Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

• Название: Всё тот же сон
• Автор: Вячеслав Кабанов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Книга воспоминаний.

«Разрешите представиться — Вячеслав Кабанов.

Я — главный редактор Советского Союза. В отличие от тьмы сегодняшних издателей, титулованных этим и еще более высокими званиями, меня в главные редакторы произвела Коллегия Госкомиздата СССР. Но это я шучу. Тем более, что моего издательства, некогда громкославного, давно уже нет.

Я прожил немалую жизнь. Сверстники мои понемногу уходят в ту страну, где тишь и благодать. Не увидел двухтысячного года мой сосед по школьной парте Юра Коваль. Не стало пятерых моих однокурсников, они были младше меня. Значит, время собирать пожитки. Что же от нас остается? Коваль, конечно, знал, что он для нас оставляет… А мы, смертные? В лучшем случае оставляем детей и внуков. Но много ли будут знать они про нас? И что мне делать со своей памятью? Она исчезнет, как и я. И я написал про себя книгу, и знаю теперь, что останется от меня…

Не человечеству, конечно, а только близким людям, которых я знал и любил.

Я оставляю им старую Москву и старый Геленджик, я оставляю военное детство и послевоенное кино, море и горы, я оставляю им всем мою маму, деда, прадеда и любимых друзей — спутников моей невыдающейся жизни».

---

Президенту фонда «Знамя»

г-ну С.И. Чупринину

Январь 1994 г.

Уважаемый Сергей Иванович!

Издательство «Книжная палата» намерено и в дальнейшем сотрудничать с фондом.

Премию авторам журнала «Знамя» на 1994 год мы устанавливаем в размере 500 долларов США «За прозаическое произведение (роман или повесть), вызвавшее повышенный читательский интерес».

Эта формулировка, возможно, и нуждается в уточнении, но сущность её представляется нам важной.

«Книжная палата» прежде работала в тесном союзе с «толстыми» журналами, превращая в книги наиболее популярные журнальные публикации, чем и завоевала читательскую признательность… Теперь же книжный и журнальный репертуары не только не совпадают, но и вообще залегли в весьма отдалённых друг от друга социально-культурных пластах. Определённое «несовпадение» объяснимо и нормально, но абсолютная разноплановость прозаического репертуара представляется нам симптомом болезненности. Что касается публикуемой прозы, то, конечно же, художественный уровень книжных изданий в целом значительно уступает уровню журнальных публикаций. И это не только объясняется общей ситуацией на книжном рынке, вынуждающей книжных издателей забыть о творческой «отваге» и целиком отдаться «расчёту», но свидетельствует и о том, что современные российские писатели не очень хотят или просто не умеют писать для читателя. Зарубежными пророками наш читатель уже насытился и вполне готов внимать своим, а их-то и нет…

Мы понимаем, что журнал должен прежде всего высоко держать планку художественности, но ведь всё-таки нельзя сказать, что опыт мировой литературы свидетельствует о том, что художественность — одно, а популярность — нечто иное.

Вот эти-то соображения и побудили нас предложить названную формулировку премии.

В. Кабанов

Всё это было хорошо. Но каждый раз, когда подступал Старый Новый год, я трепетал и бился, не будучи уверенным, что опять удастся мне выцарапать из моего скупого издательства эти пятьсот долларов и получить их к тому же наличными. Никто же ведь не понимал, что за эти несчастные доллары мы приняты в приличном обществе, куда нам по иным причинам уже нет входа.

Да, к 1993 году издательство «Книжная палата» стало тихо, но ощутимо затухать. И вот директор наш Алексей Филиппович Курилко лично проанализировал социально-экономическую ситуацию и сделал вывод, что издавать книги теперь просто бессмысленно и беспощадно по отношению к коллективу, поскольку — разорительно. В один прекрасный день он нам сказал:

— Сосредоточимся на выпуске государственной библиографии. Это обеспечит нам скромный, но устойчивый доход.

Так сказал директор и уволил коллектив редакции художественной литературы. Я, правда, сказал, что в таком случае нужно уволить и меня, но директор возразил. Он, дескать, издательство себе не представляет без главного редактора, а потому и просит меня забыть об этой мысли хотя бы до той поры, пока он с моей помощью не закончит переструктуризацию.

Я начал помогать и, приступив к борьбе борьбы с борьбой, со страшным скрипом продавил издание книги Коваля «Опасайтесь лысых и усатых». Директор же продолжал анализировать это. Для углубления процесса анализа вступил он в Экономическое международное общество, сотворённое Гавриилом Поповым, и стал аккуратно посещать экономические сессии, проводимые то в Америке, то в Австралии, то где-то там ещё. За счёт, разумеется, издательства (включая представительские в рассуждении того-сего).

— У нас настолько тяжёлое положение, что мне необходимо проанализировать экономическую ситуацию в мировом масштабе, а также опыт мировой освоить!

Так говорил Курилко.

Подошла очередная Франкфуртская книжная ярмарка, и Алексей Филиппович туда поехал, хотя до этого не ездил никогда и никого не посылал. Из Франкфурта-на-Майне вернулся наш директор новым человеком. И так сказал:

— Ну, я там посмотрел… Я тоже так хочу. Давайте книги издавать!

— Но ведь редакции-то нет, — кто-то тихо ему заметил.

— Ничего, справимся. Я сам готов редактировать!

* * *

И было с книгами чем дальше, тем страшней. И хотя даже дикие книгопродавцы говорили, что эротикой, боевиками и чертовщиной публика наелась, и обещали возвращение к классике, сами пока что брали у издателей только чернуху. А мы вообще продавать не умели — у нас же раньше улетало всё с колёс, и было мало. Мы только к этому привыкли.

И я всё думал, как соблазнить читателей хорошей книгой? Если я получаю высокое наслаждение… ну, скажем… от общения со своею женой… Так неужели же другие не могут испытать того же? Неужели другим может этого не хотеться? А они как будто не хотят… Да быть того не может!

В общем, придумал я книгу:

ЧЕТЫРЕ ФРАНЦУЗА О СТРАННОСТЯХ ЛЮБВИ

Начать хотел так.

Поговорим о странностях любви.
Другого я не смыслю разговора.

Александр Пушкин

Один француз сказал однажды русскому, гостившему в Париже:

— Mon vieux, за тысячу лет нашей истории мы сделали женщину, обед и книгу. В этом нам никто не откажет…

Это не был великий француз. Он торговал подержанными автомобилями и меньше всего думал о величии нации. Зато и выразил её мировую роль. Просто у французов до недавнего времени так было принято: каждый из них в течение жизни произносил хотя бы одну гениальную фразу. В XVIII веке, правда, Франсуа де Ларошфуко записал свои «Максимы» и чуть было не лишил французов любимой их привилегии. Смятение, однако, было недолгим. Оказалось, что в воздухе Франции, даже после пролёта Ларошфуко, продолжают витать великие фразы. Их с избытком хватило на два последующих века, и кое-что осталось на наш двадцатый.

Так мы о чём? О любви. Согласимся, что наш непосредственный опыт, обогащённый даже советами болтливых приятелей, был бы всё-таки слишком ничтожным, если бы мы не воспользовались опытом всего человечества, запечатлённым в книгах.

Только женщина побуждает нас к чистому творчеству и, в частности, к написанию книг. Так о чём, для кого сочинять?

О женщинах и для женщин. О любви для любви. Наш знакомый француз называл ещё и обед. Это — необходимое связующее. Приятнейшее после женщин и книг. Не следует забывать, что французский обед естественным образом включает вино…

«Познания о любви мы черпаем обычно из книг и благодаря им впервые испытываем желание вкусить от её радостей».

Это сказал другой француз. Великий Мопассан, непревзойдённый знаток и певец любви. Он не вошёл в число наших гостей лишь только потому, что, как нам показалось, его — слава Богу — и без того у нас много читают.

Итак, о странностях любви. Давайте же поговорим об этом. Поговорим не спеша, с добрыми приятелями, в конце обеда, за чашечкой кофе…

У нас сегодня четыре гостя, и каждый расскажет историю, где всё — любовь, и всё — странность.

Первого гостя зовут Антуан Франсуа Прево. Этот аббат родился в почтенной буржуазной семье на исходе XVII века и прожил бурную, мятежную жизнь, полную приключений. К двадцати четырём годам, устав от утрат и скитаний, он принял обет монашества и за несколько лет написал в монастырской келье большой роман, имевший успех. Тогда он сбежал из монастыря и снова писал.

Книгопродавцы, однако, во все времена верят только в то, что уже продаётся. От Прево хотели одного: продолжения Большого Романа. А у него к этому времени была небольшая вещица, которую он написал без особых усилий. История, подобная пережитой им когда-то, просто и без особых затей легла на бумагу. Он и подсунул её голландскому издателю в виде продолжения, хотя «История кавалера де Грие и Манон Леско» никак не связана с событиями нашумевшего романа.

И новая книжка Прево увидела свет. Конечно же, её покупали. Не обошлось и без скандала.

«Этот бывший бенедиктинец, — писал рецензент, — полоумный; недавно он написал омерзительную книжку под названием „История Манон Леско“, а героиня эта — потаскуха, заключённая в приют и в кандалах отправленная на Миссисипи. Книжка продавалась в Париже, и на неё летели, как бабочки на огонь, на котором следовало бы сжечь и книжку и самого сочинителя, хотя у него и недурной слог».

Всё прошло. Отшумели критические страсти, и много воды утекло. Последнее приключение аббат Прево пережил в анатомическом театре. Тело его после апоплексического удара было доставлено для надлежащего вскрытия, и едва прозектор приступил к своему занятию, как аббат Прево очнулся… Однако скальпель патологоанатома уже сделал достаточный надрез, и наш герой скончался зарезанным.