по этому поводу, и я должен был показаться ему порядком встревоженным, если только он не успел уже смекнуть все не хуже меня самого.

Мы выехали из деревни, и я было начал льстить себя надеждой, что подлинный виновник моих страхов покинул меня, по крайней мере на время. «О, если я доберусь домой, упаду к ногам доньи Менсии, — говорил я себе, — если я вновь смогу отдаться под защиту моей достойной матери, неужели вы и тогда осмелитесь посягнуть на это священное убежище, призраки и чудища, ополчившиеся против меня? Там я вновь обрету, вместе с естественными привязанностями, спасительные принципы, от которых я отступил, они защитят меня от вас. Но если скорбь, причиненная моей беспутной жизнью, лишила меня этого ангела-хранителя… О, тогда я останусь жить лишь для того, чтобы отомстить за нее себе самому. Я уйду в монастырь… Но кто избавит меня от видений, завладевших моим мозгом? Я приму духовный сан. Я отрекусь от тебя, прекрасный пол, дьявольская личина украсила себя всеми прелестями, которым я когда-то поклонялся. Все самое трогательное в вас будет напоминать мне…»