Вероника Рот - Избранная

• Название: Избранная
• Автор: Вероника Рот
• Жанр: Детская фантастика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-58606-6

Беатрис Прайор живёт в антиутопическом Чикаго, где люди делятся на пять изолированных фракций — каждая со своими обязанностями, ценностями и образом жизни. На церемонии выбора шестнадцатилетняя девушка оказывается в другой фракции, нежели её родители, и мир вокруг героини меняется…

Оригинальное название — «Дивергент» — сложное для перевода слово, что-то вроде «отступник». Беатрис согласно текстам оказывается дивергентом — человеком которому присущи свойства сразу нескольких фракций. В этом антиутопическом мире дивергентом быть опасно, а почему — девушка узнаёт только к финалу. Каждый житель этого мира должен принадлежать к одной из пяти фракций: Альтруизм, Лихость, Товарищество, Эрудиция, Правдолюбие. Напоминает Хогвартс с его факультетскими ценностями… Трис — «переходник» из фракции Альтруизма, проповедующей самоотречение ради служения обществу, в Лихость — пристанище смелых и рисковых натур. Обучение героини в Лихости состоит из драк, стрельбы и преодоления собственных страхов.

В обилии жёсткого экшена «Избранная» следует моде на «мальчишеских книг для девочек», центральные героини которых — не кисейные барышни, а отчаянные пацанки-воительницы. Под стать содержанию и стиль: лаконичный, упругий, не терпящий лишнего даже в описании тонких душевных переживаний. Пожалуй, самая сильная сторона Вероники Рот — психологизм. Юные герои с их проблемами вышли живыми и достойными сопереживания.

А вот этика у мира «Избранной» довольно странная: автор устами героини прославляет ценности Лихости — а это не только решительность, но и бессмысленный риск, агрессия, грубость, «право сильного». А главными злодеями оказываются члены фракции Эрудиции — носители интеллектуального потенциала этого мира. «Сила есть — ума не надо?» Вряд ли это мораль, в которой нуждаются подростки… Пару раз звучит верная мысль о бессмысленности общества, в котором судьбу человека определяет выбор, сделанный в переходном возрасте, но Трис слишком занята обучением, друзьями, первой любовью и интригами, чтобы задумываться о социальных проблемах.

---

Как и отец, она работает на правительство, только заведует проектами городского усовершенствования. Она набирала добровольцев для проверки склонностей. Большую часть времени, однако, она организует рабочих, чтобы обеспечивать бесфракционников едой, работой и кровом.

— Неужели? — переспрашивает отец.

Проблемы с проверкой склонностей редки.

— Я толком не знаю, но моя подруга Эрин рассказала, что один из тестов пошел наперекосяк, так что результаты пришлось сообщить устно.

Мать раскладывает салфетки рядом с тарелками.

— Очевидно, ученику стало плохо, и его отправили домой. — Она пожимает плечами. — Надеюсь, с ним все хорошо. Вы двое что-нибудь слышали об этом?

— Нет, — отвечает Калеб и улыбается матери.

Мой брат тоже не годится в правдолюбы.

Мы сидим за столом. Мы всегда передаем еду слева направо, и все ждут, пока остальные получат тарелки. Отец протягивает руки матери и брату, а они протягивают руки ему и мне, и отец благодарит Господа за пищу, работу, друзей и семью. Не каждая семья альтруистов религиозна, но отец говорит, что мы должны стараться не замечать подобных отличий, потому что они только разделяют нас. Не уверена, как это понимать.

— Ну? — говорит мать отцу. — Расскажи мне.

Она берет ладонь отца и водит большим пальцем по костяшкам его пальцев. Я смотрю на их соединенные руки. Родители любят друг друга, но редко выказывают приязнь подобным образом у нас на глазах. Они научили нас, что физический контакт очень силен, поэтому я остерегаюсь его с детства.

— Расскажи мне, что тебя беспокоит, — добавляет она.

Я смотрю на тарелку. Мамина проницательность порой меня удивляет, но сейчас мне становится стыдно. Почему я так сосредоточилась на себе и не заметила его хмурого вида и сгорбленной позы?

— Трудный день на работе, — отвечает он. — Точнее, трудный день у Маркуса, я не должен говорить о себе.

Маркус — коллега отца; они оба политические лидеры. Городом управляет совет из пятидесяти человек, все до единого — представители Альтруизма, поскольку наша фракция считается неподкупной из-за своей приверженности бескорыстию. Члены совета выдвигаются из наших рядов за безупречный характер, моральную стойкость и лидерские качества. Представители остальных фракций могут выступать на заседаниях по конкретным вопросам, но в конечном итоге решение за советом. И хотя технически совет выносит решения совместно, Маркус особенно влиятелен.

Так заведено с самого начала Великого Мира, когда были образованы фракции. Я думаю, система держится на нашем страхе того, что может произойти в случае ее краха, — войны.

— Это из-за того отчета, изданного Жанин Мэтьюз? — спрашивает мать.

Жанин Мэтьюз — единственный представитель Эрудиции. Ее выбрали за высокий коэффициент интеллекта. Отец часто жалуется на нее.

Я поднимаю глаза.

— Отчета?

Калеб бросает на меня предостерегающий взгляд. Мы не должны разговаривать во время ужина, если родители не зададут нам прямой вопрос, а они обычно не задают. Наши навостренные уши — лучший подарок, говорит отец. Свои навостренные уши они подарят нам после ужина, в общей комнате.

— Да, — подтверждает отец, сузив глаза. — Эта заносчивая, самодовольная…

Он умолкает и откашливается.

— Прошу прощения. Но она издала отчет, в котором критикует характер Маркуса.

Я выгибаю брови.

— Что в нем написано? — спрашиваю я.

— Беатрис, — тихо произносит Калеб.

Я опускаю голову и верчу вилку в руках, пока жар не покидает мои щеки. Я не люблю, когда мне выговаривают. Особенно брат.

— В нем написано, — произносит отец, — что жестокость и бессердечие Маркуса по отношению к сыну заставили того выбрать Лихость вместо Альтруизма.

Рожденные в Альтруизме редко решаются покинуть его. Если это все же случается, то запоминается надолго. Два года назад сын Маркуса, Тобиас, оставил нас ради Лихости, и Маркус был опустошен. Тобиас был его единственным ребенком — и единственным членом семьи, поскольку жена Маркуса умерла вторыми родами. Младенец умер несколько минут спустя.

Я ни разу не встречала Тобиаса. Он редко посещал общинные мероприятия и никогда не ужинал у нас со своим отцом. Мой отец часто замечал, что это странно, но какая теперь разница?

— Жестокий? Маркус? — Мать качает головой. — Несчастный! Как будто ему нужно напоминать об утрате!

— Ты хотела сказать, о предательстве сына? — холодно поправляет отец. — Ничего удивительного. Эрудиты атакуют нас своими отчетами уже несколько месяцев. И это не конец. Уверен, продолжение следует.

Я не должна говорить, но не могу удержаться.

— Почему они это делают? — выпаливаю я.

— Почему бы тебе не воспользоваться возможностью послушать отца, Беатрис? — кротко спрашивает мать.

Ее слова звучат как предложение, а не команда. Я смотрю через стол на Калеба, на лице которого написано неодобрение.

Я опускаю взгляд в тарелку. Сомневаюсь, что смогу и дальше жить этой упорядоченной жизнью. Я недостаточно хороша.

— Ты знаешь почему, — отвечает отец. — Потому что у нас есть то, что им нужно. Тот, кто ценит знание превыше всего, неминуемо жаждет власти, а это заводит в темные и пустые края. Мы должны быть благодарны за то, что мы иные.

Я киваю. Я знаю, что не выбрала бы Эрудицию, хотя по результатам проверки могла бы. Я дочь своего отца.

Родители прибираются после ужина. Они даже отказываются от помощи Калеба, потому что сегодня вечером мы должны побыть в одиночестве и обдумать свои результаты, а не сидеть в общей комнате.

Семья могла бы помочь сделать выбор, если бы я могла рассказать о своих результатах. Но я не могу. Предостерегающий шепот Тори звучит у меня в голове всякий раз, как решимость держать рот на замке ослабевает.

Мы с Калебом поднимаемся наверх, и, перед тем как разойтись по спальням, он кладет руку мне на плечо.

— Беатрис. — Он строго смотрит мне в глаза. — Мы должны думать о своей семье. — Его голос непривычно резок. — Но мы должны подумать и о себе.

Мгновение я смотрю на него. Я никогда не видела, чтобы он думал о себе, никогда не слышала, чтобы он настаивал на чем-то, кроме бескорыстия.

Я так поражена его замечанием, что говорю лишь то, что положено.

— Тесты не должны повлиять на наш выбор.

Он чуть улыбается.

— Не должны?

Он сжимает мое плечо и уходит в спальню. Я заглядываю в его комнату и вижу разобранную постель и кипу книг на столе. Он закрывает дверь. Жаль, я не могу сказать ему, что мы переживаем одно и то же. Жаль, я не могу поговорить с ним, как мне хочется, а не так, как положено. Но признаться ему в том, что мне нужна помощь… страшно даже подумать, и я отворачиваюсь.

Я захожу в свою комнату, закрываю за спиной дверь и понимаю, что решение может быть простым. Нужна великая самоотверженность, чтобы выбрать Альтруизм, и великая отвага, чтобы выбрать Лихость, и, возможно, сделанный выбор сам подтвердит мою правоту. Завтра эти два качества сразятся во мне, и только одно сумеет победить.

Глава 5

В автобусе, на котором мы едем на Церемонию выбора, полно людей в серых рубашках и брюках. Бледный кружок солнца прожигает облака, как будто кончик сигареты. Я ни за что не стану курить — сигареты тесно связаны с тщеславием, — но когда мы подъезжаем, толпа правдолюбов курит перед зданием.

Мне приходится запрокинуть голову, чтобы разглядеть вершину «Втулки», и даже тогда часть ее теряется в облаках. Это самое высокое здание в городе. Я вижу огни на двух зубцах его крыши из окна своей спальни.

Я выхожу из автобуса следом за родителями. Калеб выглядит спокойным, как могла бы выглядеть и я, если бы знала, что мне делать. Вместо этого я испытываю смутное чувство, будто мое сердце вот-вот выпрыгнет из груди, и хватаю брата за руку, чтобы не упасть, поднимаясь по главной лестнице.

Лифт переполнен, и отец уступает наше место группе товарищей. Вместо лифта мы поднимаемся по лестнице, беспрекословно повинуясь отцу. Мы показываем пример членам своей фракции, и вскоре сумрачную бетонную лестницу затопляют люди в серой одежде. Я подстраиваюсь под их шаг. Размеренный топот и однородность толпы заставляют поверить, что я могу это выбрать. Влиться в общественный разум Альтруизма, неизменно направленный вовне.

Но потом у меня начинают болеть ноги, воздуха не хватает, и я снова отвлекаюсь на себя. Нужно подняться по двадцати лестничным пролетам, чтобы попасть на Церемонию выбора.

Отец придерживает дверь на двадцатом этаже и стоит как часовой, пока альтруисты проходят мимо. Я бы подождала его, но толпа толкает меня вперед, прочь из лестничного колодца, в зал, где я выберу свое будущее.

Зал устроен концентрическими кругами. Снаружи стоят шестнадцатилетки всех фракций. Нас пока не называют членами фракции; сегодняшние решения сделают нас неофитами, и мы станем членами фракции, если завершим инициацию.