Владимир Набоков - Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

• Название: Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина
• Автор: Владимир Набоков
• Издательство: «Интелвак»
• Жанр: Критика
• Год: 1999
• ISBN: 5-93264-001-4

Комментарии В. В. Набокова освещают многообразие исторических, литературных и бытовых сторон романа. Книга является оригинальным произведением писателя в жанре научно-исторического комментария. Набоков обращается к «потаенным слоям» романа, прослеживает литературные влияния, связи «Евгения Онегина» с другими произведениями поэта, увлекательно повествует о тайнописи Пушкина.

Предназначена для широкого круга читателей и в первую очередь — для преподавателей и студентов гуманитарных вузов, а также для учителей и учащихся средней школы.

---

Если бы я не стремился быть абсолютно верным тексту, я, возможно, перевел бы пушкинского «плешивого щеголя» байроновским «лысым денди». Но это было бы переводом литературным, а не точным.

II

   Его мы очень смирным знали
   Когда ненаши повара
   Орла двуглавого щипали
 4 У Бонапартова шатра

2 ненаши повара. Российского двуглавого орла гораздо больше пощипали французы под Аустерлицем в 1805 г. и при Эйлау в 1807 г., чем позднее свои русские: те, кто попытался затеять внутреннюю свару в 1825 г., или те, кто писал политические эпиграммы против властей.

В остальных строках этой строфы, по-видимому, имеются в виду сражения, неудачные для русской армии. Забавно отметить, что Бродский говорит о «царской армии», когда Наполеон бьет русских, и о «народной армии», когда русские бьют Наполеона.

III

   Гроза 12 года
   Настала — кто тут нам помог?
   Остервенение народа,
 4 Барклай, зима иль Русский Бог

1 Гроза 12 года. Наполеон переправился через Неман в Россию с 600 000 войском 12 июня 1812 г. (ст. ст.).

В последнем, посвященном лицейской годовщине стихотворении, прочитанном на традиционной встрече 19 окт. 1836 г. (см. также мои коммент. к главе Шестой, XXI, 8), Пушкин, в автобиографическом и эпическом ключе, без каких-либо холодно-насмешливых замечаний, характерных для Десятой главы, излагает тот же самый общий ход политических событий от взлета карьеры Наполеона — к восшествию на престол царя Николая, когда были «новы тучи» и «новый ураган…»: (стихотворение заканчивается на середине 64 строки). В строке 37 есть интересная перекличка с первой строкой третьей строфы Десятой главы — Пушкин вспоминает открытие Лицея в 1811 г. (строки 37–40):

...гроза двенадцатого года
Еще спала. Еще Наполеон
Не испытал [нашествием] великого народа —
Еще грозил и колебался он.

4 Барклай (князь Михаил Барклай-де-Толли, 1761–1818) отступил к Москве, заманив французов и истощив их силы. Несостоятельность Наполеона в 1812 г., не сумевшего противостоять русской зиме, оказавшейся лучшим союзником России, когда после пустой траты времени и жалкого пребывания под Москвой загнанный в тупик завоеватель начал свое «великое отступление», столь хорошо известна, что не требует никаких пояснений.

Русский Бог. Местное божество, часто упоминающееся в русских стихотворениях той поры. Достаточно процитировать невольно вспоминающееся в этой связи стихотворение Вяземского 1828 г. «Русский Бог» (куплеты в тривиальной манере, характерной для Беранже). В девяти четверостишиях (четырехстопный хорей) Вяземский описывает Русского Бога как Бога «метелей», «ухабов», «мучительных дорог», холодных и голодных нищих, «имений недоходных», отвислых грудей и ягодиц, Бога «лаптей и пухлых ног», «горьких лиц и сливок кислых», Бога «наливок», «рассолов», заложенных крепостных, помешанных на деньгах недорослей обоих полов, нагрудных лент и крестов, «дворовых без сапог» и «бар в санях при двух лакеях». Далее (мы подошли к VII четверостишию) русский «Бог к глупцам полон благодати», но «к умным беспощадно строг». Он — Бог всего некстати, всего нелепого, негодного, неподходящего «по ужине горчицы», «Бог бродяжных иноземцев» и «в особенности немцев»; «Вот он, вот он, Русский Бог» — рефрен в духе Беранже, завершающий каждое четверостишие (см. ниже коммент. к IV, 4, монолог Дмитрия).

Судя по началу следующей пушкинской строфы, в остальных строках строфы III главы Десятой речь идет об испытаниях, выпавших на долю народа в 1812 г., в частности, о пожаре Москвы.

*

В конце 1830 г. Пушкин еще во многом разделял традиционный энтузиазм по отношению к Александру I. Русские комментаторы, по-видимому, не заметили, что повесть «Метель» (октябрь 1830), на полях которой сделана заметка о сожжении песни Десятой, содержит крайне важный фрагмент (я бы даже высказал предположение, что вся несообразная повесть — лишь обрамление этого фрагмента), в нем Пушкин — по смыслу и по стилю — рядом почти гротескных восклицаний дает прямой отпор презрительному отношению к Александру I, российскому орлу и к событиям, завершающим наполеоновские войны в Десятой главе; в итоге факт ее уничтожения, упомянутый на полях этой повести, обретает символическое значение. Вот этот фрагмент. «Между тем война со славою была кончена. Полки наши возвращались из-за границы. Народ бежал им навстречу. Музыка играла завоеванные песни: Vive Henri-Quatre, тирольские вальсы и арии из Жоконда[97] …Время незабвенное! Время славы и восторга! Как сильно билось русское сердце при слове отечество! Как сладки были слезы свидания! С каким единодушием мы соединяли чувства народной гордости и любви к государю! А для него, какая была минута!»

«Метель» — вторая из «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина»; предполагается, что ее рассказала вымышленному Белкину вымышленная девица К.И.Т. Сквозь эту двойную маскировку доходит измененный, но вполне узнаваемый пушкинский голос.

IV

   Но [Бог?] помог — стал ропот ниже,
   И скоро силою вещей
   Мы очутилися в Париже,
 4 А русский царь — главой царей.
   Моря достались Албиону…
   ................................................
   ...............................[царь жирел]

2 силою вещей. Галлицизм «par la force des choses». Ср.: Фуше «Мемуары» (отрывок, относящийся к событиям во Франции в декабре 1813 г.): «Предчувствовалось, что только силою вещей все интересы революции, которые я представлял себе, могли бы перевесить и предотвратить катастрофу».

3 Мы очутилися в Париже. В своем по праву знаменитом письме из Парижа от 25 апр. 1814 г. (нов. ст.), адресованном Д. Дашкову, Батюшков дает замечательное описание вступления русских войск в Париж. Он начинает словами: «Скажу просто: я в Париже» (так же начинается и письмо Карамзина из Парижа в апреле 1790 г.). У Александра Тургенева, с которым Пушкин дружил всю жизнь, была копия этого письма, и мало вероятно, чтобы Пушкин не прочел его.

4 главой царей. Ср.: «О царь царей» — восклицание (строка 10), которое употребил Дмитриев в своем посредственном (состоящем из шести одических строф) гимне Александру I на день его коронации в 1801 г.

См. также «Дмитрия Донского» Озерова, патриотическую трагедию, написанную александрийскими двустишиями, впервые поставленную 14 янв. 1807 г. и восторженно принятую публикой. Последний монолог Дмитрия в V действии (произнесенный на коленях) начинается:

Но первый сердца долг к тебе, царю царей!..

и заканчивается:

Языки ведайте: велик Российский Бог!

Д. Соколов в статье о тайнописи Пушкина[98], цитируя, если я правильно его понял, И. Жиркевича в «Русской старине», XI (декабрь 1874), с. 649, пишет, что выражение «Да здравствует Александр, да здравствует этот царь царей» было в куплетах, которые пел Франсуа Лэ на сцене Парижской оперы 10 марта 1814 г. (нов. ст.) на мелодию «Vive Henri IV [Да здравствует Генрих IV]». Выражение восходит к церковным источникам. Во французских рождественских гимнах «царь царей» относится к Иисусу. «Negus nagast» — титул абиссинских императоров, означающий «король королей». Гипербола стара, как мир.

5 Начиная с определения места этого стиха, мой анализ текста существенно расходится с толкованиями Томашевского и других комментаторов.

V

   И чем жирнее, тем тяжеле,
   О русский глупый наш народ,
   Скажи, зачем ты в самом деле
 4 [Терпел царей из рода в род?]
   ...........................................
   [Авось,]...............................

4 [терпел царей из рода в род]. Строка, случайно пропущенная Пушкиным при шифровке четверостишия (см. Дополнение к комментариям «Десятой главы»), могла бы звучать так (даю ее очень неуверенно, просто, чтобы восполнить мелодический пробел):

Терпел царей из рода в род.

Ее смысл: с какой стати из поколения в поколение нужно терпеть правление царей («род» в значении «преемственности традиции» рифмуется с «народом» во второй строке)?

Строфа почти наверняка должна была бы завершаться строкой, начинающейся с «авось», наречия, передающего бессилие, фатализм и туманно-добродушное отношение к возможным событиям.