Ульрих Бехер - Охота на сурков

• Название: Охота на сурков
• Автор: Ульрих Бехер
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1976

Во многом автобиографичный, роман «Охота на сурков» посвящён жизни австрийского писателя-антифашиста в эмиграции в Швейцарии после аншлюса Австрии в 1936 г.

---

Впервые за сегодняшний день ее «вопрошающие антилопьи глаза» впились в меня.

— Сирио.

— Уоршлетта вывела его погулять в Стадзерский лес.

— М-м-м, à propos, Сирио. Нельзя ли мне одолжить у тебя «крейслер»? У меня свидание. В Сильсе, договорился там ужинать.

— С кем, позволь спросить?

— С господином адвокатом де Коланой, — ответил я по всей форме.

— Ты с ума сошел?

— Прошу прощения, может, немножко голова кругом пошла… как у тебя. В пять в Санкт-Морице состоятся проводы покойника.

— Но я вообще не читала извещения о его смерти.

— Я тоже не читал. Мне об этом сообщил господин Царли Цуан. А сейчас уже без четверти.

— Твои международные права при тебе? Да? Ну, хорошо. Дам тебе «крейслер». Но ключ от гаража не могу оставить. Поезжай потом домой, а послезавтра приведешь машину. — С этими словами она легонько чмокнула меня в правый уголок рта. — Поцелуеустойчивая.

— Кто?

— Помада, мерзкий Требла. Езжай к своему мертвецу.

К выносу тела я опоздал. Фрейлейн Туммермут в зеленом пальто и с таким же лягушачье-зеленым зонтом встретилась мне перед кафе «Д’Альбана», когда народ на площади уже расходился.

Пришлось угостить ее рюмкой шерри-бренди, поскольку она заговорила о несчастном случае на Дьяволецце, в котором был замешан ее жених Ленц Цбраджен.

— Ах, он уже три дня сидит под арестом. В каталажке. За неосторожность. Это случается с молодыми людьми, и не только с неосторожными. То сидят в каталажке, то снова на свободе. — Она, ужасная жеманница, произнесла это, ничуть не жеманясь. — А что, собственно, вы скажете об этом огромном рояле?

— Рояле?

— Да, мне гроб показался ящиком, в котором перевозят рояль. Я на весь спектакль смотрела отсюда, из окна. Просто-таки здорово!

В ответ на мои слова, что я опоздал на церемонию, она рассказала диковинную историю, которую ей изложил сам комиссар Мавень. Да, адвокат Гав-Гав был некогда сведущим юристом, и, когда составлял завещание, видимо, кое-какие остатки знания еще сохранились в его проспиртованном мозгу (так выразился Мавень). И вот результат — интереснейший параграф, чудовищный параграф. Раздел А: в случае кончины завещателя всех его собак следует умертвить «безболезненно, посредством уколов». Раздел Б: если завещатель скончается вместе со своими собаками, например, в результате несчастного случая — «voilà вершина чудовищного параграфа!» — останки завещателя и его — поименно перечисленных — спаниелей предать земле совместно в «ларе кедрового дерева». Если же законные наследники будут противиться исполнению этого параграфа, они лишаются наследства, которое целиком и полностью получает мистер Макайнточ (или что-то в этом роде), владелец питомника спаниелей в Абердине, Шотландия. Вот почему из дома, что напротив, вынесли такой большой ящик и поставили в обитый черным грузовик.

— Он как раз сейчас спускается в Берджель.

Там внизу, в Сольо, родовом поместье де Коланы, есть крошечное чудное кладбище, где вся семья издавна хоронила своих охотничьих собак.

— L’avvocato Гав-Гав похоронят на собачьем кладбище. Ну прямо-таки здорово! И уж понятно, никто из духовенства не сопровождает его.

— Концовка «Юного Вертера», — заметил я.

— Юного Вертера? — переспросила Туммермут. — Такого не знаю.

Я высадил ее у Пьяцагалли, куда только что зашел и доктор Тардюзер. С какой-то странно-торжественной усмешкой он крикнул мне:

— Печально, но забавно! Вот когда католическая медвежья лапа наконец-то справилась с протестантским павлиньим хвостом!

Проезжая по шоссе Кампфер — Сильваплана, проходящему под Орчас-д’Альбанелой, я вновь увидел одиноко стоящую меж оградительными столбиками лиственницу (словно памятник разыгравшейся в этом месте трагедии); доехав до той самой тропы, я свернул к обочине возле дерева. Что мне здесь нужно?

Как по волшебству умчались куда-то дождевые тучи, в светлые тени погрузилась долина, на Ла-Марнье вот-вот вспыхнут в лучах заходящего солнца горные вершины. Движенье на шоссе в эти предвечерние часы замерло. Со стороны Малойи промчалась мимо меня колонна мотоциклов с генуэзскими номерами, выряженные пестро мотоциклисты смахивали на пиратов, большинство без шлемов, с африканскими шевелюрами. Рокот моторов заглох вдали, остался тихий плеск волн о камни, те самые камни, на которых мы с тен Бройкой притаились, разглядывая жуткую картину, обнаруженную нами благодаря «свету в озере».

Вокруг содранной коры на стволе, там, где злополучный «фиат» полоснул по лиственнице, следы голубым мелом; такие же точно, уже смазанные, но еще различимые, на асфальте, несомненно, результат полицейских обмеров. Да, полиция свой долг выполнила.

Я вышел из машины, пересек шоссе и остановился у тропы, ведущей с Орчаса. Она спускалась к шоссе напротив прибрежной лиственницы, в нескольких шагах от озера. Не проезжая дорога и не прогулочная, всего-навсего горная тропа для пастухов, лесорубов и вьючных животных. Я наклонился. На усеянной гниющей хвоей, размягченной дождем земле виднелись свежие следы: огромный крестьянский башмак и маленькие копыта. Я сделал шага два-три по тропе. Свежий навоз мула, «яблоки» чуть меньше лошадиных. Здесь, видимо, поело ливня прошел на Орчас пастух с мулом. Но тут же оказался и другой, более старый след.

След грузовика.

Трех-четырехдневной давности, но почти не размытый недавним дождем: чересчур глубоко он врезался. И не от легковой машины. Параллельные двойные колеи, такие оставляют задние колеса тяжелых грузовиков. Грузовик въехал сюда, в лес, задним ходом. Не для разворота; для этого ему не надо было так далеко въезжать. Он въехал задним ходом, чтобы его укрыл лес?

Я сел в машину и двинулся дальше. Еще до Сильвапланы увидел указатель с надписью: «ОВА-ДЕЛЬ-ВАЛЛУН», стрела смотрела в сторону соснового леса. На горной тропе стоял чудовищно огромный грузовик, целиком скрытый лесом, так что громадный радиатор с названием фирмы — «ЯШЕР» — я обнаружил, лишь вплотную приблизившись к тропе. Грузовик был нагружен длинными бревнами, и на них, втягивая цепями другие бревна и укладывая их наверху, балансировали лесорубы в синих куртках.

Я подумал: а не вернуться ли тотчас в Понтрезину. Но отправился дальше, в Сильс.

Небо пылало холодным огнем, горевшим над черными вершинами. Первобытный ландшафт, но леса уже были; эпоха папоротников уже наверняка наступила. А эпоха грузовиков тоже? — вопрос, вызвавший у меня тягостное чувство. Что написано на том чудовище, терпеливо поджидавшем в зарослях папоротника: ЯШЕР? Или ЯЩЕР? И чудовище, которое я обнаружил в лесу у Сильвапланы, совместилось в моем сознании с другим, которого я не видел на месте «несчастного случая», но мощные следы которого обнаружил. Ящер; ящер притаился там три дня назад, выжидая ничего не подозревающую жертву.

7

(КРАСНЫЕ ГЛАЗА ГОСПОДИНА КЛАВАДЕЧЕРА)

Машину я оставил в деревне Сильс-Мария и короткую дорогу к «Чезетта-Гришуне» прошел пешком. Пересек булыжный двор. В прихожей стоял едва уловимый запах холодного камня и молока: как неделю назад, когда де Колана привел меня сюда, даже час тот же. Обшитый некрашеным кедром зал «Стюветта»; ни единой души. Перед лежанкой, свернувшись в огромный пестрый моток грязной бело-оранжевой шерсти, спал сенбернар. Он с присвистом похрапывал, но, как только я остановился перед ним, затих, потянулся, с трудом приоткрыл налитые кровью слезящиеся глаза, глянул на меня, издал хриплый рык. Вжик! — взлетела заслонка в стене; вжик! — опустилась. Меня заметили. С астматическим хриплым дыханием ко мне приблизилась огромная голова, и тут лохматый хвост завилял, сенбернар узнал меня. Не успел я снять пальто и опуститься на скамью у кафельной печи, а он уже положил тяжелую морду мне на колени и обслюнил брюки. Как и неделю назад, я попытался было отделаться от него:

— Хорошийнесхорошийпесхорошийпес, — и мысленным слухом уловил визгливый смех адвоката.

— Buona sera[130], — протяжно приветствовала меня Терезина. Она вошла, громко цокая — в zoccoli на босу ногу. (Видимо, на похоронах она не была.)

Без тени сердечности, скорее враждебно — чтобы скрыть робость или даже страх передо мной, или это обычное нетерпение по горло занятой хозяйки дома? — она спросила:

— Che desidera mangiare?[131]

Я заказал форель.

— Che bibita desidera?[132]

Пить?

— Il vino preferito del dottore de Colana[133], — сказал я, словно это само собой разумелось.

— Va bene[134], — пробурчала неряха, опустив глаза.

— Oggi…[135] — Я собрал все свои познания в итальянском, чтобы сказать, что приглашен сюда сегодня адвокатом на ужин.

Все, что крестьянка нашла нужным ответить, было:

— Il poverino.

Бедняга. Она вышла из комнаты в сопровождении сенбернара. Я остался один, один с чучелом сурка на горке, где хранились призы Мена Клавадечера за стрельбу.