Дмитрий Кузнецов - Бетанкур

• Название: Бетанкур
• Автор: Дмитрий Кузнецов
• Издательство: Вече
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-1071-4

Эта книга рассказывает о судьбе удивительного человека — Августина де Бетанкура (1758—1824), учёного, архитектора и инженера, организатора строительства и транспорта в Российской империи. Только перечень его изобретений может занять не одну страницу. Он жил в России в эпоху Александра I, когда создавались главные архитектурные ансамбли города на Неве.

Имя Бетанкура окружено многими загадками, причём совершенно неожиданными. Автор книги Дмитрий Кузнецов, используя подчас детективные методы расследования, попытался разгадать их и рассказать о том, что, казалось бы, навсегда осталось спрятанным в истории.

---

Современники шутили, что в собор, построенный испанским инженером Бетанкуром, лучше не заходить: с ног сшибает запах крепкого вина — визитной карточки Испании. Над священниками начали подтрунивать: почему они не пахнут спиртным так же, как их церковь? Православный клир во всём обвинил Бетанкура, послав длинное письмо с объяснениями в Синод и возложив всю вину на строителей ярмарки.

Однако Бетанкур не унывал. Фронт работ у него был широкий, а казна всё же хоть и неохотно, но продолжала регулярно финансировать строительство.

АРХИТЕКТОР АНТОН ЛАВРЕНТЬЕВИЧ ЛЕЕР

В 1823 году Бетанкур и Гесте включили стрелицу Оки и Волги в общий план развития города. Внесли существенные изменения в генеральный план и наметили этапы работы. Что касается самой ярмарки, то там, кроме православного храма, решено было построить ещё два культовых здания — армянскую церковь и мусульманскую мечеть. Все градостроительные преобразования в Нижнем Новгороде по распоряжению Бетанкура выполнял Василий Иванович Гесте, а проектирование и строительство новых торговых рядов и зданий на ярмарке было поручено Антону Лаврентьевичу Лееру, к которому Бетанкур относился с особой симпатией.

Антон Лаврентьевич Леер родился в 1771 году в семье немецкого архитектора в Баден-Бадене. В 1804 году приехал в Россию и сразу же включился в работу по строительству главного корпуса Дерптского университета (ныне Тарту). Очень хорошо себя зарекомендовал, когда в 1810 году сопровождал Бетанкура во время поездки в Тулу, где они устанавливали паровые машины на Тульском оружейном заводе. Лютеранин по вероисповеданию, Леер с блеском воплотил в жизнь два архитектурных проекта, украсившие нижегородский ярмарочный комплекс, — армянскую церковь и мусульманскую мечеть.

СКОРБНАЯ ВЕСТЬ

Бетанкур был поглощён генеральным планом Нижнего Новгорода, когда из Петербурга пришло печальное известие: 20 июня во время родов скончалась его старшая дочь Каролина…

Только что Бетанкур был счастлив и гордился перед сослуживцами успехами своего сына Альфонсо, поступившего на службу в императорскую гвардию, — и вот новое известие. Бетанкур несколько раз перечитал письмо, пока оно не выпало у него из рук. Присутствующие инженеры и архитекторы не понимали, что происходит. Из-за тактичности они боялись потревожить или спросить о чём-либо своего начальника. Бетанкур попытался приподняться и встать из-за стола, заваленного бумагами и чертежами, но неожиданно почувствовал сильное головокружение. Он побледнел, как будто ему за одну секунду выпустили всю кровь: спазматический припадок повалил его на пол. Стоявший рядом архитектор Гесте едва успел поддержать его. Генерал на какие-то доли секунды потерял сознание.

Все бросились к нему, бережно подхватили и положили на большой кожаный диван в соседней комнате. Кто-то даже успел подложить ему под голову мягкий валик-подушечку из штофа. Пришедший лекарь поставил генерал-лейтенанту за уши пиявки, холодные примочки и заставил выпить какую-то мутную и неприятно пахнущую микстуру. Домой Бетанкура увезли в специальном санитарном экипаже на английских рессорах, чтобы тряской не тревожить больного.

БОЛЕЗНЬ

Несколько дней, со стеклянным взглядом, учащённым пульсом и высокой температурой, больной пролежал в постели в своей усадьбе на берегу Волги. Лихорадка бросала его то в жар, то в холод. Другой местный лекарь, срочно вызванный к генералу, поставил диагноз — обезвоживание организма. По внешнему виду больного домашние не могли определить, находится он в забытьи или бодрствует. Разговаривать Бетанкур ни с кем не хотел. Лёжа на спине, он постоянно поворачивался лицом к окну и смотрел в одну точку. Он пытался представить себе Каролину, свою дочку, в том состоянии, в каком оставил её в Петербурге, и не мог! Он видел её то юной, то маленькой, то совсем крохотной девочкой. Он вспоминал Лондон, первые дни их встречи, как со смехом забиралась она сначала на кровать, а потом к нему на живот и с таким громким визгом и упоением прыгала на его тогда ещё молодом, упругом прессе. Он видел её на зимнем катке Сент-Джеймского парка, на коньках, а потом в семилетнем возрасте, когда обучал её рисовать, зажимая в детской ручонке грифельный карандаш.

Бетанкур пытался, но никак не мог представить дочь в зрелом возрасте, хотя и расстался с ней всего полтора месяца назад. Образ расплывался и таял, все время отбрасывая его на двадцать лет назад. Полученное трагическое известие, словно кислота, за одну неделю разъело его душу. Когда он поправился и вернулся к работе, это был совсем другой человек. Нервное расстройство сильно отразилось на его слухе. Врачи посоветовали ему приобрести серебряный рожок, и он начал вставлять его в ухо при разговоре с подчинёнными.

Несколько дней во время болезни и сразу после неё он почти ничего не ел. А затем перешёл только на русскую пищу: щи, каша, кулебяка, блины, квас… Ни к чему другому он больше не прикасался. В августе полюбил бруснику, хотя раньше она ему никогда не нравилась. Перед обедом и ужином стал обязательно выпивать рюмку горькой можжевеловой водки, к которой на протяжении многих лет был абсолютно равнодушен.

Гесте и Лееру предоставил полную самостоятельность, только изредка интересуясь их достижениями. Однако окончательный план застройки города он всё же тщательно проработал со всеми архитекторами, и в первую очередь с Гесте.

Вот что было написано в докладной записке, которая должна была рассматриваться в правительстве России осенью 1823 года: «Имея возвышенное местоположение и будучи пересечён оврагами глубиною от 10 до 30 саженей, распределяется на две части: нижнюю и верхнюю. Нижняя часть от моста до середины крепости довольно регулярна, застроена купеческими домами, лавками и амбарами, большей частью каменными. Вверху, по берегу Оки, где Благовещенская слобода, находятся купеческие и мещанские дома, большею частью деревянные и между собой стеснённые. Немалая часть строений находится даже на скалах, от чего в случае пожара подвергнутся они неизбежной гибели».

Генеральный план Бетанкура—Гесте коренным образом изменял градостроительный ландшафт Нижнего Новгорода. После его утверждения 28 января 1824 года он на несколько десятилетий стал основой развития самого крупного русского города на Волге.

ПРИГЛАШЕНИЕ ГРАФА ГУДОВИЧА

Проводя почти каждое лето в Нижнем Новгороде, Бетанкур не раз получал приглашение от графа Гудовича посетить его имение. Раньше это Августину Августовичу было неинтересно, да и некогда. Но летом 1823 года, после смерти дочери, он решил развеяться и навестить графа, уж очень настаивавшего на визите и хваставшегося своими превосходными скакунами.

Хотя имение графа располагалось не так уж и близко, примерно в ста верстах от Нижнего Новгорода, Бетанкур всё же решился на путешествие. Может быть, потому, что Гудович был в довольно тесных отношениях с Аракчеевым, — когда-то они служили в одном полку.

Бетанкур отправился к графу через неделю после Ильина дня, не забыв при этом выписать подорожную у генерал-губернатора, — так полагалось для любой дальней поездки в пределах России. Дорога оказалась настолько ухабистой, что, наверное, генерал-лейтенант впервые после смерти дочери не думал о ней, а старался только не выпасть из брички, запряжённой четвёркой лошадей. Рядом с ним ехали ещё два экипажа: в одном Бетанкура сопровождал его преданный товарищ и друг инженер Андрей Карлович Боде, близко к сердцу принявший несчастье Бетанкура.

Когда ухабы кончились, Бетанкур выглянул из экипажа и увидел, что ехал по равнине вдоль поймы реки. По обеим сторонам дороги паслись коровы и овцы, а на пригорке, сидя на изогнутой иве, совсем юный, босой пастушок весело играл на рожке. За ближайшим поворотом показался каменный православный монастырь, синие купола его на фоне опаловой белизны неба блестели золотыми звёздами. Бетанкур заметил, что кресты на луковицеобразных маковках стягивали едва заметные ажурные цепи.

Навстречу экипажам попались монахи, на ходу осенившие пассажиров крестным знамением, за что и получили, под невообразимое карканье монастырских ворон, по двугривенному. Перед входом в монастырь, в каменной нише часовни, располагалась иконка, перед которой днём и ночью горела лампадка. Проезжая мимо неё, кучер Бетанкура собрал поводья в одну руку и, приподняв шапку, скороговоркой молясь, перекрестился.

Живя четырнадцать лет в России, Бетанкур наблюдал разный быт русского крестьянства: деревни были богатые и бедные, крестьяне умные и глупые, трудолюбивые и ленивые, развратные и религиозные. «Правильно заметил Вольтер, — думал Бетанкур. — “Quand Auguste buvait, la Pologne etait Ivre!”[17] Правда, в России говорят по-другому: “Каков поп, таков и приход”, но это не меняет дела. Каков сегодня Александр I, таково и его окружение. Может быть, пора уезжать в Испанию? На Канарские острова? У хорошего героя, как, например, у царя Итаки Одиссея, всё завершено. Он возвращается на родину. Я уже сделал всё для этой страны и скоро совсем стану ей не нужен. Может быть, прав герцог Вюртембергский, когда говорит: “В России нужно иметь хороший желудок, а с хорошей головой пусть убираются в Европу”».