Александр Саверский - Демиург

• Название: Демиург
• Автор: Александр Саверский
• Жанр: Русская классическая проза

---

И всяческий дисбаланс, любая потеря равновесия привлекают сознание к месту опасности, стремясь локализовать и гармонизировать нарушенное равновесие. Так - нарушением баланса создавались миры и существовали до тех пор, пока не начинали петь ту ноту, тот цвет, который соответствовал причине их рождения, дорождению....

... открылось им, что ...

... человечество - единый разум планеты, - подобно Абсолюту, в своей судорожной эволюции всячески стремится локализовать, сбалансировать конфликты, - те же нежданные болезни, - привлекая к ним свое, общее сознание....

... человек разумный ограничивает свою боль, не пускает ее к другим органам и ... к сознанию своему, но, вынужденный жить, думает об излечении, о восстановлении баланса сил в организме привлекает свое сознание, им и лечится, пытается соответствовать доболезни, до-конфликту внутри себя...

... и чем выше болезненный орган, тоньше тело болезни, ближе к духовным слоям, тем выше развитие всякого существа, ибо не зря сказано Христом человечеству: "Отдайте Мне болезни ваши!", ибо Он - Христос - высок есть в духе для всех на Земле, и там Он болеет Сам, призывая болезни и проблемы человеческие перенести в Царство Божие, к Нему. Его же болезни мирами Вселенскими стали.

* ЧАСТЬ 1. НЕУДАЧНИК *

ГЛАВА 1.

Светловолосый, голубоглазый Охо развалился в мягком кресле своей комнаты, глядя на небольшую пирамиду, занимающую центр лабораторного стола. Сейчас стол мало напоминал лабораторный: Охо убрал с него все лишнее и накрыл его зеленым сукном, и теперь его творение покоилось в умиротворенном одиночестве, свободное от всяких банок, склянок, осциллографов, пробирок и прочей сопутствующей утвари.

Молодой мужчина наслаждался уже одним только видом своего изобретения. Нет, не изобретения, и даже не творения, нет, - он создал чуть ли не самого Бога, ибо то, что стояло перед ним на столе, способно было исполнить любое желание своего родителя.

В течение пятнадцати лет, фактически отрешившись от окружающего мира, Охо просидел в своем домике, приютившимся в предгорье Альп, денно, а чаще нощно, работая над воплощением своей идеи в реальность. Все это время ему казалось, что мозаика воплощения, кубики которой он складывал, чудовищно сложна и непостижима, пока, наконец, несколько месяцев назад будто бы само собой не пришло простейшее решение, и теперь Охо посмеивался над этой простотой, постукивая пальцами по ручке кресла.

"Столько времени думать над очевидной вещью. Право - смешно! Но ведь никто не додумался кроме меня. Не зря говорят: все гениальное просто... А может, я - гений?" - Охо немного покраснел от этого полу утверждения, ибо что-то в нем шевельнулось навстречу последнему слову.

"Ладно, ладно - сбежал он от этого шевеления - шутка это, шутка!.. Однако, - переключились мысли ученого на то, что неизбежно притягивало и тянуло его к себе, - чтобы эдакое мне пожелать?".

Охо находился в состоянии эйфории после заключительного акта творчества, сознавая, как ученый, что прибор должен работать нормально, но с другой стороны, как человек, он боялся испытывать его. Удивительно, но боялся он не того, что прибор вдруг снова откажет ему в исполнении желания - к этому он привык за многие годы, - а как раз того, что тот возьмет да и выполнит это самое желание. То был какой-то древний, неосознанный страх, как будто нечто в глубине сознания предупреждало: сделай шаг и окажешься во власти неизведанной мощи.

Охо смутно догадывался о причинах такого ощущения. За пятнадцать лет, особенно вначале работы, он много раз спорил с собой и со своим единственно оставшимся другом о последствиях подобного изобретения, но исследовательское искушение не позволило ему внять увещаниям внутреннего голоса и словам Пирса.

По мере же углубления изысканий он все больше думал о самой конструкции, нежели о ее значимости для всего мира и для себя. И решающий миг настал. Нужно было только остановиться на каком-то одном желании, которых вдруг оказалось такое множество нереализованных, упрятанных за все эти годы куда-то вглубь, что теперь они бурно всплывали, крича:

- Меня! ...

- Меня!

- Нет, меня!

Охо улыбнулся этому хору, различая среди разноголосицы такие побуждения, как возврат давно ушедшей жены, или приезд Пирса, перед которым можно похвалиться открытием, или наведение порядка в доме, в котором давно не убирали, а также множество более мелких, даже неосознанных искусителей, и стандартно выбрал самое простое - сэндвич с ветчиной и зеленью.

Одобрив кивком головы это решение, он надавил кнопку прибора, включив его. Пирамидка - объем жидкого металла, покрылась легкой рябью, и у Охо возникло ощущение, что в комнате появился некто энергетически мощный и только ждет астрального импульса, чтобы материализовать его.

Не обращая на это внимания, Охо создал образ сэндвича вместе с его вкусовыми качествами, и даже ощутил его запах. Образ вызвал желание: даже выделилась слюна. В то же мгновенье он почувствовал во рту нечто странное и безвкусное, а в руке увидел полупрозрачный надкушенный бутерброд.

Ученого окатила волна разочарования от очередной неудачи, но тут же он действительно почувствовал вкус сэндвича во рту, а в руке теперь находился ничем не отличающийся от своих естественных собратьев, сандвич.

"Фу! - выдохнул мужчина свое облегченное разочарование, и, еще раз проверив вкусовые качества того, что оказалось у него во рту, стал немного нервно жевать.

- Ну и ну! - Он погрозил пальцем прибору, и с изумлением увидел, что над пирамидкой появились три, быстро заполнявшиеся материей, полупризрачные формы. Охо рефлекторно выключил прибор, но за это время формы приобрели вполне материальный, но какой-то жидкий, несуразный, неправильный вид. Поверхность пирамиды колыхнулась еще раз, выплюнув в пространство лаборатории еще один призрак, и замерла в зеркальном покое.

"Что за чертовщина?" - разглядывая незваных гостей, лихорадочно думал Охо.

Между тем, объекты двинулись в сторону творца и ему это не очень понравилось тем более, что несмотря на медлительность движений, скорость их начала возрастать. Охо вскочил и хотел броситься к двери, но в этот момент один из незваных гостей буквально прыгнул на него и непонятным образом растворился в теле ученого, вызвав у него ощущение крушения всех надежд. В следующую секунду другой предмет проделал то же самое, но на этот раз Охо ощутил значительное облегчение. В то же мгновенье, его озарила блестящая мысль, и он, включив снова прибор, буквально выкрикнул в него жгучее желание избавиться от оставшихся двух объектов, после чего опять нажал на кнопку выключателя.

Уже задрожавший перед прыжком в человека комок коричневатого цвета, замер на месте, а над пирамидой появилось нечто, напоминавшее чернильную кляксу, с щупальцами и противным запахом гнили. Последний из четырех материализовавшихся призраков тоже был кляксой, но гораздо меньшей и не такой мерзкой, как эта слизистая, студенистая тварь. Медленно подобравшись к замершим в воздухе двум объектам, словно парализуя их действия, клякса вдруг хлестко обхватила один из них и растворила его в себе, после чего таким же образом была уничтожена клякса поменьше.

Охо, пораженно наблюдавший за этой борьбой, даже не борьбой, а самым настоящим пожиранием, неосознанно ждал момента окончания этой борьбы, вызванной им самим, и как только клякса, закончив свое черное дело, двинулась в его сторону, он снова воспользовался прибором, жестко, без эмоций приказав уничтожить и этот объект.

В комнате появилось что-то вроде коричневого ножа, от которого пахло человеческой смертью. Как робот, подобравшись механическими движениями к кляксе, нож начал рубить и кромсать ее на куски. Клякса извивалась, как могла, но нож спокойно проходил сквозь ее мягкое тело, оставляя лишь извивающиеся щупальца, которые быстро исчезали прямо в воздухе. Закончив свою "работу", нож, естественно, направился к Охо. Тот, обессилев от безысходной борьбы, оказался под гипнозом ритмичных, безапелляционных движений ножа, и когда тот влетел в него, ученый вздрогнул и ощутил в себе прилив хладнокровия и авторитарного управления миром.

ГЛАВА 2.

Джонатан открыл глаза. Над ним с улыбкой склонилась Александра. Улыбнувшись в ответ, он с изумлением обнаружил, что находится в номере гостиницы, который они сняли по приезде в Каир. Ничего не понимая, он встревожено посмотрел на девушку.

В ее улыбке появилось лукавство:

- Ничего не помнишь?

- Как же не помню, - все помню, - лоб Пирса изобразил напряжение мысли, - помню, как мы попали в пасть Сфинкса, долго брели по разноцветным лабиринтам,.. о! помню будто бы я раздвоился, помню жрицу Изиды,.. кажется Геосати, да?

- Угу.

- Ну вот. А потом..., потом, - Пирс немного покраснел, - мы с тобой ... хм! летали.

- Ну-ну?

- Что, "ну"? Потом было ощущение невероятного блаженства и какого-то всезнания что ли.