Август Цесарец - Императорское королевство. Золотой юноша и его жертвы

• Название: Императорское королевство. Золотой юноша и его жертвы
• Автор: Август Цесарец
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-208-01177-0

Романы Августа Цесарца (1893–1941) «Императорское королевство» (1925) и «Золотой юноша и его жертвы» (1928), вершинные произведем классика югославской литературы, рисуют социальную и духовную жизнь Хорватии первой четверти XX века, исследуют вопросы террора, зарождение фашистской психологии насилия.

---

— Похоже на шарманку, — моргая малюсенькими черными с косинкой глазами, сипло и как-то по-женски засмеялся черноволосый карлик по прозвищу Моргун, известный торговец свиньями и перекупщик скота. При этом он незаметно пощипывал за бедро молодуху, и не думавшую сопротивляться.

— Не бил плохо, — невозмутимо отвечал шваб, — бил кино и шарманка — била и мюзик!

— Крутится, говоришь? — привалившись к стоящим позади него крестьянам, спросил высокий и худой мужик с всклокоченными волосами и злым взглядом, с сальным, словно портянка, лицом — явно пьяный. Звали его Кралем, пил он тут чуть ли не с самого утра, успев поссориться и помириться с Моргуном из-за какой-то коровы. Трясущимися руками он взял, скорее вырвал из рук шваба ролик с пленкой и теперь сам рассматривал квадратики с картинками. — Да тут все одно и то же, гм, одно и то же. — Он с недоверием посмотрел на шваба. — Разматывается? Прямо как пулеметная лента. — И, повернувшись к остальным, попытался рассмеяться. При этом лицо его сделалось еще более мрачным, стало обиженным и злым; сплюнув, он привычно выругался.

— Пулемет убивать, — шваб испуганно смотрел на свою пленку в руках Краля, наконец с облегчением вздохнув, спрятал ее под аппарат. — А кино — комедия, — весело!

— Скоро ли начнется твоя комедия? — из соседней жилой комнаты вышел и, подойдя почти вплотную к швабу, остановился возле него широкоплечий и крупный поручик. Он косо смерил чуть воспаленными глазами крестьян, которые еле заметно подались назад.

Шваб живо обернулся и. по привычке, оставшейся, вероятно, от армии, сдвинул пятки:

— Gleich, Herr Leutnant![122]

У офицера над гордо искривленным носом сошлись брови.

— Лейтенанты в Швабии, а здесь извольте говорить по-сербски! Сербский хлеб едите! — он выпучил глаза, обнажив белки, и грубо оттолкнул плечом подошедшего к нему офицера, чуть ниже себя ростом, но такого же полного, который с благодушным выражением лица что-то тихо ему сказал. — Подожди, пусть повторит по-сербски!

Крестьяне отпрянули, бормоча что-то невразумительное о Хорватии. Зардевшееся лицо поручика еще больше покраснело, теперь действительно уже трудно было понять, кто его больше оскорбил: шваб или крестьяне. Впрочем, был он не настолько смел, чтобы решиться пойти против толпы, поэтому счел более благоразумным оставить шваба в покое. Хлопнув дверью, он уже в другой комнате, там, откуда пришел, дал выход своей злобе. Широко расставив ноги, он остановился перед офицером и рассек рукой воздух:

— Все они гады, капитан! Не знаю, почему ты не даешь мне сказать им это в лицо! С хорватами пусть говорит по-швабски, с ними можно, они всегда были швабами{26}. Если бы его штука и впрямь была пулеметом, как сказал этот сумасшедший Краль, посмотрел бы, как я разделался бы с этими республиканцами!

Капитан Братич по отцовской линии и сам был сербом, но характер, очевидно, имел более покладистый и открытый, чем поручик Васо Белобрк, поэтому он лишь рассмеялся по-детски своими маленькими, заплывшими жиром и, как родник, голубыми глазами и благодушно пропищал:

— Ах, оставь политику, прошу тебя, выпей лучше!

Васо Белобрк резко оттолкнул от себя стакан, но уже в следующий момент снова его схватил и выпил до дна.

— Гады! Я пришел, а ни один даже бровью не повел, — пробормотал он и тяжело опустился на стул, уставившись на третьего толстяка, который сидел за столом, опустив вниз глаза, загадочно улыбаясь и поигрывая стаканом. Это был человек гражданский, нотариус, бывший начальник, а сейчас служащий полиции Ножица. — И за таких людей сражалась наша сербская армия и король!{27} Ты тоже республиканец, Ножица. Довольно странно полицейскому присягать королю, а быть республиканцем!

Нотариус Ножица только загадочно улыбнулся и осушил стакан. В душе он был таким республиканцем, что его устроил бы и король, будь он только хорватом. Впрочем, политические цвета его ничуть не волновали. Для него было важно не потерять работу там, где сейчас среди виноградников он строил себе новую сторожку, скорее похожую на виллу. Поэтому по вопросам политики при крестьянах он никогда не высказывался, а службу свою нес исправно. Вообще, был человеком достаточно скрытным и, когда не бывал у своей возлюбленной, на которой в течение многих лет не решался жениться, — дочь трактирщика, она наполовину была крестьянкой, — с удовольствием проводил время в одиночестве, копаясь в огороде, иногда занимаясь еще и естественными науками, сведения о которых черпал из подписного журнала «Природа».

— А кем ты был, Васо? — Стиснув руками свою большую голову и оскалившись, Ножица смотрел на него сквозь стакан. — Разве ты за них сражался, когда за императором Карлом нес золотое яблоко?{28}

— Кем? — Васо вытянул ноги, набрал полную грудь воздуха и с шумом, как паровоз, выдохнул. Больше он не нашелся, что сказать.

Васо Белобрк, унтер-офицер и бывалый солдат, всю войну провел на ближайшем военном конном заводе. Постоянно снабжая офицеров командования корпуса продуктами, от которых ломились богатые кладовые присоединенного к заводу имения, откармливая их личных скаковых лошадей, он пригрелся на этом месте и, хотя был атлетического сложения и крепкого здоровья, фронта не понюхал. Единственно, где пригодились его рост и здоровье, это при коронации в Пеште императора Карла, когда военное командование всех частей считало своим долгом послать туда самых видных парней. Так и он, благодаря протекции бригадного командира, попал в представительную делегацию. Это было знаменательное событие в жизни Васо. Самонадеянный и хвастливый от природы, он, вернувшись оттуда, еще все и прикрасил. Вплоть до поворота событий{29}, никому бы и в голову не пришло усомниться в том, что на коронации в Пеште он шел непосредственно за императором и нес на великолепной подушке золотое яблоко: символ, — думал он, — insignta[123] императорского могущества. Однажды даже поднял целую бурю, когда Ножица, подвыпив, подшутил над ним, заявив, что на коронации он, мол, держал за хвост кобылу какого-то полковника, дабы та не испугалась, более того, назвал его королевской кобылы трубачом.

Тотчас после поворота событий Васо закрыл последнюю страницу своей славной пештской истории, не желая больше о ней и слышать, не то что говорить. В шайкаче, которую прежде чем надеть на голову громко поцеловал, — он стал заядлым сторонником династии Карагеоргиевичей{30}, уверяя всех, что таковым всегда и оставался, и это истинная правда, хотя потомкам Карагеоргия от этого не было никакой пользы. По протекции министра, которому доводился земляком, да еще и кумом, его произвели в чин поручика. С тех пор любой человек должен был уверовать в его ум, и тут Васо был чрезвычайно щепетилен. Волей случая став офицером, он считал, что всякий, кто посмел бы усомниться в его способностях, думал, будто он не достоин офицерского звания, и потому взял за правило вести себя достаточно агрессивно, причем, естественно, постоянно терпел поражение.

Так, несколько минут назад он пришел в бешенство, оскорбленный нотариусом Ножицей, который, видимо считая себя умнее его, утверждал, будто бы земля вращается вокруг солнца. Земля вокруг солнца? Кровавый огненный шар, красный, словно бутылка бургундского, скользил сейчас по округлому, покрытому тучами небосводу, казалось, кто-то спускал его на веревке по огромной серой винной бочке. Глядя на солнце через мокрое от дождя окно, Васо собственными глазами видел, как оно медленно ползет, садится — значит, движется. Движется солнце, а не земля, издевается, что ли, над ним нотариус Ножица! Васо встал, преисполнившись благородного гнева, его большие глаза блеснули огнем, он наклонился влево, поднял руку и сказал:

— Утром солнце на одной стороне, оно поднимается, — он наклонился вправо, опустил руку, — вечером, когда начинает темнеть, солнце заходит на другой стороне! Итак, я спрашиваю тебя, что это значит?

Выпалив все это, будто выстрелив пробкой из бутылки, он, несмотря на свой рост и грузность, закачался, подобно пробке на взбаламученной воде. Напрасны были все объяснения и бесчисленные доказательства Ножицы. Васо поколебался лишь после того, как Ножица в подтверждение своих слов показал журнал «Природа», еще больше засомневался, когда и капитан, все это время молча или похихикивая ерзавший на стуле и призванный в конце концов Васо в свидетели, тоже согласился с Ножицей. Васо усомнился, но ошибки своей не признал и не смирился; то, что капитан встал на сторону какого-то гражданского, разозлило его еще больше. Он с упреком посмотрел на него, отказался взглянуть на предложенные Ножицей книги и, махнув рукой, вышел, выведенный из себя настолько, что, придя в другую комнату, уже не мог не выплеснуть весь свой гнев на бедного шваба.

Все же не это явилось главной причиной сегодняшнего плохого настроения и досады Васо Белобрка.