Петер Энглунд - Первая мировая война в 211 эпизодах

• Название: Первая мировая война в 211 эпизодах
• Автор: Петер Энглунд
• Издательство: АСТ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-083400-6

Петер Энглунд известен всякому человеку, поскольку именно он — постоянный секретарь Шведской академии наук, председатель жюри Нобелевской премии по литературе — ежегодно объявляет имена лауреатов нобелевских премий. Ученый с мировым именем, историк, он положил в основу своей книги о Первой мировой войне дневники и воспоминания ее участников. Девятнадцать совершенно разных людей — искатель приключений, пылкий латиноамериканец, от услуг которого отказываются все армии, кроме османской; датский пацифист, мобилизованный в немецкую армию; многодетная американка, проводившая лето в имении в Польше; русская медсестра; австралийка, приехавшая на своем грузовике в Сербию, чтобы служить в армии шофером, — каждый из них пишет о той войне, которая выпала на его личную долю. Автор так “склеил” эти дневниковые записи, что добился стереоскопического эффекта — мы видим войну месяц за месяцем одновременно на всех фронтах. Все страшное, что происходило в мире в XX веке, берет свое начало в Первой мировой войне, но о ней самой мало вспоминают, слишком мало знают. Книга историка Энглунда восполняет этот пробел. “Восторг и боль сражения” переведена почти на тридцать языков и только в США выдержала шесть изданий.

---

Когда 1-я рота построилась, выяснилось, что 29 солдат нет ни среди живых, ни среди убитых. Одним из пропавших был Крестен Андресен.

Он никогда больше не даст о себе знать.

Его судьба неизвестна[204].

122.

Воскресенье, 13 августа 1916 года

Флоренс Фармборо осматривает, поле боя на Днестре

Взору открывается потрясающе дивный пейзаж. По обе стороны тянутся длинные, извилистые холмы, покрытые лесом: прямо перед ними лежит волнистая долина, окаймленная вдали высокими крутыми вершинами Карпат. Когда же колонна подошла ближе к месту, которое еще вчера служило полем боя, идиллическая картина померкла. Они проходили мимо брошенных батарей, через деревни, разрушенные снарядами, изрытые окопами, так что остались лишь груды камней и досок; проезжали мимо чернеющих воронок от снарядов. Размеры их зависели от калибра: обычный снаряд полевой артиллерии в 7–8 см оставляет воронку около метра, а тяжелые снаряды в 42 см образуют воронку в двенадцать раз больше.

На холме они делают остановку. Вчера здесь находилось лучшее укрепление из всех австро-венгерских позиций. Сегодня это всего лишь месиво из обрывков колючей проволоки и полуобвалившихся окопов. В них лежат трупы врагов. Они еще свежие, летняя жара еще не запустила процесс разложения, и убитые производили впечатление живых людей. В одном из окопов она увидела три тела, и только неестественно вывернутые конечности убедили ее в том, что люди действительно мертвы. В другом месте она видит вражеского солдата, вытянувшегося на земле. Лицо его неподвижно, кожа будто у живого. Флоренс думает, как и многие другие, созерцая эту не очень трагическую смерть: “Он словно уснул”.

Они забираются в свои повозки, и путешествие продолжается. Вскоре им становятся яснее масштабы сражения, которое вчера окончилось победным прорывом. Поле боя из единственного превращается во множественные поля, они достигают мест, где русские тоже не успели убрать своих погибших:

Повсюду лежали трупы в странных, неестественных позах, там, где упали: скрючившись, согнувшись пополам, вытянувшись, ничком вниз, лицом в землю. Австрийцы и русские лежали рядом друг с другом. Эти растерзанные тела пропитали землю своей кровью. Там лежит австрийский солдат без ноги, его лицо почернело и распухло, у другого лицо покрыто ранами, на него страшно смотреть, вот русский солдат, подогнув ноги, повис на колючей проволоке. В зияющих ранах копошатся мухи и еще что-то, похожее на червей. Я была рада, что со мной находились Анна и Екатерина. Они, как и я, молчали. Их глубоко потрясло увиденное. Ведь эти “кучи” еще недавно были человеческими существами: мужчинами, молодыми, сильными, полными жизни. Теперь они лежат здесь, тихие, безжизненные, неуклюжие тела, когда-то живая плоть и кровь. Как же хрупка и беззащитна человеческая жизнь!

Эти искалеченные, истерзанные тела были, конечно, сами по себе реальностью, но также и картиной того, что делает война с представлениями и надеждами людей, — да и со всей их прошлой жизнью. Война началась не в последнюю очередь как попытка сохранить Европу в точности такой, как была, восстановить status quo, а на самом деле превратила весь континент в нечто такое, чего люди и вообразить себе не могли в самом страшном сне. И вновь подтвердилась старая истина, что война рано или поздно становится неконтролируемой, контрпродуктивной, потому что люди и общество в своей слепой жажде победы готовы пожертвовать ради нее всем. Истина эта стала еще очевиднее теперь, когда власть предержащие непреднамеренно, незапланированно выпустили на свободу совершенно неуправляемые силы: крайний национализм, социальную революцию, религиозную вражду. (Уже не говоря о гротескных долгах, подрывавших экономику всех воюющих государств.) Потрясенная увиденным, Фармборо ищет прибежища в своей вере: “Нужно верить и полагаться на милость Божию, иначе эти страшные видения сведут с ума; иначе исполненное отчаяния сердце дрогнет”.

Они останавливаются, разбивают лагерь, но и здесь их по-прежнему окружают мертвые тела. По истечении времени включились неумолимые механизмы разложения. В воздухе все ощутимее сладковатый трупный запах, все слышнее жужжание жирных мух. Мужчины не обращают внимания на тела или притворяются, что не обращают внимания, они считают это лишь вопросом гигиены. Но Флоренс и другие сестры милосердия чувствуют себя ужасно, особенно когда наступает время обедать. Прямо за ее палаткой лежит убитый, наполовину засыпанный землей от взрыва. Виднеется его голова. Одна медсестра идет туда и покрывает лицо убитого куском ткани. Затем Флоренс собирается с духом и достает свой фотоаппарат, чтобы запечатлеть многочисленных убитых австрийских солдат. Едва сделав два снимка, она чувствует, как ее охватывает стыд. По какому праву она пристает к этим безжизненным телам? Нет, разве она не видела убитых? Разве она совсем недавно не интересовалась Смертью?

И день продолжался под знаком смерти.

Позднее, в ожидании поручений или приказа о выступлении, она пересиливает себя и снова идет взглянуть на павших. Она проходит мимо деревни, разрушенной артиллерийским огнем русских (“Да поможет Бог ее жителям!”), мимо зловонной братской могилы и выбирается к логическому завершению цепочки событий — к маленькому и ухоженному военному кладбищу, которому от силы один год. Она знала раньше, что австро-венгерская армия очень серьезно относится к местам захоронений и с почетом предает земле даже павших врагов. Небольшая площадка тщательно огорожена. Дорожка ведет к украшенным резьбой воротам с деревянным крестом наверху и надписью по-немецки: “Здесь покоятся герои, павшие за свое отечество”. Под героями подразумеваются разные национальности, рядом с австро-венгерскими солдатами лежат и русские, и немцы. Павший герой еврейского происхождения покоится не под крестом, а под звездой Давида.

За ужином до них доходят обнадеживающие новости. Разумеется, им было известно, что военные операции на севере затянулись, но вместе с тем они собственными глазами видели, что здесь, на юге, масштабное наступление продолжается; к своей величайшей радости, они узнали, что после нового прорыва австро-венгерская армия отступает столь поспешно, что с ней фактически потеряна связь. Похоже, враг оказался на грани полного коллапса. И они воспрянули духом. Без Австро-Венгрии Германии будет трудно продолжать войну, и тогда итальянская армия сможет беспрепятственно оккупировать земли двуединой монархии[205].

Флоренс также услышала другую новость, которая особенно обрадовала ее. Одним из государств, вступивших в войну, была Персия. Это произошло год назад, когда в страну вошли британские и русские войска[206]. С тех пор там велись бои. Сегодня вечером Флоренс узнала, что человеком, кто внес наибольший вклад в восстановление, так сказать, порядка в Персии, был бригадный генерал сэр Перси Сайкс[207]. Будучи британской подданной, Флоренс не могла не испытывать чувства гордости за свою страну.

Таким образом, день завершился удачно. Солнце закатилось за горизонт, а ночной ветерок доносил до палаток все более резкий запах гниющей плоти тысяч павших героев.

♦

В тот же день Ангус Бьюкенен находился у реки, где его колонна преследовала по пятам отступающего врага, который взрывал за собой все мосты. Он пишет:

Мы спустились в заболоченную низменность, воздух здесь нездоровый, сырой, полным-полно мошкары. Остаток дня и два следующих мы трудились как прилежные муравьи, строя большой свайный мост из бревен, с одного высокого берега реки на другой. В конце третьего дня у меня началась лихорадка, и не хватило сил закончить работу.

123.

Вторник, 29 августа 1916 года

Андрей Лобанов-Ростовский почти участвует в Брусиловском прорыве

Событие, едва не стоившее ему жизни и ставшее самым страшным переживанием за все годы на фронте, начиналось как дурацкая шутка. В понедельник они узнали о том, что Румыния, после долгих колебаний, примкнула наконец к союзникам и объявила Центральным державам войну. Эта новость была воспринята с энтузиазмом[208], и кое-кто из роты, которой Лобанов-Ростовский должен был оказать поддержку, не мог удержаться, чтобы не ткнуть лишний раз немцев носом в дерьмо. Они выставили большой плакат с надписью по-немецки, где для врага в окопах напротив рассказывалось о свершившемся факте.

Сперва немцы как будто не обратили на это внимания. И когда Лобанов-Ростовский ближе к вечеру во вторник вернулся на свой пост на передовой, там было совершенно спокойно. Спокойнее, чем обычно. Не слышно пулеметов, ночное небо не освещается зелеными, красными и белыми каскадами искр от ракетниц.

Несмотря на затишье (или, может, как раз поэтому), он занервничал. Схватил трубку полевого телефона и позвонил на командный пункт. Спросил, который час. Ему ответили: 23.55.