Антонина Коптяева - Том 5. Дар земли

• Название: Том 5. Дар земли
• Автор: Антонина Коптяева
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1974

Пятый том Собрания сочинений А. Коптяевой составил роман 1965 года «Дар земли», посвященный нефтяникам Татарии. Это рассказ о том, как в середине 20-х годов нашего века, вопреки сопротивлению многих авторитетных ученых, в Поволжье было разведано и освоено второе в СССР колоссальное месторождение нефти, а затем, в 50–60-х годах, создан новый индустриальный центр нефтяников. Рождение единого многонационального коллектива в общем труде, духовное преобразование некогда угнетенных татар и башкир, нелегкие судьбы героев, личные и производственные — вот то, что составляет ткань этого сложного многопланового и очень современного произведения.

---

Ярулла теперь не мог без волнения слышать шум трактора: каждая встреча с Зарифой выбивала его из равновесия.

«Она и работу-то выбрала такую: за десять верст дает знать о себе!» — с раздражением думал он.

В мужские разговоры с буровиками он не вступал, но слышал, как, толкуя о ней, все единодушно признавали: бойкая и прехорошенькая, а оправдает ли себя в звании трактористки — неизвестно.

— Баба! — многозначительно сказал Джабар Самедов, поглядев на Зарифу, которая в черном комбинезоне и легком платочке восседала за рулем своего вездехода. — Баба, да еще нацменка!

— Ну и что? — хмуро спросил Ярулла, сидевший рядом с ним на помосте тракторных саней; от неловкости он даже не поздоровался с Зарифой.

— Да, совсем осатанели женщины: за любую работу берутся. Будь я ее мужем, я бы ей показал!

Ярулла покосился на чугунный кулак Самедова.

— Неужели побил бы?

— Нет, просто запретил бы работать на тракторе. Тут среди деревенского народа сейчас по злобе созоровать могут: затащат в кусты, а потом придушат. Много ли ей надо! Подкулачники и разные там раскулаченные на все способны.

Мысль о смерти отца обожгла Яруллу, и в озноб его бросило. Он взглянул на узенькие плечи Зарифы, на волосы ее под красной косынкой и вдруг понял: не будет ему покоя. Никогда не будет! Дорога ему эта маленькая, непонятная своей смелостью женщина, но у него уже есть жена, и он, как правильный человек, не нарушит закон семейной жизни.

— Шевелитесь проворней, пока нас тут камнями не закидали, — сухо сказала Зарифа, остановив трактор возле бревенчатых амбарушек за деревенской околицей.

— Почему нас забросают камнями? — спросил Джабар.

— Потому что вчера мне чуть не проломили голову. И обругали.

— Надо заявить в сельсовет, — с горячностью сказал Ярулла.

Зарифа взглянула на него с усмешкой.

— Крикнули: «Комиссарша в штанах!» Почему комиссарша?

— Оно так и есть! — весело сказал Самедов: для которого «чуть» ничего не значило: буровик, сам на каждом шагу привык рисковать головой. Он спрыгнул с помоста, критически осмотрел помеченный мелом добротный амбарчик под тесовой крышей, купленный у сельсовета для оборудования ремонтной мастерской при буровой конторе.

Под ударами ломиков и топоров скрипуче застонали потревоженные тесины, серым облаком поднялась многолетняя пыль. С грохотом ложились на тракторные сани разобранные стропила и доски пола. Работа шла споро; только Зарифа сидела праздно в сторонке, прислушиваясь, как заливаются скворцы у дуплянок и звенят, журчат ручьи по оврагам. Над ожившей степью победно сияло апрельское солнце, золотило склоны бугров, с которых уже сошел снег, пронизывало светом покрасневшие березняки, набухшие почками.

Старалось солнце развеселить и деревню, но сумрачно выглядели избушки бедноты. В зажиточных дворах тоже не слышно весенней суетни: хозяева или сгинули, или затаились, огородясь высокими заборами. Веками жили здесь люди в черной вражде и ненависти, а теперь большевики ломают эту жизнь, как ломают рабочие подгнивший снизу амбар, полный пыли и мышей, с писком разбегавшихся в разные стороны. Из деревни тоже разбегаются: кто от ненависти к Новому, кто от страха перед ним или просто по глупости.

Пьяный голос на другом конце улицы затянул песню. Зарифа вслушалась, продолжая сидеть на старых бревнах. Земля здесь плотно утоптана, наверно, это место деревенских гуляний, ничем не украшенное, унылое. И песня пьяного тоже унылая:

Ка-ак задумал сын жениться,
Молодую жену брать… —

протяжно выводил загулявший русский мужик.

Отец сыну не пове-е-рил,
Что на свете есть любовь.
Ведь на свете девок мно-о-го,
Можно каждую любить.

Греясь на припеке, щуря глаза от ослепительных лучей солнца, Зарифа повторяла шепотом скорбные слова:

Сын заплакал, отвернулся,
Во зеленый сад ушел.
Вынул шашку, вынул во-о-остру
И зарезал сам себя…

— Вот она, любовь-то! — насмешливо и в то же время с грустинкой воскликнул Джабар Самедов. — Тятька ему не поверил, он «и зарезал сам себя». Каково?

Ярулла ответил:

— Дурак парень…

Оба умолкли, выворачивая бревно из очередного венца, а Зарифа с нетерпением ждала, что еще скажет Ярулла. Ох, если бы он сказал: «Дурак парень, испугался отца!»

Но Ярулла после минутного молчания добавил:

— Это, понимаешь, беспорядок, когда человек сам себя убивает. Если бы наши деды и отцы поубивались — многих ведь, не спрося, женили, — где бы мы были теперь?

«Эх ты-ы!» — мысленно упрекнула Зарифа.

Ей казалось, будь она мужчиной, самому черту не уступила бы дороги. Ведь мужчины сильнее, и им все разрешается без оговорок…

Зарифа вздохнула, гибко наклонилась: возле самого бревна из черной, влажной земли густо, как на пасхальной горке, выбились ярко-зеленые перышки овса. Видно, кто-то осенью просыпал тут горсть зерен — и вот ростки… Женщина накрыла ладонью крошечное поле, щекотно зашевелилась под рукой стайка травинок, точно цыпленок попался. Стало смешно, даже радостно. Жизнь идет себе, и Ярулла здесь, вон как орудует ломиком, надув губы.

Громадный воз двинулся за трактором, оставлявшим на талом черноземе глубокие следы. Откуда-то высыпали ребятишки. Старуха в потрепанном бешмете засеменила вдоль завалинки, неслышно в грохоте машин закричала на детей, задохнулась, сердито плюнула и долго смотрела из-под руки, как удалялась грозная «повозка дьявола».

Сидя за рулем, Зарифа зорко смотрела на ухабистую дорогу, изредка оглядываясь. Конечно, не ради Яруллы оборачивалась она, снова разобиженная его отчужденностью, — как будто на каждом шагу встречаются женщины-трактористки! — а просто следила за порядком. Надо же: за все время словом с нею не перемолвился, точно она кусок хлеба у него отбивает!

Избегая взгляда Яруллы, она не видела, что сегодня глаза его потеплели, даже засветились нежностью, не заметила, что ему очень хотелось после работы подойти к ней и сказать дружеские одобряющие слова.

Не только рассуждения Джабара Самедова пробудили в нем такое настроение, но и невольное уважение к Зарифе, гордость за нее. Думал: дерзкая, разбалованная вниманием мужчин, а она строго держится, никто не осмеливается тронуть ее. Если бы раньше разгадать эту непреклонность!

«Все могло сложиться иначе, если бы я не влез в хомут, припасенный родителями, — приходит Ярулле неожиданная мысль. — Слов нет, Наджия — хорошая женщина, однако не скучаю по ней, не беспокоюсь. Значит, так и не полюбил!»

Даже Джабар Самедов заметил особую задумчивость Яруллы, с грубой лаской хлопнул его по спине тяжелой ладонью.

— Чего ты закис? Может, этой скважиной нефть достанем! А? Умоемся тогда нефтечкой. Только канат талевый не подвел бы: колючий сделался, ломается, хоть и стальная нитка. Но где взять? Значит, бойся, да работай. Вздыхать нашему брату не положено.

34

Все свободное время инженеры проводили теперь в мастерской, оборудованной рядом с конторой. Занимались ремонтом и на открытом воздухе. Когда Ярулла впервые сам приварил с помощью автогенной горелки «сухари» к старому элеватору, то этот элеватор, вновь способный держать трубы за горло мертвой хваткой, показался ему чудом.

— Смотри, как ловко получилось! — торжествовал Ярулла, проводя пальцем по нарезанным брусочкам, припаянным к внутренней стенке элеватора. — Два куска стали, кусок проволоки, маленький огонек: раз — и сварил! Да? Навечно, понимаешь!

И тут Ярулле померещилось, что вот так же, палимая жгучим огнем, прикипела его душа к Зарифе. Но накинута узда, свитая вековыми традициями, и надо образумиться, гнать прочь беспокойные мысли.

— Ты на здешних харчах не разжирел, — сказал ему Семен Тризна в мастерской, отрываясь от станка и отбрасывая с потного лба вихры волос.

Однако коренастый Ярулла казался здоровяком и по сравнению с Тризной, и особенно с Дмитрием Дроновым, который работал на другом станке. Чтобы казаться солиднее, Дронов отпустил бороду, и сначала все изменилось: исчезли большой кадык, втянутые щеки и худая шея; Дмитрий Степанович сразу повзрослел. Но сейчас и борода не выручала — такими грустными мальчишескими глазами смотрел на мир долговязый инженер-комсомолец.

— Ярулла на нервы не жалуется. При его «чувствительности» да при таком шефе, как Джабар Самедов, жирком не заплывешь, — пошутил он.

— Тебе самому отдохнуть надо как следует, дорогой дружище, набраться силенок, ты у нас действительно совсем отощал. Хочешь, в Крым отправим по путевке к теплому морю, на золотой песочек, — предложил Алексей Груздев, давно обеспокоенный худобой Дмитрия. — Правда, я ни разу там не бывал, но слышал о крымских санаториях, что это сказка.