Саймон Моуэр - Евангелие от Иуды

• Название: Евангелие от Иуды
• Автор: Саймон Моуэр
• Издательство: Книжковий Клуб «Клуб Сімейного Дозвілля»
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2007
• ISBN: 978-0-316-97374-8

Неподалеку от Иерусалима во время археологических раскопок обнаружен бесценный свиток – «Евангелие от Иуды». Расшифровка текста поручена католическому священнику Лео Ньюману. Лео переживает кризис веры в Бога. Он понимает: если свиток будет признан аутентичным, это пошатнет основы христианства и скажется на судьбах миллионов верующих… Священник задается вопросом: что важнее – спокойствие незнания или Истина? Действие романа то забегает вперед, повествуя о жизни Лео после своеобразного воскрешения, то возвращается в фашистский Рим 1943 года. Линии повествования сплетаются в единую историю о жизни и смерти, долге и страсти, любви и предательстве.

---

– Иржи, – произнесла она. Непривычный звук, эксплетивный. Она пожала плечами. – Мы прожили три года. Возможно, счастливо. А еще, – добавила она, – у меня была девочка.

–  Девочка?

В еe беззащитной улыбке смешались горечь и дерзость.

– Милада. Так ее звали. Милада. Мы назвали ее в честь героини Милады Хораковой. [139]Я никому об этом не говорила. Что-то новенькое – Магда в роли матери.

– Где она? – спросил я. Я представлял себе удочерение или интернат.

– Умерла, – ровным голосом произнесла Магда. Она присовокупила еще несколько слов, какой-то набор звенящих славянских согласных. – Zanyet, – сказала она. Так мне показалось. Zanyet.И обхватила голову руками.

– Сколько ей было лет?

– Два года. После этого Иржи бросил меня. И я осталась совсем одна.

– Ты раньше никогда об этом не рассказывала.

Она горько смеется. Смешок подобен короткому выдоху, последнему издыханию.

– Теперь рассказываю.

Похоже, приступ откровенности миновал. Магда допила свой сок и резко опустила стакан на стойку. Я расплатился. Бармен полагал, что уловил суть нашей беседы: когда мы уходили, он подмигнул мне и сделал недвусмысленный подбадривающий жест рукой.

– Он stronzo, –сказала Магда, даже не обернувшись. Не знаю, как она поняла, что происходит у нее за спиной. Наверное, просто угадала. А может, знала, что каждый встречный мужчина раздевал ее взглядом и оценивал свои шансы затащить ее в постель. – Как сказать stronzoпо-английски?

– Говнюк, – ответил я, хотя это сложно было назвать нормативным переводом.

– Я думала, говнюк – это merda.

– И это тоже. Итальянский – богатый и красивый язык.

На автобусной остановке Магда взяла меня за руку.

– Я тебе нравлюсь, – сказала она. Похоже, сама мысль об этом восхищала ее. – Может, ты даже любишь меня немножко?

– Вполне может быть, – согласился я. Она засмеялась, прижалась ко мне и поцеловала в щеку. Признаюсь, мне было приятно. Очень приятно, словно ребенку. Это не было похоже на мое былое чувство к Мэделин – болезненную, жгучую любовь; нет, это был лишь танец на поверхности эмоций.

Когда мы вернулись домой, Магда достала свой словарь нашла нужные слова и показала их мне: zanët mozkovych blan.Воспаление оболочек мозга. Менингит. Она прошептала это слово по-английски, словно оно было ценным пополнением ее лексикона.

17

Люди сновали вокруг, бормоча что-то друг другу и напоминая могильщиков на похоронах. Они как будто готовили тело к погребению: одевали его, смазывали бальзамом, окутывали саваном. Вставляли трубочки и вливали жидкости. Палата наполнялась ароматом ладана и мирры.

В горле у него пересохло. Он думал о Мэделин. Скользя по шаткой поверхности сознания, он думал о Мэделин. Он терзался одним-единственным вопросом: «Неужели я умру?…»

Ему далинаркоз. Морфий – лучший анальгетик. Морфий, от имени бога снов Морфея. И Лео видел сны. Материализованная вина проникала в его сны. Ему снилось, что мать разговаривает с ним; безудержные, безумные речи матери, обращенные к Лео, к живому Леои к мертвому, ненавистному и любимому. Она говорила с Лео и говорила о Лео. Его разум блуждал по искореженным ландшафтам маразма, далеким ландшафтам ее детства, проведенного в Бухлове. «Всех нас наказывают за то, что мы делаем при жизни, – убеждала его она. – Я наказана, ты тоже. Мы все несем заслуженное наказание». Порой его мать и Мэделин сливались в одного человека, и он видел их обеих в обнаженном виде, он ласкал прохладную, чистую кожу их общего живота с колючим кустиком волос. Они поглощали его, они же рожали его: это были равнозначные действия.

– Выглядишь ужасно. – Это Гольдштауб пытается его утешить. На нем халат и хирургическая маска, из-за краев которой выглядывает нечесаная борода. – Как ты себя чувствуешь? Лео с трудом приподнял опухшие веки и пробормотал запекшимися губами:

– Что произошло?

– Это ты мне скажи. – Гольдштауб указал на свой наряд. – Больно?

Лео ответил гримасой, которая, очевидно, означала улыбку.

– Врачи сказали, болят только поверхностные ожоги. Болят те части тела, которые не являются жизненно важными. Всерьез поврежденные участки как раз не болят.

– Оптимистично.

– Расскажи мне, что произошло.

– А ты сам не помнишь?

– Нет. Ничего не помню. Помню только завтрак. И все. Дальше – какие-то обрывки. Шум. Агония.

– Огонь?

– Агония, – повторил он, с трудом разлепив губы. – Агония.

Посетителя попросили на выход, предупредив, что пациент устал и по-прежнему находится в шоковом состоянии. Разумеется, он сможет прийти позже. Лео остался наедине со своими снами; ему снилось пламя, ему снилась Мэделин. Он летел сквозь воздушные потоки и падал в огонь. Мэделин была рядом. «Я возненавижу тебя, Лео», – сказала она ему в полете. Он пролетал сквозь пламя и погружался в плоть; Мэделин принимала его в себя, одновременно обжигая. Он понял, что это чистилище: очищение души огнем, очищение духа, выброс вины в огонь. Они горели вместе, Мэделин и Лео, и жили вместе в вечном пламени и она ненавидела его.

Позже пришли Давид и Элен. Лица у обоих были встревоженные, испуганные. Пока Давид говорил, Элен просто сидела, сложив руки на коленях, и смотрела на него. Лео догадался, что она молится – молится о его выздоровлении о его спасении в широком смысле слова. Стоило ему это понять – и губы его скривились в болезненном оскале, а грудь сжало горячей судорогой.

– Больно? – спросил Давид.

Лео мотнул головой. То, что казалось приступом, гримасой нечеловеческой боли, на самом деле было смехом.

Потом пришел полицейский, говоривший на эдаком трансатлантическом английском и записывавший слова Лео с весьма недовольным видом.

– Вы не заметили ничего необычного в то утро? – спросил он. – Может быть, вы видели посторонних людей или еще что-нибудь из ряда вон выходящее?

– Почему вы пришли туда так рано?

– У вас есть часы?

– Можете описать свои передвижения за предыдущие двадцать четыре часа?

– Вы встречались с кем-либо за пределами Библейского центра?

– У вас с собой что-нибудь было? Хоть что-нибудь? Пакет, возможно, подарок?

– Вы были у кого-нибудь дома за все это время?

– Скажите.

Наконец пожаловал и священник. Лео предупредили о его приходе, как будто священник мог представлять для него опасность.

– Конечно, при условии, что вы не против этой встречи, – заверили его.

– Разумеется. Пускай заходит.

Священник вошел в палату торжественной, важной походкой участника похоронной процессии. Француз Гай Откомб. Сложенные ладони его, казалось, были готовы к незамедлительной молитве. Он сел у койки и положил руку на плечо Лео, в знак благосклонности и даже благословения. Впрочем, стоило Лео шелохнуться – и Откомб мигом отпрянул.

– Тебе больно? – спросил он, как будто могло быть иначе.

Гольдштауб вернулся со свежими газетами. На фотографиях почерневшие окна архива обнажали свои беззубые десна. Обугленные куски и блестящие лужицы.

– Ущерб оценивается в пару сотен тысяч, – сказал он.

– А что пишут?

Он протянул страницу Лео, чтобы тот прочел все сам. «Один или несколько неизвестных», – такова была формулировка.

– Почему ты пришел туда так рано? – спросил он. – Что ты делал на работе так рано?

Лео не знал, не помнил. Он помнил лишь шум и свет: свет солнца, отблеск языков пламени, что тянулись к нему. Пальцы Мэделин, что касались его бесчувственной плоти и опаляли эту плоть.

– Говорят, это был бензин, – сказал Гольдштауб. – Так считают судебные эксперты. Бензин и нефть. И, возможно, некий часовой механизм. – Он развернул газету и показал другую картинку: снятые крупным планом шестеренки и колесики часов, почерневшие и закопченные. Carpe diem.Прямо на ухо Лео заверещал будильник, он проснулся – и Гольдштауб исчез. Вместо него рядом с Лео сидела его мать. Она обнимала его, ее плоть обволакивала его – плоть его матери, что стала плотью Мэделин; мягкая, скользкая плоть всасывала его, он тонул в ней, барахтался в ней, выплывал из огня и падал, обессилев, на берег…

На этот раз из полиции пришла женщина – брюнетка с темными глазами и сочувственной улыбкой медсестры. Однако вопросы оставались прежними, абсолютно те же вопросы:

– Вы встречались с кем-либо за пределами Библейского центра?