Виктория Колобова - Григорий Явлинский

• Название: Григорий Явлинский
• Автор: Виктория Колобова
• Издательство: Ростов н/Д: изд-во «Феникс», 1998. — 320 с.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-222-00599-2

Это первая книга об известном политическом деятеле России, лидере думской фракции «ЯБЛлоко» Г. А. Явлинском. Подробно рассматривается не только его биография, но и крупнейшие политические события, изменившие судьбу страны, активным участником которых он был. Автор раскрывает психологию своего героя, доступным языком рассказывает о программе, стратегии и тактике фракции, возглавляемой Г. Явлинским.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

— Папа, не могу больше, работать нужно по-настоящему. А он мне: «Если матери не проболтаешься, помогу». У него был друг на стекольном заводе, и меня взяли туда учеником слесаря-электрика. День первый: мастер просит меня принести пассатижи (сказал бы просто — плоскогубцы!). Признаться, что не знаю, что это такое — не солидно. Решил, что я умный: принесу все, чему даже названия не знаю. Вот я и притащил несколько килограммов инструментов — все, кроме плоскогубцев.

Я был самый младший и надо мной подшучивали, иногда круто. Я лазил под помостами, где работали стеклодувы и расплавленное стекло брызгало и зажигало спецовку. Забирался под свод печи, шел над кипящим расплавленным стеклом. Температура — сотни градусов. Пока дойдешь, телогрейка задымится. Рассказывали, как один рабочий туда провалился — следов не осталось[8].

Однако, несмотря на то, что над ним подшучивали, относились к нему хорошо. В связи с этим любопытны отзывы о своем юном коллеге по слесарному делу Михайло Дмитриевича Андрейко:

— На завод Гриша пришел совсем мальчишкой. Работа наша — ремонт и обслуживание измерительных приборов. Самое страшное было — замена термопар — приборов, стоящих в центре печи. Печи такие старые, что кирпичи светятся, расплавленное стекло видно, а подходить нужно совсем близко, плюс жара… Тяжелая была работа, черновая, неблагодарная.

Если бы знал, что Григорий окажется на таком посту — вел бы дневник. Помню только, что он читал много, отлично знал английский, но не зазнавался, веселый всегда, компанейский, шутник. Была в нем, как мы говорим по-украински, — «щыристь». И улыбка его, мне кажется, не изменилась до сегодняшнего дня[9].

Хорошо складывались у него отношения и с учениками в вечерней школе. А ведь в этой школе контингент сильно отличался от того, который был в элитной английской школе. Тем не менее и здесь он нашел себе друзей. Здесь же впервые понадобились его боксерские навыки. До этого он занимался боксом. Был чемпионом среди юниоров Украины. Но продолжать не захотел, хотя ему и предлагали. Он никогда не хотел быть профессиональным боксером. Занимался боксом, чтобы уметь постоять за себя. А в вечерней школе понадобилось постоять за одну ученицу. Его одноклассницу Любу настойчиво пытался провожать домой один странный молодой человек, как выяснилось, недавно вышедший из заключения. Заканчивались занятия поздно, домой идти далеко. Она обратилась за помощью к Гарику и он пошел ее провожать. С ними пошел и еще один ученик из их класса — Володя Герегей. Встреча с «другом» одноклассницы ему запомнилась:

— Страшновато, конечно, нам — по шестнадцать, а он уголовник с непонятными намерениями. Не знаю, может быть, Гарику и не было страшно, но и он с такими вещами дела не имел. Я знал лишь то, что человек, сидевший тюрьме, — «авторитет».

Была-таки у них драка, правда, небольшая. «Друг» оказался в позиции сидячей, потом лежачей. Потом встал и сказал нам, что все теперь мы пропали. Но после этого пропал сам. Ни мы, ни одноклассница больше его не видели. А Любу домой провожали сначала вместе, потом он один — занятия в школе заканчивались в полдвенадцатого ночи[10].

Володя Герегей пришел в вечернюю школу так же, как и Гарик, специально, потому что хотел иметь свободное время для занятий и зарабатывать самостоятельно. Они подружились.

— У нас в вечерней школе была цель. Я, например, хотел летать, быть летчиком, а Гарик хотел заниматься экономикой. Кстати, для нас это было совершенно непонятно. Для нас экономист был все равно 4to бухгалтер. А то, что Гриша объяснял про неправильное распределение и ценообразование — это до меня не доходило.

Мы не были обычными школьниками. У нас все было нацелено на то, чтобы поступить, и каждый топтал себе дорогу в том направлении, которое выбрал. Гарик был очень организованный и собранный человек. Он, как трактор, «пахать» умел, просто, как бульдозер, «шел». Утром просыпаюсь — он в окно залазит. «Чего тебе не спится, чего так рано поднялся?» — спрашиваю его. А он, оказывается, еще и не ложился.

Мы были очень разными по характеру. У меня поступок был вначале, осмысление потом, у него всегда осмысление впереди. Я боялся своего отца, а у него были совсем другие, задушевные отношения с отцом. Гарик боялся его огорчить.

Искрометный был Гарик, он и сейчас такой. Сидит, что-то там думает, а потом раз, улыбнулся и… Гарик улавливал тон компании, мог разговорить, рассмешить любого, мог увлечь своей идеей, увлечь всех новым делом.

Учеба в школе закончилась. На работе он взял отпуск и поехал в Москву, поступать в Плехановский. Однако не все так просто. Первый экзамен он сдал на «тройку». В деканате ему сказали, что у него нет никаких шансов и он может ехать домой. Для того чтобы поступить, ему надо было сдать остальные экзамены на «пятерки». И он сдал на одни «пятерки», поступил[11].

Это уже не случай, а характер и воля. Он никогда не отступает от своего дела, всегда доводит его до конца, намеченное выполняет. Помните программу «500 дней»? Сначала всеобщее одобрение, потом — отказ. И снова со всех сторон разносилось, что у него нет никаких шансов воплотить в жизнь свои идеи, что это пустые фантазии. В ответ он разрабатывает программу «Согласие на шанс». Затем разрабатывает договор об Экономическом сообществе… Он много раз терпел поражение, но никогда не сдавался.

Его сокурсник — Дмитрий Калюжный вспоминал о нем:

— Кто чего стоит, было ясно с самого начала. Григорий был не из тех кто зубрит, это знали все. Он постоянно занимался чем-то помимо программы, что-то изучал еще. На семинарах, если мы были не готовы, по нашей просьбе вставал Григорий и говорил педагогу: «А вот у меня есть вопрос». Он мучил преподавателя своими вопросами все полтора часа, а мы вообще не понимали, о чем речь.

Я не раз ловил себя на мысли, что сидит рядом со мной человек, вроде бы даже такой же, как я, а понимает все то, чего я не понимаю. Это очень странное явление. Таких людей, наверное, не так уж и много. Во всяком случае, на нашем курсе Григорий был один такой чересчур умный, но это никогда не мешало нам дружить.

Были предметы, которые вообще невозможно было воспринимать, например, технология металлообработки или проблемы воспроизводства рабочей силы. Господи! Он же как-то увязывал все это в своей голове. Многим свойственно видеть частями. Это подчас очень вредит в жизни и отдельного человека и всего человечества, потому что из мозаики не складывается общего. Но есть люди, которые умеют синтезировать, казалось бы, несоединимое, каждому камушку найдут свое место. Он был именно таким.

А еще меня всегда удивляло вот что: начнешь ему какую-то проблему излагать, подготовил целую речь, а он уже все понял. Очень импонирует, когда тебя понимают так быстро и так же быстро помогают без лишних слов и обсуждений.

Мы изучали науки, которые у многих вызывали споры о том, нужны ли они? Например, социалистическая экономика. У нас были прекрасные преподаватели. Л. Абалкин читал политэкономию социализма. Читал очень хорошо, но возникали споры о том, что это, может быть, и не надо вовсе.

Студенты издавали подпольную газету «Мы». Выпустили несколько толстенных номеров в одном экземпляре и передавали их из рук в руки. Григорий тоже писал что-то для газеты. Не знаю, как нас за самиздат не засадили»*.

В институте он учился так же хорошо, как и в школе. И, пожалуй, не только потому, что очень хотел познать тайны экономики, но и потому, что обладал весьма редким даром — самодисциплиной. Это помогает ему и сейчас. Но сейчас это надо понимать не буквально, что вовремя встает и ритмично работает, а в том, что есть дисциплина мысли. Что это такое? Это то самое средство, которое позволяет не впасть в отчаяние после очередного удара, не предаваться долго грустным мыслям. Зачем тратить силы и время на саможаление, на уныние? Вокруг так много срочных неотложных дел, требующих решения. И есть идеалы, которые нуждаются в защите. Из-за этих самых идеалов его чуть не исключили из института. Если бы об этом рассказывал не он, я бы подумал, что кто-то сочинил анекдот. Но это не анекдот и в то время это было даже не смешно.

— Учился я легко, почти на одни пятерки, но однажды чуть не вылетел из института. Группу лучших студентов послали на практику в Чехословакию, там в бане мы разговорились о политике. Я сказал, что за ту кровь, которую пролил наш народ, он заслуживает лучшей жизни. А наш комсорг в ответ: «За социализм можно было бы положить людей и в сто раз больше». Это меня взбесило. Мало того, что я его назвал людоедом, сталинистом и маоистом, я ему еще вмазал как следует тазиком. Хорошо, тазик оказался хлипкий, а если бы был наш, отечественный?

Короче, комсорг остался жив, но накатал на меня штук десять жалоб: ректору, в комитет комсомола, в горком, в КГБ. Меня начали исключать. Но на собрании, на котором это должно было произойти, одна девочка, Нина Петраченко, предложила дать мне рекомендацию в партию и собрание за это проголосовало.