Елена Арсеньева - Карта любви

• Название: Карта любви
• Автор: Елена Арсеньева
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-04-001294-2

Своевольная красавица Юлия Аргамакова одержима желанием сама распоряжаться своей судьбой. Назло родителям она бежит с молодым поляком Адамом в ночь кровавого мятежа, поднявшегося в Варшаве в ноябре 1830 года. Насмешница-судьба сдала Юлии свои карты — и волей-неволей та вынуждена следовать правилам этой новой, смертельно опасной игры. Ей выпадут убийство и разлука, ненависть и беспутство, опасные интриги, предательство, дальняя дорога… и страстная любовь, перед которой Юлия, со свойственным ей упрямством, никак не желает склониться!

---

— Садовник-брюнет! — оповестила всех Ружа. — У Незабудки садовник-брюнет!

Краем глаза Юлия успела увидеть, что Адам ринулся следом, однако мадам Люцина проворно заступила ему путь.

— Так у нас не принято, пан Кохайлик, — сказала она тихо, но твердо. Ни на миг не замешкавшись, Адам попытался оттолкнуть мадам, но та вцепилась в проемы двери и стояла непоколебимо, как скала.

— Так у нас не принято, — повторила Люцина, и в голосе ее зазвенел металл. — Или вы хотите, чтобы пан Аскеназа закрыл для вас кредит в нашем Театре?

«Ох, да он даже блудит в долг, этот загонов шляхтич!» — с презрением подумала Юлия, а что было в парадной зале потом, узнать не удалось: перед нею оказалась дверь ее опочивальни, куда она и вбежала, волоча за собой своего избранника.

Захлопнула дверь, повернулась, бурно дыша, взглянула, наконец, на того, с кем ей предстояло сейчас разделить ложе… Да так и села на кровать, ибо ноги подкосились.

Поистине нынешний вечер выдался неистощимым на неожиданные встречи! «Садовник-брюнет» тоже оказался знакомым Юлии. Это был Валевский.

* * *

— Пан Ал… пан… — заикаясь проговорила Юлия, и он ответил почти так же, как там, на станции, где она увидела его впервые:

— Зовите меня лучше пан Флориан. Это имя не хуже прочих! И весьма соответствует обстановке [35]!

При этом он хихикнул, и Юлия, приглядевшись, поняла, что ее «садовник» изрядно пьян. Его даже пошатывало, взор блуждал, а рассеянное выражение лица доказывало, что он видит происходящее вполглаза и слышит вполуха.

«Может, он сейчас свалится и уснет, и все обойдется?» — с надеждой подумала Юлия, однако расчеты ее тут же и рухнули: пан Флориан с некоторым усилием вынудил оба глаза не разбегаться в разные стороны, а вперил их в грудь Юлии и, пробормотав:

— Что-то на тебе больно много лепестков, Незабудка! — принялся срывать с нее одежду столь сноровисто, что оторопевшая Юлия ощутила себя луковкой в руках опытного повара: уже через мгновение шелуха платья была с нее сорвана, остались только голубые чулочки с подвязками. Они-то и произвели на пана Флориана наиболее возбуждающее воздействие: застонав, он сильным толчком опрокинул Юлию на кровать, подхватил под колени и вторгся меж них.

«Ну, хотя бы удовольствие я наконец-то получу!» — изо всех сил стараясь быть циничной, подумала Юлия и зажмурилась, но память-предательница вдруг нарисовала перед ней брови вразлет, чеканный профиль, темно-серые глаза и твердые губы Зигмунта Сокольского, и сладостная истома против воли наполнила лоно влагой ожидания…

Не тут-то было. Пан Флориан, стоя на коленях, пытался протолкаться в жаркое женское естество, помогая себе руками, причиняя боль Юлии, однако сколь ни тщился, все время выпадал из нее.

— Черт! — с ненавистью сказал он наконец и опрокинулся на спину рядом с Юлией, поняв бесплодность своих попыток, — такого со мной еще не бывало!

Она подавила вздох не то облегчения, не то разочарования и с усилием отогнала воспоминания о ночи на почтовой станции.

Кажется, дело складывается не так плохо. Сейчас пан Флориан уснет — и все останется шито-крыто.

Однако он не засыпал, а просто лежал рядом с Юлией молча, изредка трогая ее тонкое колено и тихонько посапывая, а она с трудом удерживалась, чтобы не захихикать от щекотки и боялась только одного: что он потребует «взлелеять свой росток». С некоторыми приемами сего «цветоводства» мадам Люцина в теории ознакомила Незабудку, но применять их на практике у ней нимало не было охоты. Но вдруг пан Флориан тяжело задышал и привскочил над Юлией.

— Ох, скорее, скорее! — с беспокойством прошептал он, выкатывая свои черные глаза и раскидывая ей ноги пошире. — Мой маленький капрал готов к штурму! Скорее открой ворота крепости, не то он опять опустит свой таран!

Юлия не смогла сдержать смеха, но тут же воспоминание о теле Зигмунта, слившемся с ее телом, вновь лишило ее сил. Она с готовностью приняла в себя мужскую плоть, однако… однако, лишь коснувшись ее, пан Флориан задрожал, заерзал, тихонько завыл — и стремительно изверг в Юлию свою похоть и свою слабость.

Через мгновение он скатился с нее, буркнув что-то, а может, довольно рыгнув, повернулся к ней спиной — и уснул так внезапно, будто умер, — и только громкое сопенье выдавало, что он вполне жив.

* * *

Юлия лежала на спине, все еще согнув колени, совершенно ошеломленная открывшейся ей истиной: оказывается, не все мужчины доставляют женщине наслаждение! Не могут? Не хотят? Не умеют? Значит, не все мужчины одинаковы в постели, не все такие, как Зигмунт, который старался не только для своего блага, но и для своей незримой любовницы. Может быть, он вообще единственный…

От этой мысли новая волна ненависти к Сокольскому захлестнула Юлию. Да как он смел осведомить Адама о случившемся?! Как он смел говорить о Юлии так, словно она — его вещь, его крепостная девка?! Как он смел неотвязно присутствовать в ее мыслях, вплоть до того, что даже сейчас ей чудится его насмешливый, пристальный взгляд?!

Она сердито повернула голову в ту сторону, откуда, как ей чудилось, исходил этот прилипчивый взгляд, — и чуть не вскрикнула, увидев Шимона Аскеназу, стоявшего в дверях и глазевшего на обнаженные тела Юлии и пана Флориана. При этом он отчаянно гримасничал, делал какие-то безумные жесты, и Юлия не тотчас поняла, что пан Шимон всего лишь просит ее выйти с ним из комнаты. Что, уже пора снова идти к гостям? Но почему в глазах Аскеназы такой ужас, будто перед ним лежат два дракона?

Немало всем этим озадаченная, Юлия поднялась и, прижав к груди охапку своих шелковых одежек, вышла в коридор, желая сейчас только одного: поскорее помыться.

— Слушайте, барышня! — пробормотал Аскеназа трясущимися губами. — Не стойте так, как будто у вас совсем отнялись ноги!

Юлия даже вздрогнула, до того эти слова напомнили ей жуткую суету в доме старой Богуславы. Она даже оглянулась невольно на кровать — но пан Флориан вполне жив, тихо, ровно сопит… Тут пан Шимон, потеряв терпение, схватил ее за руку и потащил по коридору, беспрерывно бормоча:

— Нужно бежать, бежать!..

— Дайте хоть одеться! — прошептала Юлия, вырывая руку. — Что за спешка, не пойму?!

Ей тоже стало страшно. Наверное, поляки напали-таки на след убийцы горбуна, а значит, есть угроза и для Аскеназы. Однако даже если сейчас вокруг их Театра стоит полк жандармов с кавалерией и артиллерией в придачу, Юлия никуда не пойдет, прежде чем не примет ванну и не оденется по-людски. Она так и сказала Аскеназе, и тот мученически возвел к небу глаза:

— Ты, барышня, жалкий шекель, а он взыщет с меня за тебя, как за меру золота! — простонал он.

Юлия подняла брови. Еще совсем недавно, насколько она помнила, в эту фразу пан Шимон вкладывал совсем другой смысл! И кто взыщет? Тот самый загадочный патрон? Но почему?!

Ах, нет, это потом! Они уже стояли у входа в комнатку Юлии, и все показалось не таким страшным, когда она обнаружила там два кувшина с горячей водой. Не в силах ждать прислугу, Юлия развернула ширму и принялась плескаться в тазу. Она вышла завернутая в пеньюар, чистая и почти счастливая, — да так и ахнула, увидев Аскеназу, который сидел на плюшевом пуфе и плакал горькими слезами, тихонько всхлипывая и стеная:

— Пропал, пропал бедный еврей!

Юлии стало и смешно, и жалко его. Подошла, наклонилась участливо:

— Да в чем дело-то, пан Шимон, голубчик? Что случилось? Могу ли я помочь?

— Где была моя бедная голова?! — вскричал Аскеназа и ощупал названную часть себя, словно не веря, что она по-прежнему сидит на его толстой короткой шее, а не бродит по улицам как неприкаянная. — Где был мой бедный разум? Мой папа говорил мне: «Шимон, сынок! Ты должен не только слушать ушами, но и смотреть глазами! Только тогда ты услышишь то, что хотел тебе сказать вельможный пан, а не просто слова, которые он сказал!» Вот-вот… А я забыл. Забыл! — Он ткнул себя перстом в грудь. — Что говорил мне вельможный пан? Он говорил: «Аскеназа, ты плут, но ты не посмеешь мне отказать! Иди на улицу Подвале, в дом, что рядом с костелом Ченстоховской Божьей Матери. В этом доме живет горбатый служка. У него прячется женщина. Служка — плохой человек. Возьми эту женщину от него и дай ей кров и пищу. Помоги ей!»

Так сказал мой патрон. И что сделал плут Аскеназа? Он пошел на улицу Подвале в дом рядом с костелом. Он увидел… Панна сама знает, что я увидел! Я сказал панне: надо бежать! И мы побежали. Я привел панну в свой Театр, дал ей кров и пищу и решил помочь заработать несколько денег. Так, мелочь! Не для того, чтобы отдать старому Шимону, нет! Борони Боже! Я подумал: чем плохо, когда молодая панна встречается с молодыми панами и имеет потом злотый-другой на булавки? Я думал, мой патрон будет говорить: «Ты плут, Аскеназа, но я тобой доволен!» И что же случается? Ко мне прибегает бедная Люцина — и ее лицо от страха имеет вид, как будто кто-то сидел на нем! — и говорит, будто мой патрон ищет панну Юлию! Будто она принадлежит ему!