Антонина Коптяева - Том 5. Дар земли

• Название: Том 5. Дар земли
• Автор: Антонина Коптяева
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1974

Пятый том Собрания сочинений А. Коптяевой составил роман 1965 года «Дар земли», посвященный нефтяникам Татарии. Это рассказ о том, как в середине 20-х годов нашего века, вопреки сопротивлению многих авторитетных ученых, в Поволжье было разведано и освоено второе в СССР колоссальное месторождение нефти, а затем, в 50–60-х годах, создан новый индустриальный центр нефтяников. Рождение единого многонационального коллектива в общем труде, духовное преобразование некогда угнетенных татар и башкир, нелегкие судьбы героев, личные и производственные — вот то, что составляет ткань этого сложного многопланового и очень современного произведения.

---

Легко дышать. Но не всем было радостно в этот яркий день. Зарифа не просто заплакала — зарыдала, когда Ярулла бережным, но решительным движением отстранил ее от себя. Сумрачно глядя на дрожавшие ее плечи, на охваченную ладонями опущенную голову, Ярулла говорил:

— Я тебя люблю теперь пуще прежнего. Страшно было каждый день под смертью ходить! Не скрываю: много о тебе думал — тосковал, это, понимаешь, очень помогает на фронте. За то, что душу согревала, спасибо, голубушка моя! И уважаю я тебя. Поэтому говорю прямо: ничего у нас не получится. Ребятишек мне Наджия не отдаст, а отказаться от них, жить без них не смогу.

Ахмадша, ошеломленный и растерянный, слушал этот разговор, стоя за ближним деревом, куда спрятался, играя. Он готов был закричать от стыда и страха: вдруг отец обнимет Зарифу. Но отец, как всегда, остался на высоте. Он был безупречен. Правда, он признался Зарифе, что любит ее, но ведь не зря, наверно, говорят: любовь — это судьба. Значит, отец не виноват в том, что любит не свою жену, а другую женщину. Его слова о детях совсем разволновали Ахмадшу, у него запершило в горле, и он закашлялся.

Зарифа сразу убежала, а Ярулла подошел к могучей липе с опущенными долу ветвями и здесь под просвеченным солнцем зеленым шатром увидел сына.

С минуту они смотрели друг на друга.

— Я не подслушивал, папа. Это нечаянно…

— Верю, сынок…

— Тебе жалко ее?

— Да. Она очень хорошая, но мои родители решили по-своему. Когда мы снова встретились с Зарифой, меня уже обручили с твоей матерью.

Ахмадша понурился; ему было не по-детски тяжело. Ярулла ласково обнял его за плечи.

— Ничего, обойдется! Человек должен владеть собой, иначе он дрянь и тряпка. Если бы все люди поступали так, как им вздумается, мир давно превратился бы в сумасшедший дом.

После этого разговора к сыновней любви Ахмадши присоединилась страстная признательность отцу за то, что он не разрушил счастье своих детей и спокойную жизнь их матери.

Насмешливые слова Хаят о сходстве Салиха с иконой ему не понравились: встречается с парнем, а сама высмеивает его. Почему? Ведь не вертушка она!

— Хорошо вам живется. Мы в ваши годы труднее жили, — сказал Груздев молодым Низамовым.

— Они этого не понимают, — добродушно заметил Ярулла. — Вот много времени на учебу тратят и считают себя вроде мучениками. Словно не для собственного будущего стараются!

На минутку все примолкли, а в наступившей тишине снова, на этот раз еще громче, заревел Рустем, словно рассердился на мать, наскучившую ему своими попечениями. Ярулла с явным удовольствием прислушался к сильному голосу внука: с характером растет парень!

— Здоровенький, сытый, а кричит: дает о себе знать! Вот он еще лучше нас будет жить, но тоже встретит трудности.

— Без трудностей, пожалуй, никогда не обойдется, — согласился Груздев.

Подождав, пока Ахмадша собрался на вахту, он вместе с ним вышел на улицу.

— Вы заходите к нам, когда бываете в Светлогорске. У нас весело, — радушно пригласил Ахмадша Груздева, зная, что он одинок. — Мы очень дружно живем, хотя Хаят с тех пор, как поступила на работу, часто спорит с отцом. Я и Равиль тоже спорим с ним, но больше по производственным вопросам.

— А Хаят?

— Она во всех вопросах зубастая.

— Вот как!

Юноша смутился:

— Вы не подумайте… Мы отца любим.

— Отчего же Хаят показывает зубы?

— Ну, она вообще… Девчонка!

Груздев рассмеялся.

— Зубастая девчонка? Это неплохо.

— Операторы в бригаде ее уважают, а ведь это тертый, серьезный народ, их не так-то просто расположить, — сказал Ахмадша, словно хотел объяснить, почему Хаят пользуется отцовскими поблажками.

Он шагал среди уличной толчеи, красивый и в простой, будничной одежде; увлеченный разговором, не замечал, как на него смотрят молодые женщины и девушки.

А Груздев все видел и с доброй завистью думал: «Ради счастья быть таким обаятельно-юным можно поступиться положением в обществе и жизненным опытом. Надя тоже, наверно, загляделась бы на Ахмадшу».

Снова возникли в памяти ее слова: «Может быть, возьмете меня к себе на завод?..»

«Может быть»? Да какие тут разговоры? Обязательно возьмем! И, похолодев от внезапной решимости на такой крутой и опасный поворот, от готовности принять любое испытание своих чувств, спросил:

— Ты, конечно, помнишь… встречаешься с Надей Дроновой?

— Разумеется, — спокойно ответил молодой человек. — Но я не видел ее уже лет пять: мы учились в разных городах.

У промыслового управления они расстались: в окнах кабинета Семена Тризны горел свет, и взбудораженного Груздева сразу потянуло на огонек к старому приятелю.

В большой комнате было накурено и людно: Семен только что провел совещание и устало, по-хозяйски раскинулся в кресле.

— Ну, брат, задали нам задачку! — встретил он Груздева брюзгливым ворчанием. — Ты бы послушал, как они, — он кивнул на своих, тоже еще не остывших сотрудников, — как они взялись тут меня песочить! А ведь это верхушка, так сказать, сливки нефтепромыслового общества! Их наше мероприятие с временным сокращением добычи по карману не бьет, но предстоит еще разговор с рабочим классом! Вот тогда что мы запоем?

— С рабочими легче будет разговаривать. Они нас, конечно, не похвалят, но и демагогию разводить не станут, — сердито, с явным раздражением по адресу кого-то из спорщиков бросила Дина Ивановна, удивленная появлением Груздева, который уже должен был бы вернуться в Камск.

Чувствовалось, что она распалилась не на шутку, и Алексей подумал с волнением: «А как бы она вскинулась, если бы узнала, что я влюбился, словно мальчишка, в ее Надю?»

— Нет, я сам не могу с этим примириться! — Снова закипая негодованием, Семен доверительно подался в сторону Груздева, но, близко заглянув ему в лицо, умолк, сбитый с толку странным его выражением, помолчал и вдруг, будто махнув рукой на все неприятности, круто переменил тему разговора: — Слушай, Алексей, послезавтра день рождения Татьяны. Приезжай, сделай одолжение старым друзьям! Устроим маленький сабантуй, а главное — соберемся все вместе, прошлое вспомним, о будущем поговорим. Ведь при всех огорчительных срывах перспектива роста у нас огромная!

8

Груздев, хотя и обещал быть на сабантуе у Тризны, но тогда же решил не приезжать, чтобы снова не встретиться с Надей. Поразмыслив об этом на обратном пути и дома, он окончательно укрепился в намерении не поддаваться смешной для его лет влюбленности.

«Два раза в жизни не повезло, так чего же хорошего можно ожидать теперь, когда лучшие годы давным-давно прошли? Стать посмешищем для людей? Только этого мне недоставало! Сорвешься, и в работе все пойдет прахом. Тогда уж полное крушение — в собственных глазах предстанешь жалким ничтожеством».

Для дополнительных переговоров с Мирошниченко об отливке деталей турбобура он наметил послать в Светлогорск своего главного инженера. Но веселый толстяк Долгополов, любитель поесть и мастер рассказывать анекдоты, так плохо провел прием карбамидной установки, что Груздев вспылил, наговорил ему злых слов, и с трудом налаженные отношения были вконец испорчены: главный подал заявление об уходе. Тогда-то и вспомнил Груздев о Борисе Баркове, однажды так трагично вошедшим в его судьбу. Борис очень интересовался сернистой восточной нефтью и имел дельные соображения по ее очистке. Не откладывая, Груздев позвонил в Совнархоз и в обком, дал телеграмму-вызов Баркову, а сам лихорадочно засобирался в Светлогорск.

Сидя в машине, которая опять петляла по разбитым проселкам возле строящегося шоссе, охватываемый все большим волнением, Груздев то упрекал себя в непоследовательности и ребяческом легкомыслии, то, насупясь, размышлял о необходимости вместе с Щелгуновым и Сошкиным начать снова борьбу против бюрократов, засевших в Госплане.

Завод пластмасс, расположенный в лощине на окраине Светлогорска, еще строился. Два цеха, правда, работали, но даже первая очередь простаивала из-за недостатка сырья, корпуса остальных цехов существовали пока только на бумаге.

Мирошниченко опять невесело встретил Груздева в своем скромно обставленном кабинете.

— Тоже планчик! Что они там думают? — с горечью сказал он, едва поздоровался с гостем. — Ведь Госплан — святая святых для нас, директоров, командиров промышленности. И вдруг такие просчеты, каких ни один мало-мальски мыслящий хозяин не допустил бы. Я сюда ехал с радостью: красивое, можно сказать, производство в нефтяном богатом районе, самом центре добычи нефти и газа — значит, о сырье плакать не придется. А тут простой за простоем: сырья-то, оказывается, и нету!

Мирошниченко залпом выпил фруктовой воды, принесенной из холодильника, налил и Груздеву в сразу запотевший стакан. В кабинете, несмотря на открытые окна, было душно, и на раскрасневшемся лице Мирошниченко особенно резко выделялись длинные светло-русые брови, похожие на валки скошенной пшеницы.