Владимир Гусев - Искатель, 1997 № 10

• Название: Искатель, 1997 № 10
• Автор: Владимир Гусев
• Жанр: Периодические издания
• Год: 1997

"Искатель" — ежемесячный литературный журнал. Издается с 1961 года.

---

Нравы в этом заводском районе были простыми и открытыми до предела. Мужики после работы на цементном заводе, утомленные летним зноем и суетой у горячих печей, возвращались домой усталые, злые и тут же «оттягивались» городской бражкой и деревенским самогоном. «Оттянувшись» по полной норме и забалдев, начинали искать выход для пробуждавшейся в душах социальной силы трудового класса.

Возвращаться к печам на сверхурочную, чтобы там растратить силовой порыв в общественно-полезных делах, никому не хотелось. А энергия распирала плечи, бугрила бицепсы, наливала свинцом кулаки. Хотелось подраться. Хотелось так, аж зудело.

Однако уважающему себя пролетарию неудобно пойти на улицу, поймать первого встречного и врезать ему по уху. Дико это, и потому такой примитив никогда не входил в правила слободской морали.

Чтобы врубить по рогам незнакомому человеку была нужна положительная причина. Во всем мире такую причину ученые юристы-международники называют по-латински мудрено «казус бэлли» — повод к войне.

Древние римляне в Орловске никогда не проживали, в местном языке своих следов не оставили, так что повод к драке для Слободки был открытием собственным. Делалось все очень просто. Мужики, готовые помахать кулаками, сидели где-нибудь на лавочке, курили и сатанели от неистраченной злости. А шустрый паренек болтался на улице, поджидая появления чужака. И тот обязательно возникал. Тогда шустрик выбегал ему навстречу, корчил дикую морду и орал:

— Дядя, дядя, правда, что ты мудак?

Реакцию взрослого человека нетрудно предугадать. Она всегда была одинаковой: подзатыльник. И тут же на сцене появлялся боевой ударный кулак пролетариата.

— Мальцов бьешь, поганец?!

То, ради чего огород городился, дальше катилось по общему для подобных инцидентов сценарию. Кулаки обретали свободу души — волю.

Чаще всего в шустриках-провокаторах, подлетавших к незнакомым мужчинам на улице Малоярской, оказывался Юрий Харин. Маленькй, верткий, особенной храбростью не отмеченный, он никого не боялся, если знал, что за его спиной кулак Назара Горы — первого слободского бойца, который лихо выходил один против троих. В таких случаях страх улетучивался, наглость кипела в душе.

Детство прошло, но привычка держаться уверенно, когда за спиной маячила тень сильного человека, осталась прежней. Таким в данный момент для Харина был губернатор.

Сагитов назначил встречу едва его об этом попросили. И Харин оказался на даче могущественного бизнесмена, попасть на которую можно было только миновав кордоны усиленной охраны.

Сагитов — представительный мужик, красавец сорока пяти лет, умеренный в движениях и словах, сидел в плетеном кресле под солнечным зонтиком у журчавшего за спиной фонтана. На коленях лежала газета.

Бросив взгляд на гостя, не вставая с места, Сагитов кивнул на свободное кресло:

— Садитесь, Юрий… э…

«Сукин сын! — Возмущение Харин не выказал, но оно оплеснуло его сердце злостью. — Ведь знает, мудак, прекрасно знает и имя и отчество, а все туда же. Ладно, потерпим°.

Подсказал с видом, будто ничего не заметил:

— Юрий Платонович…

— Так что там у вас, Юрий Платонович?

— У нас? — Харин полон недоумения. — Что вы имеете в виду?

Прием давно отработан, и по лицу Сагитова пробежала тень легкого смущения.

— Вы приехали что-то просить?

— Булат Умарович! — Харин чуть подпрыгнул на кресле, как пассажир автобуса, который несся по кочкам. — Я понимаю, вы привыкли, что визитеры у вас обязательно просят денег. Но я представляю губернатора. Вы понимаете, я надеюсь?

Сагитов, скрывая неудовольствие — укол пришелся в большие место, — не спеша свернул газету и бросил на стол.

— Чем могу служить губернатору?

Это уже почти то, чего добивался Харин. Вопрос поднимает его личный статус до уровня чрезвычайного и полномочного посла, который уполномочен вести переговоры от имени первого лица.

— Булат Умарович, речь пойдет о тонком и щепетильном деле. В городе назревает уголовный процесс. Я прямо назову его вам — убийство матери и дочери Усачевых. Есть ряд обстоятельств, позволяющих прессе сделать процесс скандальным. Вы понимаете?

Сагитов пока ничего не понимал, но кивнул утвердительно. В конце концов в ходе разговора разберется.

— Так вот, губернатор советует, чтобы органы прессы, входящие в ваш концерн «Медиа-БУМС», остались в стороне от этой темы. Особенно он просит, чтобы в огонь не подливал керосин «МК»…

«Ага!» — Сагитова охватило волнение торжества. О том, чтобы пресса не разжигала костер, на котором палят грешников высокие сановники просят в случаях, когда огонь может подпалить задницы им самим. А это как раз тот случай, когда можно сыграть на повышение ставок.

— Юрий Платонович, вы уверены, что некий Сагитов может влиять на поведение свободной демократической прессы? Особенно на такую газету как «МК»?

— У вас контрольный пакет акций издания…

— Интересно, я и не знал. Мне всегда казалось, что их только тридцать процентов.

— Еще тридцать у лиц, которые прибрели акции на ваши деньги.

— Серьезно? Вы весьма осведомленный человек, Юрий Платонович. Поздравляю.

— Спасибо, оценка из ваших уст мне льстит.

— Думаю, вы прекрасно понимаете, что мое вмешательство в политику газеты может быть воспринято, как нарушение демократии. Это может дорого стоить каждому из нас..

Харин обрадовался. Он давно ждал подобных слов. Они означали, что дипломатия себя исчерпала, и торг переходил в сферу бизнеса. После такой заявки Сагитова исчезала нужда в эзоповском языке и можно было называть вещи своими именами.

— «Дорого стоить», Булат Умарович, это весьма расплывчато. Назовите сумму.

— Юрий Платонович! Речь не идет о деньгах. Вы ничего у меня не покупаете, я — не продаю. Разве не так?

— И все же?

— Было бы желательно, если бы Леонид Викторович кое-чем мне помог. Нужно поддержать решение об отводе мне земли под строительство коттеджей на Таракановке.

— Где это?

Сагитов отнесся к недоуменному вопросу Харина снисходительно До последних лет, аж с двадцатого года улица Таракановка носила имя Розы Люксембург. Девичье русское название ей вернули новые власти два года назад. Потому даже сторожилы продолжали именовать свой микрорайон «Розочкой». Запамятовать такие перемены нетрудно.

— А в чем трудности?

— Уперлось общество охраны памятников старины. Там кие-то исторические развалины.

— Где же еще строить новое, как не на развалинах?

— Вы мне сообщите решение?

— Булат Умарович, можете считать, что оно положительное.

Звонок истошно надрывался все время, пока пенсионер Baсилий Иванович Ручкин шел из комнаты в прихожую своей трехкомнатной городской квартиры и открывал дверь. Мелькнула даже мысль, что испортилась — «залипла» — кнопка и придется ее чинить.

Ручкин открыл дверь и увидел — на пороге стоит Настасья — двоюродная сестра, постаревшая, в стареньком ношенном платье, с темными разводами под глазами.

Сестра жила в Лужках — дачном поселке в двух десятках километров от города. Добираться оттуда в последнее время стало неимоверно трудно. Сразу мелькнула мысль: наверное что-то случилось, если в самую огородную пору, бросив хозяйство, сестра прикатила к нему.

— Настенька! — Ручкин распахнул объятья, приветливо заулыбался. Может, все же насчет несчастья он ошибся? — Рад тебя видеть. Как доехала?

— Десять тысяч.

— Ручкин не понял.

— Что?

— Дорога нонче столько стоит. Со шкурой услугу дерут с крестьян, паразиты.

— А что автобусы?

— Как полагается. Их прихватизировали.

Новые рыночные термины «услуга» и «приватизация» сестра уже явно усвоила, а кто с кого шкуру дерет Ручкин легко догадался.

— Эх, Настя, не только с крестьян! — Он взял из рук сестры хозяйственную сумку, поставил под вешалку. — Проходи в комнату. Сейчас чай вскипячу.

Они уселись на кухне — традиционном месте российского чаепития. Настя достала из сумки баночку меда, какие-то коржики домашней выпечки — ехала в город, напекла. Как же можно явиться к брату без деревенского гостинца?

Ручкину было неудобно принимать такие дары: он понимал, что сестра живет труднее, чем вдовец с военной пенсией, но отказаться — значило смертельно обидеть Настю.

Сперва они пили чай молча. Ручкин понимал — сестра с дороги и ей надо дать подкрепиться. Только после второй чашки задал вопрос:

— Так что у вас там нового?

Настя заплакала и стала промокать слезы уголком косынки, накинутой на плечи.

— Вася, забрали Вадика.

Слово «забрали» в современном русском языке имеет два главных значения, хотя именно о них стыдливо умалчивает академический словарь русского языка. Забирают у нас в тюрьму и в армию. Попадание в эти две организации народное сознание уравнивает в смысле и последствиях.