А Бахвалов - Нежность к ревущему зверю

• Название: Нежность к ревущему зверю
• Автор: А Бахвалов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Выпили молча. А затем сидевший справа от Гая Костя Карауш, растроганный, поцеловал оратора.

- Люблю тебя, Гай! Умница!

Через час, когда вино и время ослабили напряжение от рвущегося наружу запаса слов, когда уехал Старик и его помощники, голоса за столиками стали вольными, разговоры потекли десятками самостоятельных ручейков.

Когда удалилось и базовское начальство, Костя принялся "давить" своим шумным косноязычием начальника бригады прочности деликатнейшего Бунима Лейбовича Шалита, к несчастью сидевшего рядом, справа от Кости. И вот уже от его анекдотов смеется, закинув голову, Гай, утирает слезы Буним Лейбович, довольный хохочет Костя.

Механик Пал Петрович влюбленно глядит на тамаду и говорит что-то, не замечая, что его никто не слушает.

Рядом с ним улыбается собственным мыслям Козлевич. Они у него сейчас настолько хорошие, что от удовольствия он нет-нет да и принимается хлопать в ладоши, приговаривая на мотив: "Валенки, валенки, не подшиты, стареньки":

- Ла-адушки, ла-адушки, где были, у бабушки!..

Если ему еще выпить, он станет генеральски строгим, начнет подходить к знакомым и незнакомым, говорить вступительно: "Ну!" и, не меняя выражения лица, плотно целоваться - как благодарить за службу.

Сидящий справа от него Долотов, судя по оживлению облепивших его молодых ребят из КБ, тоже "завелся". Замкнутый, необщительный, Долотов был человеком особых статей. Начать с того, что ему везло как заговоренному. Дважды кряду: сначала в экипаже испытателей серийного завода на "С-440" машину затянуло в неуправляемый крен из-за чрезмерно заниженной скорости захода на посадку с остановленными на одной стороне двигателями, они "промазали" полосу и врезались в ограду летного поля; и во второй раз на этой же машине с Тер-Абрамяном во время вынужденной посадки на лес, - в обоих случаях летавший вторым летчиком Долотов был единственным, кто мог рассказать о случившемся сразу же после аварии. Исход же аварии первого предсерийного "С-14", у которого во время захода на посадку внезапно остановились двигатели, выглядел неправдоподобно: упавшая машина разломилась надвое, а между тем никто из экипажа не пострадал. Вел самолет Долотов. На его счету значилось первое поражение воздушной цели истребителем-перехватчиком ракетной атакой "в лоб"; он поднимал "С-14", испытывал стартующие под крыльями самолета-носителя крылатые ракеты... Но никакие происшествия и никакие работы не делали его разговорчивее, ничего не меняли в складе характера. То малое, что было известно о нем, не позволяло составить сколько-нибудь законченного представления о его прошлом. Говорили о тяжелом детстве парня, об эвакуации из Ленинграда детского дома, где он рос, о бомбежке эшелона с детьми под Ярославлем, о лице фашистского летчика, увиденного Долотовым в открытом фонаре "Ю-88", когда тот уходил от земли, оглядывая результаты очередной атаки беззащитного эшелона. Все это, видимо, особым образом вылепило характер Долотова, наделив парня проницательным и беспощадным умом. Летавших с ним Долотов удивлял настойчивостью, с какой добивался безукоризненного выполнения указанных в задании полетных режимов. Грубоватые остроты Кости Карауша обходили Долотова стороной, не иначе одессит имел случай убедиться, что шутить с этим парнем накладно.

Жена Долотова была дочерью прославленного аса второй мировой войны, командира авиаполка на востоке, в котором после училища служил Долотов. Его знакомству с будущей женой как-то способствовало то, что в учебном бою Долотов одолел аса на своем "МиГ-15".

Лютров, Гай-Самари, Санин, Костя Карауш и в особенности Извольский, которого Долотов уважительно называл по имени-отчеству - Виктор Захарович, - все они, каждый по-своему, любили Долотова, но не пытались навязать ему свое общество. Отчего-то не казалось странным, что на работе у него нет близких друзей. Будучи безупречным работником, Долотов оставался "человеком в себе" в отношении тех проходящих событий дня, о которых принято перекинуться словом в свободную минуту. О его отношении к Гаю Лютров узнал случайно, будучи во второй кабине нового истребителя-спарки. На правах летчика-инспектора Долотов выпускал его на облетанной им машине. Они заканчивали обязательный часовой полет, в котором выпускаемый проделывает все предложенные инспектором маневры. Лютров посадил спарку в самом начале большой полосы и почувствовал, что Долотов взял управление.

- Долго бежать. Подлетнем немного, - сказал он.

Лютров так и не понял, для чего это ему понадобилось. Пока машина набирала полетную скорость, а затем отрывалась от земли, полоса оказалась на исходе. Поняв, что может не уложиться, Долотов поспешно бросил спарку на бетон так, что в ответ получил один за другим три "козла". Запахло "жареным". На последнем подскоке, когда машина была в воздухе, Долотов успел поставить на тормоза колеса шасси. При следующем касании самолет точно прилип к земле. Колеса оставили позади три черные искривленные полосы от стертой резины.

Долотов молчал. Молчал и Лютров. Долотов все так же молча рулил на стоянку, и Лютров решил, что ничего и не услышит о неожиданном эксперименте инспектора, но тот вдруг заговорил:

- Из такого положения могут выбраться только Гай и Долотов.

Дорого дал бы Лютров, чтобы увидеть лицо человека в первой кабине. Ему стало весело. Чудной выглядела похвала Долотова самому себе.

- Но войти в такое положение тоже не всем удается?

- Воспитанные люди, Леша, отличаются от невоспитанных тем, что умеют не замечать чужие промахи.

- Будем надеяться, что на КДП сидят воспитанные люди.

Долотову повезло и тут: полетов в этот день было много, и его, единственную на памяти Лютрова, странную выходку никто не заметил. Выбравшись из кабины, Долотов посмотрел на стертую до непригодности резину колес и сказал, растерянно улыбнувшись:

- Видел ты еще такого дурака?

Зная характер Долотова, Лютров ни словом не обмолвился о происшедшем и, вспомнив о полете на спарке сейчас, на банкете, с интересом наблюдал, как после нескольких рюмок исчезает замкнутость Долотова. Он доказывал что-то ребятам из КБ, прерывая собеседника косноязычным словцом: "Пджди, пджди, пджди!.."

Да и не только в Долотове происходила эта перемена, у всех сидящих за столом менялись и голоса, и лица...

Уже никто не слушал ни тамаду, ни запоздалых ораторов, порывающихся перекрыть всеобщий шум вспышками невнятного красноречия. Боровский разрумянился и как будто помолодел, что не осталось без внимания Кости Карауша.

Лютров подумывал захватить с собою Карауша да убираться домой, когда к нему повернулся Гай.

- Слава зовет.

Лютров вопросительно поглядел на героя вечера. Чернорай указывал ему на место рядом с собой.

- Садись, Леша. Только не поздравляй, я уже ничего не чувствую.

- Все равно именинник, никуда не денешься.

Крупное лицо Чернорая принадлежало к тем мужским лицам, что с годами не покрываются морщинами, не вянут, а становятся мосластыми - грубеет и все более проступает сквозь кожу костяк черепа.

- Погоди. Чего я тебе хотел сказать?.. Вот, черт, забыл!

- Вспомнишь. Что такой невеселый?

- Шут его знает, не по себе что-то... А тут еще Гай душу разбередил.

- Брось. И после нас кто-то будет здесь летать.

- Все так... Но Димову больше подошла бы громкая работа. Он на пять лет моложе меня, и потом, это такой парень был... Честный, чистый, умница... Его отец, болгарин из Молдавии, бывал у нас в части по праздникам, все покручивал усы, на сына любовался. Хороший такой дядька, на моего батю похож, тоже крестьянин. Станешь ему говорить, чтоб не забыл приехать на следующий праздник, а он смеется и отрицательно качает головой. Так у них, у болгар, заведено; качает из стороны в сторону головой, значит "да", а сверху вниз - "нет"... Не дожил старик до января. Может, это и лучше. А тут еще Жоркина девушка...

Чернорай рассеянно крутил рюмку, отливающую цветами нефтяного пятна на воде.

Столы опустели. Торопясь покончить со сверхурочной работой, официантки убирали посуду. Часы над пустующим столом Главного показывали без малого девять.

Неожиданно возле них выросла растрепанная фигура ведущего инженера Иосафа Углина. Он стоял в перекошенных очках на блестевшем носу, серый пиджак был расстегнут. Углин держал перед собой до половины налитую рюмку коньяка и старался быть торжественным.

- Вячеслав Ильич... и Алексей Сергеевич! Я хочу поздравить Вячеслава Ильича с... посадкой! Небывалой и нежной для такой машины. Да. Не думайте, что я. пьян. Я намеревался сказать об этом раньше, но не решился... Перегрузка на шасси во время касания земли равнялась... Как вы думаете? Ноль пятнадцати сотым!.. Можете записать это... для биографии.

- Спасибо, мне очень приятно.

- Чернорай добродушно усмехнулся.

Ведущий тряхнул головой и отошел.

- Проси его на "девятку", - сказал Чернорай, - это стоящий парень...