Антонина Коптяева - Том 5. Дар земли

• Название: Том 5. Дар земли
• Автор: Антонина Коптяева
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1974

Пятый том Собрания сочинений А. Коптяевой составил роман 1965 года «Дар земли», посвященный нефтяникам Татарии. Это рассказ о том, как в середине 20-х годов нашего века, вопреки сопротивлению многих авторитетных ученых, в Поволжье было разведано и освоено второе в СССР колоссальное месторождение нефти, а затем, в 50–60-х годах, создан новый индустриальный центр нефтяников. Рождение единого многонационального коллектива в общем труде, духовное преобразование некогда угнетенных татар и башкир, нелегкие судьбы героев, личные и производственные — вот то, что составляет ткань этого сложного многопланового и очень современного произведения.

---

Сошкин то кружит возле буровой, всматриваясь в поток струящегося по желобам глинистого раствора, то заглядывает в устье скважины, однако никто не замечает его волнения, потому что волнуются все. Джабар Самедов, сдвинув набекрень ушанку, дает советы мастеру, как лучше расшевелить «молчащую» скважину; рассказывает случаи из своей практики. Джабар считается счастливчиком и очень боится, чтобы соседние буровые мастера не обскакали его — не открыли бы нефть первыми, но сейчас готов сделать все, лишь бы ударил фонтан.

— Не может быть, чтобы опять впустую! — говорит он Груздеву. — Неужели сломаем и эту вышку?

Алеша почти болезненно морщится: не раз уже было такое… Рабочие увезут стальную фонтанную елку, поднимут трубы, горло скважины, не оправдавшей себя, забьют цементным кляпом, и с шумом рухнет на землю сорокаметровая махина подпиленной вышки. Жители соседних деревень растащат доски, и никто потом следа не найдет от бывшей буровой. Страшно подумать…

Нет, здесь так не будет — ведь поиски полевых партий и проба на буровой обнаруживали явные признаки нефти!

Нетерпеливо ожидают разведчики первого вздоха скважины. Как она проявит себя? Что выбросит с тысячеметровой глубины?

Ждут, а буровая бригада старается помочь скважине «раздышаться», откачивая раствор. Время идет; чтобы скоротать ожидание, Семен Тризна приносит чертеж геологического разреза, затевает спор с Алексеем, остальные толпятся вокруг, озябшие, голодные и нахохлившиеся, точно воробьи на морозе. Наконец скважина «вздохнула» и, сразу разрешив все вопросы, сомнения, тревоги, выбросила… соленую воду.

Вода шла из трубы, предусмотрительно отведенной от устья скважины за пределы буровой, и час, и два, и три. Ни малейших признаков нефти, но люди еще долго стояли над ручьем, убегавшим в заснеженный овраг.

24

Отойдя от вышки, Иван Наумович направился куда глаза глядят. Под пасмурным небом метался бесприютный ветер, уныло завывая в кустарниках. Холмистая башкирская лесостепь, выбеленная снегом, широко раскинулась вокруг.

Вот тебе и пологие структуры, из-за которых не стихает спор в Москве, Ленинграде, Баку и Грозном! Нефтяники ломают копья, а недра земные загадочно молчат. Выброс воды не ответ: возможно, не так пробурили, не попали в свод структуры.

Оступившись, Сошкин взмахнул руками, и будто по сердцу задел затиснутый в нагрудный карман журнал.

— Опять подвела буровая! Столько трудов, столько почти нечеловеческих усилий, даже страданий, — и зря!

В неудачах он винил только собственную неумелость, недостатки в методах работы: прекрасные здешние места навсегда приковали его, обещая несметные, сказочные богатства. Вопрос в том, как до них добраться?

Ни медвяные ароматы цветущих полей, ни смолистый настой хвои соснового бора не доставят геологу такого удовольствия, как запах, которым обдаст его выступившая на поверхность нефть или черный прожилок битума, вскрытый разведочной штоленкой.

Битумом в Древнем Египте пропитывали бинты для обертывания мумий, смолили, по библейскому преданию, Ноев ковчег, а мать Моисея покрыла им тростниковую корзину, в которой ее младенец поплыл по течению реки. Земляная смола — битум… Там, где она выступает, земля бесплодна: ни кустика, ни травки. Но как дорого сердцу геолога это мертвое, черное пятно! Как радужно сияют для него нефтяные пленки на калужинах и болотах!

Шагая неведомо куда по дороге, накатанной полозьями саней, стараясь отвлечься от мысли о новом поражении, Сошкин заставлял себя думать о Москве. Но мысли упорно возвращались к ускользнувшему опять из рук подземному кладу. Далась ему эта нефть! Будто нет ничего на свете интереснее! Еще во времена студенчества однокурсники смеялись над одержимостью Вани Сошкина и однажды написали на доске огромными буквами: «Фузулина Сошка». Тогда его больше всего интересовало то, как мельчайшая живая пыль — все эти фузулиниды, мшанки, фораминиферы, кораллы, — опустившись на морское дно, смогла породить баснословное количество нефти. Увеличенные макеты причудливых раковин этих крошечных существ всякий раз поражали его воображение. Он срисовывал их у стендов музея, с жаром одолевал книги, рвался в экспедиции, ловил каждое слово на лекциях.

Не мудрено, что академик Губкин приметил белоголового студента, угадав в нем будущего крупного ученого.

И вот сейчас этот ученый, бесцельно бредя по степи, говорил себе:

«Снова мы дали нашим недругам повод для торжества. Но, черт возьми, разве можно торжествовать оттого, что скважина оказалась пустой! Ведь где-то — вдруг совсем рядом — под непроницаемой шапкой глин таятся нефть и попутный газ».

Сошкин вспомнил опечаленные лица молодых инженеров, то, как тихо, словно при покойнике, переговаривались рабочие, глядя на воду, идущую из скважины.

«Да и вправду покойник: скважину-то похоронить придется, а стоит она без малого миллион рублей. Выходит, не зря нас назвали слепыми кротами!..»

Губкин при последнем разговоре в Уфе по прямому проводу сказал: «Пусть буровики не снижают темпов. До ЦК дойдем, а работы прекращать не будем».

«Работали, не жалея сил, но вот опять незадача! Поверили в эту жар-птицу — нефть и изломали себе всю жизнь! Будто два века жить собираемся, ан не успеешь оглянуться — старость на носу».

— Иван Наумович! — в который уже раз окликнул издали Алексей Груздев, шагавший следом то по твердому насту, то по ухабистому проселку. Но Сошкин ничего не слышал.

Была в его размеренной походке, в том, как он шел, не разбирая дороги, полная отчужденность от всего окружающего.

Остановись на ледянисто блестевшем бугре, под которым темнела в лощине соседняя деревушка, Сошкин снял запотевшие очки, подышал на стекла, протер, снова надел и неожиданно увидел подходившего к нему Джабара Самедова. Буровой мастер, успевший хватить с горя, вознамерился всерьез потолковать с ученым.

— Плохо дело, Иван Наумович! Черт его знает, где эта нефть тут сидит! — заговорил он, надвигаясь на Сошкина широкой грудью. — Полюбовался водичкой из скважины — совсем расстроился. И ребята приуныли… Вот выпил — не стерпела душа! Теперь думаю: вдруг мы на своей буровой тоже маху дадим? А? Такие трудности терпим — и напрасно! Вчера целый день простояли: бурильных труб не хватило. Завтра долота нового нету. Талевый канат сносился, весь иголками ощетинился. Где другой возьму?! — И тут Самедов сказал, как узлом завязал, такое, что Сошкин смутился. Да, есть от чего расстроиться!

— Иван Наумович! — снова крикнул Груздев, встревоженный было внезапным появлением возле своего шефа какого-то нескладного крупного человека. Но он сразу же узнал в нем Джабара по его пьяной повадке — руками размахивает широко и ноги тоже ставит врозь неуклюже, но прочно — споить бакинца до положения риз никому не удавалось.

Алексей понимал, какое смятение охватило Сошкина, когда скважина сказала свое «нет». С чем сравнить это «нет»? Разве что с отказом женщины, которую любишь. До встречи с Еленой Груздев даже не представлял, что существует такое могучее чувство. Только мысль о ней, единственной, и смягчает сейчас горечь неудачи.

Сошкин отошел от Самедова, но опять повернул в степь.

— Куда вы, Иван Наумович?!

Тот наконец услышал, оглянулся.

— В чем дело, Алеша?

— Телеграмма из Москвы…

Приняв легкий пакет, Иван Наумович повертел его и раскрыл с явной опаской.

«Ну что?» — молчаливо вопрошал всем видом Алексей.

— Ничего страшного. Пишут о совещании нефтяников в Баку. Приглашают и вас. Вероятно, большой разговор предстоит.

25

Детство Алеши Груздева, сына бурильщика, прошло в Баку, возле черного леса нефтяных вышек. Тут вышки, теснясь друг к другу, стояли до старости. Когда поднимался штормовой каспийский норд-ост, они точно оживали, и чумазые толпы их поднимали шум — оханье усталого дерева. Оглушительно хлопали отставшие доски, скрипели лестницы, шатаясь и роняя выпавшие ступени; стремительно несущийся воздух завывал в крестовинах креплений, со свистом раскачивая канаты — чудо какой оркестр получался!

Не придумаешь занятнее дела для мальчишек, чем взбираться на высоту по крутым лестницам, иногда повисая на руках, чтобы перемахнуть оголенные пролеты. Это было так же весело и жутко, как игра в прятушки в черных колодцах — устьях скважин. Заглянешь туда — кажется, если бы не темень, увидел бы преисподнюю, но совсем близко вдруг блеснет маслянистая, неподвижно стоящая жидкость или голубой пятак неба, а на нем вместо герба — кудлатая мальчишеская головенка.

Смелый Алешка, не чуя беды, спускался в трубу; цепляясь за железный ее край, упираясь коленками и локтями, повисал над пустотой. Но однажды такой же удалец слетел вниз, не успев даже вскрикнуть. Долго после той памятной игры у Алешки ныли уши, надранные отцом — Матвеем Груздевым.