Татьяна Тарасова - Красавица и чудовище

• Название: Красавица и чудовище
• Автор: Татьяна Тарасова
• Издательство: АСТ, Астрель, Харвест
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-049283-1

Когда человек ощущает себя нужным и знает, что это произошло во многом благодаря точному выбору своей профессии, своего места на земле — он бывает по-настоящему счастлив.

Мою профессию так безукоризненно определили мои родители, и я всегда так старалась быть достойной их выбора, тех уникальных достижений, которых добился мой отец в педагогике и в большом спорте, что сейчас, в своем возрасте, хотя я и знаю, что нет предела совершенству, я хорошо понимаю, что такое счастье!

---

Про Олимпиаду в Калгари особенно рассказывать нечего. Готовились и готовились, дело привычное. Вот только костюмы одели чемпионские, роскошные, в тяжелом золоте — от Славы Зайцева. Марина Климова приехала в Канаду в хорошей форме, но Сережа Пономаренко заболел перед Олимпийскими играми, заболел очень тяжело: инфекционная желтуха. Далее следовало трудное выздоровление. Так что у моих просто никаких соперников рядом не оказалось. Сережа с Мариной героически откатались и выиграли второе место у французов, причем канадского происхождения, брата и сестры Дюшене.

Мы, советские тренеры по фигурному катанию, жили вместе в одном домике: Чайковская, я, а с нами одесситка Галя Змиевская, тренер Вити Петренко. К себе в дом, в свободную комнату, точнее, на диван в гостиной, мы взяли Гену Хазанова. Дело в том, что его поселили в одном доме с руководством, где ему совершенно нечего было делать, и он прохаживался по улице с тоскливым лицом. Я сразу уволокла Гену с собой, пообещав, что он будет жить с нами очень комфортабельно. И хотя ему досталась проходная комната, он заметно повеселел и выглядел почти счастливым. По вечерам он нам читал свои миниатюры. Такая получилась домашняя Олимпиада. Я поставила произвольную программу Вите Петренко. Мы с ним занимались уже второй или третий год, потому как я крепко дружила со Змиевской. Витя в Калгари неожиданно стал бронзовым призером Игр. У меня там катались еще и Анненко — Сретенский, которых мне доверила Пахомова, ее любимая пара, сама же Мила уже не вставала.

Соревнование, всегда оставляющее след в душе, — конечно, Олимпиада. Это состязание другого уровня, тут за тобой наблюдает весь мир. Кажется, что вся планета останавливается или кружится вокруг тебя. Нигде, как на Олимпиаде, так остро не чувствуешь принадлежность к своей стране, к своей команде. На Играх возникает иное состояние души. Не знаю, откуда оно берется, вроде те же самые люди на катке, но к Играм требуется совершенно другая подготовка.

Калгари — первая Олимпиада, когда нам дали для проживания целый дом. Физически я ее перенесла очень тяжело. В этом тихом чудном городке я совершенно разладилась. В конце октября я вдруг увидела во сне падающую во время выступления на Олимпийских играх Наташу, а потом я ищу, ищу ее, но найти не могу. Сон оказался вещим, после Калгари мы расстались. Я действительно боялась в их произвольном танце одного отрывка. Никому не говорила о своем сне, но боялась, что гладко для нас последний вечер на Олимпиаде не пройдет. И она пошатнулась именно в этом месте, что мне приснилось. Если посмотреть внимательно видеозапись, то можно увидеть, как она начала падать, но Андрей ее буквально выхватил из падения. С октября я больше нормально не спала ни одной ночи. Я так измоталась от бессонницы пополам с этим кошмаром. Ужасная тренировка прошла перед стартом, они утром падали, просто не вставая, нервы окончательно расшатались. В семь утра назначили тренировку, полвосьмого я ее закончила, и падать-то было не с чего, они же великие мастера. Но это — Олимпиада. И на ней всегда нервозная обстановка. К старту я сама чувствовала себя полностью измотанной. Я видела, как нервничает Наташа, а она умела держать себя в руках. Я боялась за их моральное состояние, точно так же я боялась спустя десять лет на Олимпиаде в Нагано за Грищук и Платова, которые тоже вышли на старт третьей своей Олимпиады, и с нервишками у них было совсем плохо, хотя их трехразовый цикл из-за переноса Игр оказался на два года короче, чем у Бестемьяновой и Букина. Каждый спортсмен обязан справляться с собой исключительно сам. Сначала спортсмен должен одержать победу над собой. Он выиграет, если соберется и сделает то, что умеет, а на соперников не обратит внимания. Победа заложена в уже отточенной программе, ему остается только безошибочно ее прокатать…

Я боялась какой-нибудь случайности, которая может вызвать психологический срыв, но выступили они блистательно, исключая тот момент, когда Бестемьянова пошатнулась. Мы хорошо отметили победу, за нее впервые прилично заплатили, по-моему, выдали четыре с половиной тысячи долларов. Нам с Наташей их хватило, чтобы купить по шубе и уехать из Канады свободными от валюты.

Состояние мое было настолько плохим, что я попросилась на первый же рейс в Москву. На Олимпийские игры у меня обычно выпадает день рождения, мы справили его с Наташей и Андрюшей в последний раз вместе. Чувствовала я себя все хуже и хуже, мне казалось, что еще немного и я упаду, сердце еле стучало. Кое-как долетела до Москвы. Рядом сидели Гордеева и Гриньков, они тоже улетали первым самолетом. В памяти осталось только то, что Катя все время ела йогурт. Такая маленькая и бесконечный йогурт.

Так плохо мне было впервые. Утром, в Москве, сказала соседке, не хотела маму волновать: «Ира, отвези меня в 1-й Мед к Абраму Львовичу Сыркину, сама не дойду». Там я поднялась на четвертый этаж, открыла дверь в кабинет доктора, а дальше ничего не помню. Очнулась уже в реанимации. Замечательные врачи Майя Борисовна и Абрам Львович стояли надо мной. В больнице я провела месяца полтора.

На чемпионат мира в том же году после Олимпиады Наташа с Андрюшей поехали без меня. Я им звонила, меня волновало только их настроение, ибо они находились в великолепной форме и проиграть могли только сами себе. Не проиграли, стали четырехкратными чемпионами мира. А я перенесла микроинфаркт в результате тяжелейшей гипертонии, которая разыгралась в Калгари…

Мы не расставались друг с другом, мы взяли и разошлись. Точнее, разошлись наши дороги — они пошли в одну сторону, я в другую. Нет, мы не расставались, у нас даже не было прощания. Я люблю их по сей день. Люблю.

Торвилл и Дин

Конечно, знаменитые английские чемпионы в спортивных танцах никогда не были моими учениками. Но оказались они в этой главе не случайно. Нередко я «заряжалась» от их творчества не меньше, чем от своих лучших дуэтов. Как-никак, а десять лет проведены и рядом, и вместе. Но есть одна крохотная зацепочка, позволяющая мне считать себя пусть очень ненадолго, но их тренером. Существовала между нами маленькая тайна. О ней вы вскоре узнаете.

Я много уже про них рассказывала и в первой части книги, и в главе о моем театре, про их работу с моим коллективом. На Играх 1984 года в Сараево они в произвольной программе выступили с танцем на музыку «Болеро» Равеля. Их «Болеро» победить было невозможно никому и никогда. Они безоговорочно были лучшими и первыми, хотя как знать, поставь я на год раньше «Кармен» Бестемьяновой и Букину…

С идеей «Кармен» я носилась в преддверии олимпийского 1984 года, но меня тогда совершенно все доконали, говорили, что мои постановки слишком завязли в драматургии, нужно делать что-то повеселее. Я стала работать над «Русской ярмаркой», искрометным танцем, где что ни секунда, то находка. Его и сейчас можно смотреть, спустя почти двадцать лет он не выглядит устаревшим. Из «Русской ярмарки» легко сделать три программы, такое там количество непереработанного материала! Наташа с Андрюшей в Сараево завоевали серебро, это хороший результат. Ни с ними никто не боролся, ни они не боролись с Торвилл и Дином. Неравнозначные получились программы, «Болеро» — это новая эпоха в танцах, как и «Кармен». Но, наверное, жизнь сама все расставляет по своим местам.

У англичан в «Болеро» наблюдались явные нарушения правил. Мне позвонили из лондонской газеты, кажется «Дейли мейл», и сказали, что у них прошел чемпионат страны, у Торвилл и Дина в программе большие отклонения от правил, а поскольку я с ними соревнуюсь, они бы хотели услышать мой комментарий. Они еще сказали, что у судей получился большой разброс в оценках. Я ответила: для того чтобы что-то прокомментировать, неплохо сначала посмотреть на то, что собираешься комментировать. Они быстро нашлись — мы пришлем вам кассету. И мне действительно прислали запись произвольного танца Джейн и Криса. Я посмотрела пленку и пришла в неописуемый восторг. Но служба моя протекает в другом лагере — противоположном, и я должна была что-то придумать, чтобы как-то выскочить из этой двусмысленной ситуации. Действительно, в программе легко прочитывался целый ряд нарушений. Нарушения по элементам, нарушения по времени. Естественно, как-то нам полагалось реагировать, потому что или всем надо разрешить, такие вольности, или не разрешать никому. Вроде бы все звучало справедливо, но я-то понимала, как это все неправильно. Мне пришлось найти какие-то слова, и я сказала о нарушениях (понимая, что выиграть все равно у них невозможно), сказала, что все должны находиться в равных условиях. «Fair play» — честная игра, как говорят англичане.

Под Джейн и Криса, правда, легко не подкопаешься, они придумали всякие хитрости. Например, они стояли, а танцевали руки, голова, не двигались только коньки на льду, шло время, звучала музыка, но скольжения нет. И это можно было рассматривать двояко — и как нарушение, и как выполнение правил.