Лев Лещенко - Апология памяти

• Название: Апология памяти
• Автор: Лев Лещенко
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-227-01267-9

Прославленный певец Лев Лещенко рассказывает о том главном, чем одарила его судьба, — о встречах с замечательными людьми. На эстрадном поприще — это выдающиеся певцы, композиторы, поэты, музыканты, вместе с которыми ему довелось способствовать развитию и процветанию отечественной музыкальной культуры. На жизненных перепутьях — это и известнейшие, влиятельнейшие личности современного делового мира, и простые сограждане, дорогие зрители и слушатели — благодарная публика, без которой не может существовать ни один артист.

---

Очень интересно у нас с ним проходила работа над песней «За того парня». Собственно, трактовка ее полностью принадлежала Фрадкину. Он мне сразу же заявил в открытую, без обиняков:

— Лев, вы, надеюсь, понимаете, что песня эта — не совсем, так сказать, фестивальная? Типичная балладная форма, песня-рассказ, построенная на раздумчивой, негромкой интонации. Тем более, что и публика там будет не наша, не русскоязычная. И чем же в таком случае вы собираетесь эту публику «брать»?

Я соглашаюсь:

— Да, Марк Григорьевич, сейчас у нас действительно все как-то слишком ровно чередуется: куплет-припев, куплет-припев. Так эту песню исполняет в фильме Кавалеров, в том же сдержанном, лирическом ключе ее поет Кобзон. Но что делать, если здесь железно выстроен «квадрат»?

И тут вдруг Фрадкин хитро усмехается:

— А что, если мы его возьмем да и сломаем? — И объясняет, что и как нам нужно сделать, чтобы в финале происходил внезапный эмоциональный выплеск, взрыв, совершенно неожиданный для публики, настроенной на заведомо ровное течение песни.

И замысел мастера оправдался блестяще. Когда я на концертной площадке в Сопоте пропел всю песню до конца, пошел оркестровый проигрыш. После чего можно было бы ожидать еще одного повторения припева, и на этом — все. Однако я повторил не припев, а начало первого куплета. Точнее, первые его четыре строчки:

Я сегодня до зари встану,
По широкому пройду полю.
Что-то с памятью моей стало,
Все, что было не со мной, помню.

Именно на четвертой строчке и произошел задуманный нами «эмоциональный выплеск». Графически это можно изобразить с помощью, скажем, нескольких восклицательных знаков в конце фразы, ритм в ее начале как бы замедляется, а затем следует взрывной силы голосовая атака:

Все, что было не со мно-о-ой, помню!!!

И на этом песня завершается.

Эффект неожиданности сработал на славу: этот финал действительно обрушился на сопотскую публику и вызвал невероятную реакцию. «Вот тебе и баллада, песня-рассказ…» — думал я, глядя на неистово аплодирующий амфитеатр.

По правилам конкурса бисирование концертных номеров не разрешалось, так что исполнить «За того парня» два раза подряд мне довелось лишь на завершающем концерте лауреатов Сопота. Публика, впрочем, требовала и третьего исполнения, но это в глазах устроителей фестиваля было уже чересчур. И потому, не имея возможности спеть всю песню целиком, я еще раз повторил последний припев песни:

Я сегодня до зари встану,
По широкому пройду полю,
Что-то с памятью моей стало,
Все, что было не со мной, помню…

Это, собственно, и было тем, к чему мы с Фрадкиным стремились, — донести до иноязычного слушателя смысл песни во всей ее обнаженной сути. Стоит ли говорить, что львиной долей успеха в этом случае мы были обязаны блистательным стихам поэта Роберта Рождественского.

Но с другой стороны, композиторско-исполнительская трактовка — это еще не все. Мало кто знает, что для песни «За того парня» была сделана не одна, а несколько аранжировок. Первую сделал Алексей Зубов, вторую — Борис Рычков, потом в работу включился В. Терлецкий, потом еще какой-то музыкант, не помню, к сожалению, его имени… И лишь когда мы соединили все эти аранжировки воедино, у нас получилась современная, динамичная, эмоциональная партитура. Такова цена успеха, за который, как правило, приходится платить адским трудом. Казалось бы, что значит какая-то высокая нота в конце песни? А вот поди ж ты ее сначала определи, эту самую ноту…

Но что касается Марка Григорьевича, вы ни за что не разглядели бы за «сверкающим фасадом» его изысканных нарядов и манер вечного труженика, неугомонного творца. Таким уж он был создан — предпочитал, чтобы люди видели в нем прежде всего не трудягу-музыканта, а комильфо самой высокой пробы. Ему, как истому аристократу духа, страшно не хотелось признаваться в том, что за всеми его песенными шедеврами стоит огромная черновая работа. Какой же барин будет делать «черную работу»? К слову, в своих «аристократических притязаниях» Фрадкин был не одинок. Так, скажем, Чайковский злился на Михаила Глинку, называя его дилетантом (пусть даже и гениальным) как раз за то, что Глинка якобы в гораздо большей степени был барином, чем профессиональным музыкантом, в силу чего и не реализовал свой дар полностью. Но более всего, мне кажется, образ Фрадкина созвучен образу пушкинского Чарского, одаренного поэта-аристократа, тщательно скрывающего от всех свое увлечение поэзией. Чего только не делает барин Чарский, демонстрируя окружающим, что поэзия в его жизни — так, безделка, легкое увлечение, не стоящее никакого внимания, и что главное для него — это умение вращаться в высшем свете…

Недаром Марк Григорьевич безумно нравился женщинам, прекрасно это сознавал и делал все от него зависящее, чтобы нравиться им еще больше. Наряды его были всегда шикарны, манеры покоряли всех без исключения. Что же касается характера его взаимоотношений с представительницами прекрасного пола, то я, разумеется, об этом ничего сказать не могу. Да и кто о подобных вещах может что-либо знать? Единственное, что приходит на память, это реакция Марка Григорьевича на появление какой-либо красивой актрисы на экране телевизора. Если рядом с ним в этот момент был кто-то из его друзей, он, кивая головой, произносил с загадочной улыбкой: «Я ее знаю…» И более никаких комментариев — дескать, думайте по этому поводу что хотите.

Вспоминается также, что, когда Марк Григорьевич был уже, что называется, в возрасте, он начал нас — то есть меня, Иосифа Кобзона, Сережу Захарова — как бы немножко ревновать к нашей молодости. Как-то раз на фестивале «Красная гвоздика» в Сочи стою я на пляже в одних плавках — спортивный, молодой мужчина в полном расцвете сил. А рядом — Фрадкин со своими друзьями примерно его возраста. Я подхожу, здороваюсь. А он в ответ полушутя-полусерьезно: «Лева, ну что вы тут трясете перед всеми своей фигурой? Думаете, только у вас такой атлетический торс?» Подтягивает живот, выпрямляет спину, демонстрируя спортивную осанку: «Ничего, ничего, не вы один такой!» Но дело здесь было не только в спортивном телосложении. К тому времени почти все мы, молодежь, птенцы, выпорхнувшие когда-то из-под крыла Фрадкина, постепенно входили в славу, приобретали всенародную популярность, рост которой, видимо, также вызывал некоторую ревность у Марка Григорьевича.

А жена Фрадкина Раиса Марковна — красавица, очаровательная женщина — буквально обожала своего мужа. Называла его исключительно Маркушей. Да и вообще всех, кто приходил к ним в дом, она звала ласкательно-уменьшительными именами — Левушка, Иосичка, Сереженька… Такое впечатление, что Она любила всех, стараясь делать всем только приятное. Доходило порой до смешного. Скажем, подходит она к Кобзону: «Иосичка, как замечательно вы поете «За того парня»! Никто лучше вас ее не поет». Но тух же, увидев, что я стою рядом и все это слышу, добавляет с ласковой улыбкой, адресованной уже мне: «Кроме Левушки!» Или, допустим, забрасывает меня комплиментами: «Левушка, как вы поете песню «За фабричной заставой»! Неподражаемо, невероятно!» А через минуту почти то же самое звучит в адрес Кобзона: «Иосичка, вы меня так поразили своим исполнением «За фабричной заставой»! Лучше вас ее не спеть уже никому». При всем при том Раиса Марковна была очень мудрой женщиной, понимающей, что такое быть женой выдающегося художника, человека, который всегда на виду. Тем более Марка Фрадкина — обворожительного, безумно элегантного, привлекающего к себе массу поклонниц, пользующегося любовью огромного количества людей. Но я ни разу не был свидетелем какого-либо проявления ревности со стороны Раисы Марковны. Хотя, конечно, кто может утверждать, что между ними никогда не происходило всем известного «выяснения отношений»? Но она избрала в этом вопросе верную тактику, прекрасно понимая, что любовь поклонниц так или иначе воспламеняет воображение художника, будоражит его фантазию и что пытаться лишать его этой любви неразумно. (В этом, кстати, политика жены Фрадкина в корне отличалась от политики жены Силантьева, в порыве ревности способной шарахнуть своего благоверного бутылкой по голове…) И Марк Григорьевич, обладавший помимо своего феноменального композиторского дара еще и большой житейской мудростью, ценил, как мне кажется, позицию своей жены в этом вопросе очень высоко, благодаря чему они и прожили вместе много лет.

Что касается другого великого «Ф» — композитора Яна Абрамовича Френкеля, — то он был во многом противоположностью Марку Фрадкину. Гораздо более «демократичен». Но отнюдь не прост. Общей же их чертой было умение потрясающе одеваться. Плюс к этому рост Френкеля зашкаливал где-то за метр девяносто, что вкупе с его безукоризненным римским профилем и феерическими усами производило впечатление неизгладимое. А живи он, скажем, не в Москве, а в Париже, его изумительный бархатный голос безусловно принес бы ему славу незаурядного шансонье. Недаром его так часто просили самого исполнять свои песни. И когда эта «глыба» в идеально пошитом костюме садилась за рояль, зал замирал — настолько впечатляющим было сие зрелище. Я никогда не расспрашивал Яна Абрамовича о том, из какой он семьи, но, судя по всему, воспитанием детей там занимались серьезно. Подружились же мы с Френкелем во время совместных гастролей с оркестром Юрия Силантьева, где Ян Абрамович выступал с исполнением своих песен — сам садился к роялю, а оркестр ему аккомпанировал. Но с нашим творческим сотрудничеством дело долго не ладилось. Помню, он предложил мне как-то принять участие в записи его пластинок на фирме «Мелодия», исполнить одну из его песен. И на этом — все. Я, правда, не особенно расстраивался, понимал, что каждый именитый композитор представляет собой некую «нишу», вмещающую ограниченное число «собственных» исполнителей. Я знал, что в «нише Френкеля» давно и прочно «сидят» Иосиф Кобзон, Майя Кристалинская и некоторые другие певцы, так что «втиснуться» мне туда просто невозможно — там и без меня довольно тесно. Но на наших дружеских отношениях с Яном Абрамовичем это не отражалось никак, и мы с удовольствием общались с ним при любом удобном случае. Особенно наша дружба укрепилась после того, как его знаменитая песня «Журавли» принесла мне звание лауреата фестиваля «Золотой Орфей».