Максим Карпенко - Вселенная Разумная

• Название: Вселенная Разумная
• Автор: Максим Карпенко
• Издательство: Мир географии
• Жанр: Научпоп
• Год: 1992

Книгой «Вселенная разумная», вторым, дополненным, переработанным изданием открывается новая серия «Земные феномены».

Автор книги в увлекательной форме рассказывает о подходах множественности форм живого вещества, анализируются гипотезы и взгляды многочисленных исследователей аномальных явлений. Точка зрения автора и метод анализа по вопросам русского космизма и НЛО, парапсихологии и полтергейста, телекинеза и левитации, вопросам духовной эволюции человека и осмыслению информационных полей биосферы в большинстве своем неординарны. По каждой раскрываемой теме автор приводит удивительные, порой шокирующие факты.

Книга и вся серия «Земные феномены» рассчитаны на массового читателя.

---

Лесничий Том Бакли с Аляски, сидя перед телевизором в рождественскую ночь, вдруг почувствовал, что кто-то наблюдает за ним в окно.

Повернувшись, Бакли увидел голову огромного медведя. Не обращая внимания. на лесничего, медведь уставился на экран, где демонстрировались мультфильмы. Когда программа кончилась, медведь исчез в лесу.

Отодвигая границу разума, мы, естественно, хотим где-то остановиться, обрести потерянную было опору, потерянное превосходство, но факты, необъяснимые даже при помощи самых сильных заклинаний — таких, как «сложные инстинкты», отодвигают границу разума все ниже и ниже по лестнице зоологической классификации до тех пределов, где находятся странные существа — полуживотные-полурастения.

И вот — растения, в которых, как кажется, просто нет места даже для искры разума и эмоций. Тем не менее однажды нашелся человек, который усомнился в этом и продемонстрировал миру удивительные, сенсационные эксперименты. Этот человек Клив Бакстер, один из ведущих американских специалистов по детектору лжи, бывший в то время главой Исследовательского комитета Академии криминалистических наук, однажды решил на всякий случай проверить — есть ли эмоции у растений? Бакстер присоединил два электрода своего детектора, определяющего измерение электропроводности, к листу растения и опустил другой лист в чашку с горячим кофе. Никакой реакции.

«А что если огонь?» — подумал Бакстер, и в это время игла самописца резко пошла вверх. Бакстер продолжал опыты и в другом эксперименте, поставленном им: механизм, соединенный с датчиком случайных чисел, опрокидывал чашку с живой креветкой в сосуд с кипятком. Рядом стояло растение с наклеенными на лист электродами, замеряющими изменение электропроводности, которое регистрировалось самописцем. Этот опыт повторялся много раз, в том числе и ночью, когда все покидали лабораторию. И всякий раз была устойчиво зарегистрирована эмоциальная реакция, совпадающая по времени с гибелью креветки.

«Любопытная деталь: оказывается, растение постепенно «привыкает» к трагическим событиям. Например, интенсивность выброса кривой в опыте с креветкой падает после многократного повторения опыта. Растение не обращает внимания на бесполезную сто первую угрозу. Однако при смерти человеческих клеток (антисептик вводят в пробирку с культурой клеток) привыкания нет. Домашнее растение, видимо, чутко реагирует на болезнь хозяина и даже на изменение его настроения».

Так все-таки есть ли какая-либо особенность, кроме совершенно выдающегося типа цивилизации, которая отделяет человека от остального живого мира? Мне кажется, что главное отличие, по точному определению Р. Мерля, состоит в том, что «мозг дельфина столь же искушенный, как у человека, но контролируется добротой». Я думаю, что это относится не только к дельфинам, потому что основное качество, которое отличает человека от животных, — это его злоба. Злоба, чаще всего беспричинная, злоба, круто замешанная на самовлюбленности и эгоизме. Антропоцентристское учение Павлова, конечно, сыграло свою положительную роль: мы с удовольствием и не задумываясь особо, едим бифштекс, выламываем бивни у слонов и метким — прямо в глаз — выстрелом бьем белок. Но это же учение, как и любое другое, утверждающее чье-либо превосходство, стало одной из основных причин, порождающих бессмысленную злобу и жестокость человека, причиной его противопоставления всему живому на Земле.

У обезьяньего жилища в одесском зоопарке «экскурсоводы любят рассказывать трогательную историю о том, как обезьяна «усыновила» котенка. Но слащавая история — ложь. Молчаливое звериное царство знает, как все произошло на самом деле. Заметив злой нрав обезьяны, какие-то подонки забросили в клетку полуживого от страха котенка.

Они ждали кровавого зрелища. Обезьяна спрыгнула с настила, отнесла котенка в дальний угол — подальше от опасности — и дала корку хлеба».

И еще про зоопарк такая вот коротенькая заметочка: «На редкость доброй и заботливой оказалась обезьянка по кличке Йода из зоопарка Порт-Мейерса, Флорида, — она вынянчила около 50 котят, брошенных родителями на произвол судьбы. Йода окружила малышей трогательной заботой, ревностно охраняя их от всяких неприятностей».

Я не хочу чернить все человечество — все мы знаем примеры поразительного альтруизма, бескорыстия и самопожертвования самой жизнью во имя других жизней. Но из песни слова не выкинешь: были и костры инквизиции, и печи Освенцима, и одесский зоопарк тоже был. И поэтому с нашей, человеческой колокольни представляется какой-то дурацкой толстовщиной поведение черноморских дельфинов: сколько лет их безжалостно расстреливали, сдирали шкуры и вытапливали жир — а они, идиоты этакие, вместо того, чтобы из столь близкого каждому человеку священного чувства мести топить курортников сотнями, подплывают, играют с детьми, помогают обессилевшим пловцам и улыбаются, улыбаются, улыбаются…

Человек выше всего этого. Он мечтает о контактах со звездными братьями и плюет на братьев своих меньших, понимая контакт с ними лишь как потребление или насилие. Даже исследовательские, вроде бы делу контакта должные служить программы, и те являются одиозным воплощением идеологии высшей расы, идеологии дремучего антропоцентризма. Ученые, пытающиеся найти хоть какой-то контакт с животными, не представляют, за весьма редкими, счастливыми исключениями, другой основы для взаимопонимания, кроме как на своих собственных, человеческих началах. Сколько лет пытались научить дельфинов английскому языку? А бесплодное насилие над шимпанзе, которым столь же безапелляционно вдалбливали свою, человечью логику? И когда произошел прорыв, это не произвело ровным счетом никакого впечатления. Убежденность в незыблемости границы между высшим и низшим оказалась сильнее. И весь спектр реакций научной общественности опять уложился в привычный диапазон от «не может быть!» до старой песни про рефлексы, подражание, дрессировку.

А в обезьяннике происходили удивительные вещи: американские ученые сделали попытку обучения обезьян языку глухонемых, и эта попытка увенчалась успехом. Они создали для детенышей обезьян условия, подобные тем, в которых живут и воспитываются человеческие дети глухонемых родителей. Работа, проводимая в течение нескольких лет, дала целый ряд весьма любопытных результатов. Число усвоенных слов, включая не только знаки предметов, но и некоторые абстрактные понятия, достигало нескольких сотен, и обезьяны довольно бойко объяснялись со своими учителями на языке жестов. Ученый мир, однако, выразил недоверие к этим результатам, выразившееся в обычном их толковании как имитации обезьяной тех слов и выражений, которые применял исследователь в разговоре с ней. После этой критики был поставлен необыкновенно интересный и остроумный опыт. В ходе эксперимента в одну клетку были помещены 13-летняя шимпанзе Уошу, уже обладавшая солидным словарным запасом, и десятимесячный детеныш Лули. В общении с ним Уошу использовала многие сотни слов, усвоенные за многолетнюю учебу. Руководствуясь какой-то непонятной логикой, Уошу сразу же стала обучать Лули слову «приходить». Сидя напротив Лули, Уошу сделала соответствующий жест и притянула детеныша к себе. Она повторяла с ним урок в течение пяти дней. Через неделю Лули, к изумлению исследователей, впервые использовал выученное слово.

Между тем Уошу продолжала обучение. Громкими криками она выражала чувство голода, подтверждая свое требование знаком «пища».

Лули сидел рядом и удивленно смотрел на нее. Уошу силой заставила его сделать знак, обозначающий «пища», поднеся его руку ко рту. Лули научился использовать и это слово. Ученик Уошу быстро делал успехи, и к трехлетнему возрасту его словарь составил 28, а еще через 2 года — 47 слов.

Много можно было бы еще рассказать о таких экспериментах и их впечатляющих результатах, однако на меня наибольшее впечатление произвел один грустный эпизод, который не планировался как эксперимент и который говорит о гораздо большем, чем все хитросплетение экспериментальных методик.

Вместе с Коко, одной из обезьян, прошедших обучение языку глухонемых, жила кошка — ее подруга, с которой у Коко была нежная и теплая дружба. Однажды кошка заболела и ее перевели в другое помещение, где она умерла. Когда Коко на языке жестов сообщили об этом, она заплакала…

Общение может быть налажено и с существами, которые, как считается, стоят намного ниже наших ближайших родственников — обезьян — на лестнице классификации. Есть интересное сообщение о краснохвостом попугае Алексе, живущем в Падуанском университете, Италия. Вопреки распространенному мнению о «попке-дураке», Алекс, которого этолог И. Паперберг за 6 лет обучил основам общения с человеком, знает названия более 50 предметов. Он умеет попросить любой предмет или отказаться от него.