Ульрих Бехер - Охота на сурков

• Название: Охота на сурков
• Автор: Ульрих Бехер
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1976

Во многом автобиографичный, роман «Охота на сурков» посвящён жизни австрийского писателя-антифашиста в эмиграции в Швейцарии после аншлюса Австрии в 1936 г.

---

— Я ведь рассказал вам о решении Либхеншля, — перебил его Вале, — держать все в секрете, пока комендант лагеря не вернется из Берлина, что произойдет в субботу вечером.

— Вы считаете, он сядет на телефон в воскресенье?

— Нет, мне кажется, он сделает это скорее сегодня днем, то есть в понедельник, который только начался.

— По-вашему, выходит, он только сегодня сядет за телефон, чтобы выведать у имперского деятеля в пенсне и у карлика — руководителя имперской пропаганды[200], каким образом лучше всего препарировать это сообщение для радиопередачи «Сказки колченогого»?

— Да, думаю так.

— Стало быть, они только завтра, во вторник, вылезут со своей версией?

— Да, вероятней всего, — сказал Валентин.

— Надо же, аккурат в день моего семидесятилетия. Этого еще не хватало, рр-х.

(Что это значило? Всего лишь прерывистый вздох или предвестник второго сердечного приступа?)

— Словом, если я-я-я проинформирую агентство сегодня вечером, после того как вы-ы-ы-ы уберетесь подобру-поздорову на своем «физелер-шторхе», мы все равно опередим колченогого карлика?

— Скорее всего.

— А ваше бегство, Тифенбруккер? Не должны ли эти деятели принять его в расчет? Не должны ли предположить, что в-ы-ы-ы растрезвоните по всему миру о последнем цирковом номере Джаксы?

— По теории вероятности навряд ли. Прикиньте сами. Тот гад мечтал, чтобы его коняга на глазах у всего лагеря ударила копытом знаменитого новичка и чтобы удар этот привел к летальному исходу. Тогда можно было бы не без основания заявить — я цитирую вас, Куят, — заявить о «несчастном случае на производстве, происшедшем по вине пострадавшего». Но Константин Джакса… в безнадежной ситуации совершил чудо, да, чудо… и до самого конца оставался го-спо-ди-ном положения, поэтому штандартенфюрер СС трижды оказался в дураках. Как ни препарируй, а последний цирковой номер Джаксы не влезает в рубрику «несчастного случая». Своего конягу этот тип потерял, да и меня тоже. С другой стороны, они не могут предположить, что я так быстро перебрался через границу, которая, как они думают, «на запоре». Скорее они рассудили так: до тех пор пока этот красный пес бродит где-то в пределах нашего тысячелетнего рейха, он побоится растрезвонить о происшествии в лагере. Я и впрямь о нем никому не рассказывал. Никому, кроме Вавроша из Кемптена, как-никак Ваврош — циркач. Но он-то будет молчать. Из чувства самосохранения.

— Тогда… — хозяин Луциенбурга искоса оглядел меня, — тогда ты тоже не станешь возражать, если я передам соответствующую информацию телеграфному агентству только завтра? Тебя это устраивает?

— Устраивает.

В висках у меня перестало стучать. Я даже не мог объяснить, до какой степени это меня устраивало. Хоть и на короткое время, я получал свободу действий, чтобы «бережно преподнести все» Ксане.

Наступил час расставания. (Неужели он пройдет, а я так и не спрошу Валентина о том, о чем все время хотел спросить? Хоть бы я вспомнил этот треклятый вопрос. Подобно тени большой рыбы, он быстро скользил где-то под истончившейся ледяной коркой… Пока не поздно, я должен, должен выудить его из ледяной полыньи.) Ни я, ни Валентин уже больше не садились; Куят, нацепив на нос очки, показывал Тифенбруккеру по карге предполагаемый путь следования «физелер-шторха», а тот слегка наклонился к деду, упершись кулаками в бока.

— Смотрите, Тифенбруккер. Ваш пилот Лиэтар, наверно, сделает посадку в Тулоне и заправится горючим, хотя, возможно, он и не станет заправляться… Во всяком случае, французы не подведут. А потом он сразу же перелетит через Средиземное море. Лионский залив останется у вас по правую руку и Барселона тоже. Мсье Лиэтар возьмет курс на Барселону только в крайнем случае, если вдруг какой-нибудь «мессер» Германа-морфиниста[201] заинтересуется совершенно безобидным спортивным самолетом с французским опознавательным знаком. Словом, пилот прямиком доставит вас к устью Эбро вблизи… взгляните-ка сюда… вблизи Камбриля. Вы как раз поспеете к обеду в Agrupación Autouoma del Ebro, к обеду у Модесто.

Я вспомнил, что Адан Итурра, молодой баск, упоминал о группе войск, находившейся под командованием Модесто. Куят снял очки.

— Модесто — блестящий полководец, человек безупречной честности, отличный парень, недаром его зовут Модесто[202]. Ему подчинены два армейских корпуса, в них входят, кстати, тридцать пятая дивизия генерала Вальтера и сорок пятая подполковника Ганса, одиннадцатая Интербригада из этой дивизии была передана дивизии Вальтера.

— Ганс Кале, — сказал Валентин, — мой закадычный друг.

— Если вам повезет, а везение, как вы справедливо заметили, необходимо даже приверженцам исторического материализма, вы поспеете в его штаб к comida[203]. Как у вас, между прочим, с испанским?

— Salud, commandante[204]. Самые необходимые слова я выучил в России.

— Ну а теперь сможете выучить самые необходимые русские слова в Испании, у моего друга полковника Лоти… Впрочем, но зря вас зовут Кавказец Вале. В уроках русского вы не нуждаетесь… Итак, они ищут замену комиссару сорок пятой дивизии, который тяжело заболел. Его зовут Севиль…

Впервые со времени сердечного приступа слоновьи глазки Кавалера тропиков на секунду опять лукаво заблестели.

— И непосвященные и посвященные, — продолжал он, — наверно, удивятся, что я знаю тамошнюю обстановку как свои пять пальцев. Да? А ну, Требла, не полететь ли и тебе, — он помахал очками над Средиземным морем, — к Эбро?

— Не мешало бы, — сказал я.

— Не-е-т, я просто пошутил. Не делан такого глубокомысленного лица. Кроме всего прочего, в «физелер-шторхе» есть только о-о-дно место, рядом с пилотом.

Вале, который по-прежнему стоял, упершись кулаками в бока, спросил:

— Разве ты, товарищ, не был военным летчиком?

— Знаешь что, Требла, лети к Модесто в смокинге! — Впервые после припадка Куят издал несколько хриплых звуков, которые должны были изобразить смешок. — Посмотрите внимательней на этого молодца, Тифенбруккер, куда ему лететь, он же развалина.

— Валентин, разве я похож на развалину? — спросил я спокойно.

— Не нахожу. Нет, я этого совсем не нахожу, — ответил Валентин, обращаясь к деду.

Куят скосил глаза сперва на него, потом на меня, словно слон, опустившийся на колени, и снова обратился к Вале:

— Позвольте, двадцать лет тому назад один британский летчик над Черным морем угодил этому типу прямо в башку…

— В голову, — поправил я его.

— Ладноладпо, пусть в голову. Сие довольно широко известно. А тот, кто этого не знает, сам догадается.

— Ты бы догадался? — спросил я Валентина.

Не глядя на меня, он ответил:

— Да, это известно. И довольно широко известно также, что в феврале тридцать четвертого он исполнял обязанности второго заместителя командира шуцбунда в Штирии…

— Во-первых, тогда он был на четыре года моложе!

— Мне еще нет сорока, — тихо сказал я.

— Во-вторых, как раз в данное время генштаб республиканской Народной армии намерен назначать на посты батальонных и ротных командиров исключительно испанцев. Ходят слухи даже, что в связи с этим распустят Интернациональные бригады. Хотя, возможно, это пустая болтовня. Как бы то ни было, пехотинцы им вообще не нужны. Нужны, правда, летчики… В-третьих, ты сам как-то признался, что не можешь больше летать. Но даже если бы ты и не был так сильно пришиблен тем ранением, то и тогда тебе не следовало бы сматываться с Тифен-бруккером на Эбро… В-четвертых, ты еще понадобишься…

— Это можно сказать о каждом.

— Ты же сочинитель, — прошипел дед.

— Ты хочешь сказать, плохо починенная развалина.

— Bobagem! — (Что должно было означать «чушь» в переводе с португальского.) — И в-пятых, — Куят поднял свои большие ладони, словно заклиная меня, — и в-нятых, дружище, ты не можешь оставить Роксану одну в эту ми-ну-ту…

Валентин посмотрел на меня в упор своими мужицкими глазками, его нос, мягко освещенный отсветами, проникавшими сквозь рентгеновский снимок Европы в масштабе 1: 2 750 000, казался еще более распухшим.

— Нет, я не могу взять тебя на войну, на войну в Испанию. Останешься, значит, здесь, в… Где ты живешь?

— В данный момент в Понтрезине, — с явным облегчением ответил за меня Куят.

— Останешься, значит, в Понтрезине, Требла.

И в Понтрезине идет война, Валентин. (Этих слов я вслух не произнес.)

Стоячий воротничок деда, который мы раньше расстегнули, держался теперь на одной запонке на затылке; концы воротничка горизонтально лежали на плечах. В янтарных бликах столика (разложенная на нем карта Европы слегка приглушала их) воротничок напоминал украшение бога в азиатском храме. Собираясь покинуть сейчас башню, свое одинокое убежище, Куят буквально обрушил на нас поток прощальных слов; на секунду я с опаской подумал даже, что это его лебединая песня или, вернее, лебединое курлыканье. «Эфедринизированный» или «шокированный», я не очень-то прислушивался к его бормотанью, но в конце концов сказал: