Максим Яковлев - Ничего не бойся

• Название: Ничего не бойся
• Автор: Максим Яковлев
• Жанр: Детская проза

О том, как из мальчика является вдруг мужчина, и на что нам всё-таки послан наш творческий дар…

---

Так в моей жизни появилась ворона.

Выяснилось, что у неё, к тому же, перебито крыло. На культю наложили мазь и забинтовали. Ворона вела себя как не живая, почти безучастно к своей судьбе; не оказывала сопротивления, и даже не пыталась встать.

Её поместили в большую коробку из-под телевизора, в которую до этого собирали мои игрушки. Все перевязки ворона переносила удивительно стойко, не размыкая век, наверное, оттого, что не желала больше смотреть на ненавистное человечество. Мы, как могли, старались облегчить ей страдание: я помогал маме накладывать повязки, закапывать в клюв лекарство, а папа ломал голову над изобретением ей протеза.

На третий день у вороны, наконец, приоткрылись веки, а я неожиданно быстро пошёл на поправку. Мне разрешили вставать и ходить по комнате, и теперь почти всё своё время я посвящал вороне. Она недоверчиво присматривалась к окружающей обстановке, но уже позволяла мне гладить себя по голове и трогать за клюв.

За обедом папа вдруг улыбнулся и сказал:

— Я придумал ей лапу.

Действительно, в тот же день наша ворона гордо расхаживала в протезе, ладно сработанным из старой алюминиевой вилки.

— Как я сразу-то не догадался! — смеялся папа.

И всем было радостно, включая ворону. Протез ей очень понравился, искусно загнутые зубья вилки были точной копией птичьей лапы. Она быстро научилась ей пользоваться и часто чистила клювом свои алюминиевые когти. Теперь, когда у неё портилось настроение или надо было лишний раз обратить на себя внимание, она начинала стучать своей алюминиевой лапой по каким-нибудь металлическим или стеклянным предметам. Чаще всего она пользовалась для этого фарфоровой вазой из-под цветов, поднимая невыносимый перезвон во всём доме, но очень скоро стала звонить просто ради собственного удовольствия, прислушиваясь к монотонному долгому звуку. Иногда её разбирало устраивать концерт среди ночи, так что папе приходилось вставать и накрывать эту хулиганку коробкой.

Ещё она умела угадывать спрятанные под колпачками шарики, но больше всего ей нравилось смотреться в мамино зеркальце. При этом она почему-то разводила крылья, вертела и покачивала головой… Это могло продолжаться часами.

— Нет, где ваши глаза? вы посмотрите, вы обратите внимание! Ну, злые ж языки у людей, а? Вот где краса-то неписанная! Какие ещё слова тут нужны?! — говорила за неё мама.

Смеялись до слёз. Но ворона ни малейшим образом не смущалась.

— Она ещё и подмигивает себе, — говорил папа. — Смотри, не показывай ей косметику, а то совсем удержу не будет.

— Да уж ей только дай! — отвечали мы.

— Надо бы придумать ей какое-нибудь имя, — сказал папа на следующий день.

Мы стали думать.

— Человеческие имена нельзя, — поставил условия папа.

— Она напоминает мне какую-то цыганку, — сказала мама, — только вот лапа…

— А мне — терминатора! — сказал я.

Ворона посмотрела на меня, приподняла свою алюминиевую ногу, и стукнула ей по вазе. Сомнений не было.

— Ну что ж, значит быть ей с этого дня Терминатором, — утвердил папа.

Между нами установились вполне даже дружеские отношения. Терминатор оказался надёжным парнем, он умел угадывать мои желания и нередко заступался за меня. Но главное — он умел играть! Опираясь на свой протез, он внимательно следил за передвижением вражеских солдатиков, и после команды «огонь» беспощадно выклёвывал офицеров и ракетную технику, нанося непоправимый урон противнику…

Цимес

Зима продолжалась, стоило мне окончательно выздороветь, как тут же навалило снегу. Сад превратился в застывшую пену морского прибоя: снежные ветви яблонь, сплетаясь в ажурный покров, взмётывались над головой, и опадали волнистыми сводами и дугами в глубокий снег. Я люблю это зимнее белоснежье, люблю смотреть на сугробы, на белые причудливые деревья, на крыши домов, на шапки людей у автобусной остановки… Всюду снег. Летом всегда много шума и крика, а зима работает тихо, у неё очень добрый и щедрый снег, она хочет, чтобы его хватало на всех. Некоторым машинам и дворникам это не нравится. А мне нравится.

На горке собрались все ребята. Я сразу узнал своего приятеля Витальку по его рыжей лохматой шапке. Он подбежал ко мне и мы дружески обнялись с ним после долгой разлуки.

— А где твои санки? — спросил он.

Я только вздохнул. Мама строго-настрого наказала мне не кататься с этой злополучной горки без присмотра, то есть одному без родителей.

— Ладно, давай на моих, — предложил Виталька.

Я покачал головой.

— Один разок, — сказал он.

— Не могу.

— Трус, трус, трус! — услышал я голос с вершины горы.

Это был Борька. Но по имени его почти никто не звал. Его звали Цимес. Это был злейший мой враг. «Самый цимес» — любил говорить он по всякому поводу. Непонятно откуда он подхватил это ненашенское словечко, но только никто из ребят не применял его в разговоре. Он показывал на меня пальцем и кричал, что я боюсь «замочить штанишки».

Цимес невзлюбил меня с той минуты, когда я летом подарил Женьке-Зяблику свой новенький складной самокат. Он возненавидел меня ещё больше, когда узнал, что ни папа, ни мама не заругали меня за это.

— Трус! трус!.. — подхватили ребята из его компании.

Ну что мне оставалось делать? Весь мир смотрел на меня.

С этой горы можно было скатиться по двум направлениям. Одно, — пологое, вело между сосен и заканчивалось длинным извилистым спуском у железнодорожной насыпи. Другое было крутым. Резкий спуск выносил на бугор с трамплином в этом месте надо было обязательно притормозить и свернуть в накатанную ледяную ложбину. Но если не успел свернуть вовремя, то ты скатывался к реке, к тому месту у берега, которое никогда не покрывалось льдом. Я чуял, что мне снова придётся скатываться с этой горы, на которой стоял Борька-Цимес, дразня и обзывая меня при всём народе.

— Гнутый трус! Гнутый-мокрые штанишки! — издевался он.

«Гнутый» — было моим прозвищем, которое придумал Борька.

— Пошли, — сказал я Витальке, и мы стали подниматься на гору.

Цимес был старше меня, он уже ходил в школу. Когда мы поднялись, я взял Виталькины санки и все расступились передо мной. Я оказался с Борькой с глазу на глаз.

— Вот отсюда, — кивнул он, и показал в сторону крутого спуска.

Я старался не смотреть в ту сторону.

— А сам-то ты сможешь? — спросил я.

— Легко.

Он сел на санки и вдруг перевернулся спиной к спуску.

— А задом-наперёд слабо? Самый цимес! — причмокнул он ухмыляясь.

— Не слабо, — сказал я, — это тебе слабо.

— Мне-е?! — он оттолкнулся, закинул ноги на санки и покатился вниз.

Мы видели как он скатился на дно оврага, потом вылетел из него, и не доехав до трамплинчика, вывалился из санок.

— Он нарочно, — сказал Виталька, — так не честно.

Цимес повалялся для вида в снегу и встал, как ни в чём ни бывало.

— Так не честно! — крикнули мы.

— Что, струсил? Беги к мамочке сушить штанишки! — снова сел он на эту тему.

Я поставил санки на край обрыва, и тоже сел в них задом-наперёд.

— Толкни, — попросил я приятеля, и полетел вниз…

Всё слилось, засвистело, сердце выскакивало из груди!.. Я не успел испугаться, как санки со всего маха вынесли меня наверх. Меня сильно подбросило, потом тряхнуло, я старался притормозить, дотянуться ногой до снега, но меня качнуло в другую сторону. Санки снова подкинуло… Я увидел лицо Виталика, по его глазам, округлённым от ужаса, я понял, что меня с огромной скоростью несёт на речку, прямиком в незамерзающую полынью. Мелькнула подо мной граница берега… что там позади меня? куда я лечу?! Страх сковал моё тело, санки ударило об лёд, резко развернуло в сторону потом в другую, и они остановились. Каким-то чудом мне удалось проскочить полынью. Но когда я встал на ноги, лёд подо мной затрещал и я провалился в воду…

Домой мы бежали вместе с Виталькой.

— Хочешь, я скажу, что ты не виноват, что это всё Цимес! — говорил он.

Слёзы выступили на глазах от злости. Цимес не Цимес теперь это уже не имело значения. Я пропал! Папа уехал в командировку на испытания, но что я отвечу маме? Хоть бы её сейчас не было дома! Хоть бы она ушла куда-нибудь в магазин. Мы стояли на пороге дома и никак не могли отдышаться.

Я приложил ухо к двери, было слышно, как пробили стенные часы, как постукивал лапой по вазе скучающий Терминатор.

— Давай я! — шёпотом предложил Виталик. — Как будто я пришёл за тобой, как будто мы с тобой не виделись…

Я спрятался за угол. Меня колотило от холода. Он позвонил. Потом ещё раз. Никто не открывал. Дома никого не было. Я достал свой ключ и открыл дверь. Ура…

— Всё, пока, — сказал я Витальке.

— Давай! — сказал он и вскинул руку.

Я быстро переоделся. Мокрую одежду спрятал в ванной среди вещей для стирки. Я не знал, как мне лучше подготовиться к приходу мамы. Хотел лечь на диван с какой-нибудь книжкой, но вместо этого почему-то сел на коня, качнулся раз, другой, ощутив уютную потёртость седла, и тут же услышал, как входит мама.