Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

• Название: Всё тот же сон
• Автор: Вячеслав Кабанов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Книга воспоминаний.

«Разрешите представиться — Вячеслав Кабанов.

Я — главный редактор Советского Союза. В отличие от тьмы сегодняшних издателей, титулованных этим и еще более высокими званиями, меня в главные редакторы произвела Коллегия Госкомиздата СССР. Но это я шучу. Тем более, что моего издательства, некогда громкославного, давно уже нет.

Я прожил немалую жизнь. Сверстники мои понемногу уходят в ту страну, где тишь и благодать. Не увидел двухтысячного года мой сосед по школьной парте Юра Коваль. Не стало пятерых моих однокурсников, они были младше меня. Значит, время собирать пожитки. Что же от нас остается? Коваль, конечно, знал, что он для нас оставляет… А мы, смертные? В лучшем случае оставляем детей и внуков. Но много ли будут знать они про нас? И что мне делать со своей памятью? Она исчезнет, как и я. И я написал про себя книгу, и знаю теперь, что останется от меня…

Не человечеству, конечно, а только близким людям, которых я знал и любил.

Я оставляю им старую Москву и старый Геленджик, я оставляю военное детство и послевоенное кино, море и горы, я оставляю им всем мою маму, деда, прадеда и любимых друзей — спутников моей невыдающейся жизни».

---

Тётя Люба, сестра маминой мамы, совершенно отличалась от прочих сестёр. Она была в те времена ещё не очень старой девой, зато характер надлежащий успела завести. Мама, бедная, вспоминала, как тётя Люба водила её к Елисееву покупать швейцарский сыр. Тёте Любе требовался совсем небольшой — на полфунта — кусочек, но именно такой, чтобы дырки были большие. Однако не слишком большие. Со слезой, но не слишком зарёванный. От самого края, но только не от этого и не от того, а во-о-он от того, или лучше от этого, да, но не с такими же дырищами! Впрочем, дырки как будто хорошие, жаль слеза нечиста, так что, будьте любезны, надрежьте ещё один круг. И, пожалуйста, будьте настолько любезны, вон тот, самый нижний!

Приказчик смотрел на барыню и был со слезой, но не вовсе зарёванный — точь-в-точь как хотелось, — только слишком большой по размеру.

Тётя Люба последние десять лет прожила в параличе ног. В сорок третьем году, в Краснодаре, она сидела на белой кровати, вся белая, жаловалась на поясницу и настоятельно просила продать золотую её цепочку за пятнадцать тысяч рублей. Я до сих пор уверен, что поясница это то, что бывает у парализованных старух.

Когда я стал учиться грамоте, тётя Люба уверила меня, что правильно писать «обмирал», потому что это такой большой чин, что, глядя на него, все обмирают. До сих пор не верю, что она шутила.

Всё это было в Москве, Геленджике, Краснодаре. А меня моя мама родила в Сибири. Я родился, и мир облетела весть: большевики завоёвывают Северный полюс! Это у самого Полюса посадил самолёт Водопьянов.

Насчёт отцов

Живой отец мог произвести впечатление буржуазного излишества.

Сергей Довлатов

Отца у меня, конечно, не было. Когда кончилась война, и потом, попозже, я стал замечать, что у некоторых моих сверстников есть отцы. Со временем отцов становилось больше. Это было странно. Сколько я себя помнил с ранней поры, ни у кого их в помине не было. Вернее, в помине-то были, упоминались: на фронте, погиб на фронте. А если не упоминались, то и вопросов не было. Да и какие вопросы? Ведь это же нормально, когда у человека есть мать, или бабка, или тётка, или сеструха, или вообще никого нет. Вот, скажем, у Владика и Гарика — в прифронтовом Геленджике — была бабка, у Женьки — мать, у Толика-Шишки и Виталика было по матери, и матери были сёстры, и, значит, на каждого дополнительно приходилось по тётке. Какие вопросы? Какие отцы?

Да ведь нужно сказать, что дяденек-то вообще в природе как бы и не было. Были солдаты или матросы. Ну, конечно, ещё и лётчики, только мы их живьём не видали. Они с весёлым треском юркали на маленьких самолётиках среди тяжёлых басовитых немцев, пускали светящиеся пульки, и немец вдруг отходил в сторону, заваливал кресты и, дымясь, нырял куда-то между гор. Только радостный треск делался реже и реже, пока совсем пропал. Остался гул, несущий бомбёжку. Как-то раз немец сбросил листовки — это было красиво. Пацаны и тётки бежали ловить. Я так и не узнал тогда, куда звали нас немцы, чего обещали. По неграмотности и малолетству не догадался ни одной листовки сберечь. Другие же догадались пустить на растопку, потому что сразу пошёл слух, что будут проверять.

Через 60 лет от этих событий, когда та удивительная жизнь сделалась предметом академических исследований и изысканий, в городе Краснодаре (бывшем Екатеринодаре, выстроенном велением матушки Екатерины и подаренном ею не только всей России, но и новообразованному в ней кубанскому казачеству), стараниями благородных учёных мужей подготовлен был и издан солидный труд «История Кубани», оснащённый многими ценнейшими иллюстрациями. А мне, по счастью, удалось книгу эту получить для прочтения близ Геленджика, в Марьинорощинской библиотеке.

В книге этой среди различных иллюстраций помещено фотографическое изображение немецкой листовки 1943 года с обращением по-русски к бойцам и командирам Кубанского фронта.

«Мы не хотим, — говорилось в той листовке, — русских земель или угнетать народ!

Мы не наступаем, а лишь изматываем и уничтожаем чёрные силы Сталина…

Жестокий и кровавый „отец народов“, маскируясь святым именем Родины, приносит Вас в жертву своих коварных целей и чуждых интересов Англии и Америки…

… Переходите на нашу сторону!

Переходить можно без пропуска: достаточно поднять обе руки и крикнуть: Сталин капут!»

Не знаю, эту ли именно листовку видел я тогда, в сорок третьем году, кружащейся в небе над Первомайской нашей улицей, уходящей в поле к началу невысоких горных перевалов, в преддверии которых размещалась тогда машинно-тракторная станция (МТС)… Зато одно могу сказать: на нас, геленджикских пацанят, такая вражеская агитация подействовать никак бы не смогла.

Ведь в наших головёнках уже закрепились иные твёрдые устои, запечатлённые в стихах — короче и красочней немецких «завлекалок». К примеру:

Завтра воскресенье —
Сталину варенье!
Гитлеру кулак,
Потому что он дурак.

Или же так. Но уже сатирически:

Сидит Гитлер на горшке,
Делает какашки.
И кричит на весь Берлин:
— Дайте мне бумажки!

Не отцы учили нас этой политграмоте, она из воздуха бралась.

Когда я уже был в Краснодаре, из эвакуации, из города Мары, приехали мои троюродные братья Вовка и Ромка. Тут же стало известно, что отец их погиб в Сталинграде. Они его помнили, во всяком случае, старший, Вовка. Выходило, что у всякого пацана какой-нибудь отец когда-то был. Родня решила, что для меня есть вопрос. Ответ явился. Поскольку моего отца и до войны никто не помнил, то, значит, он тоже погиб, но только раньше, ещё на гражданской, от руки генерала Шкуро. Боюсь, что версия пошла от тёти Любы.

Секрет счастья

Не знаю, был ли у меня отец, только я всё-таки родился. Я думаю, что моя мама нарочно поехала в этот Нарымский край, чтобы рожать вместе со школьной подругой. Мы с Игорем там и родились в один день и в одной палате. Мы познакомились с ним уже после войны, и у него тоже не было отца. Игорь родился некрасивым, а я красивым. Во всяком случае, я очень понравился одной няньке. Она всплескивала руками и восхищалась:

— Ой, какой хорошенький, ой, какой красивенький — прямо цветочек!

Другая нянька на неё зашикала, опасаясь сглаза. Тогда та, первая, оценившая мою красоту, опомнилась и замахала на меня руками:

— Куриная жопка! Куриная жопка!

Мне не понравилось ни первое, ни второе.

Тогда я ещё не знал всех обстоятельств дела, и мне казалось обычным и правильным, что моя мама и тётя Галя рожают нас с Игорем в светлой просторной палате, и вокруг суетятся врачи и няньки. По замедленности развития я и много позже не догадался, а мне потом разъяснили, что отец у Игоря — в отличие от меня — был, и что был он начальник всего Нарымского НКВД. Он обеспечил нам с Игорем хорошее рождение, а уж потом был расстрелян. И, может быть, нянька, оценившая мою красоту, просто ошиблась, решив, что именно я сын Большого Чекиста.

А в Сибири я прожил только два месяца и отправился домой, в Москву.

Когда же прошли мои вторые девять месяцев, уже при свете дня и ночи, мне приготовили, пока что впрок, гражданские ориентиры. Двадцатого декабря тысяча девятьсот тридцать седьмого года наш славный Анастас Иванович Микоян, член Политбюро ЦК ВКП(б), в Большом театре исполнил закавказским речитативом арию в честь двадцатилетия ВЧК. И он мне в назидание вот что пропел:

В Пугачёвском районе, в селе Побрякушки пионер Щеглов Коля сообщил начальнику районного НКВД о том, что его отец Щеглов И.И. занимается расхищением из совхоза строительных материалов. Щеглова-отца арестовали, так как действительно в его доме обнаружили большое количество дефицитных строительных материалов.

Пионер Коля знает, что такое советская власть для него, для всего народа. Увидев, что родной отец ворует социалистическую собственность, он сообщил об этом в НКВД.

Вот где сила, вот в чём мощь народа! (Аплодисменты.)

И далее всё те ж речитативы:

Гражданка Дашкова-Орловская помогла разоблачить шпионскую работу своего бывшего мужа…

Один рабочий сообщил в НКВД об участниках троцкистской организации. В том числе он назвал и своего брата.

8 сентября сторож Горностаевского зернопункта Дубин обнаружил в стоге сена неизвестного, назвавшегося безработным. После ареста этот «безработный» оказался Левицким.

И как случилось, что это всё потом в меня не въехало?

Мы жили у Красных Ворот в высотном доме. Конечно, не в том, сталинском, со шпилем, где теперь МПС или что-то ещё министерское. Его тогда и не думали строить. Мы жили в доме Афремова. Это был первый в Москве дом о восьми этажах. Вот здесь-то и началось моё счастливое детство.