Антон Хижняк - Сквозь столетие (книга 1)

• Название: Сквозь столетие (книга 1)
• Автор: Антон Хижняк
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-265-00868-3

В центре романа старейшего украинского писателя Антона Хижняка — история крестьянской семьи Гамаев. В судьбах героев отражается сложность борьбы украинского народа за революционные преобразования, за утверждение Советской власти.

Действие романа развертывается в селах Полтавщины, в Петербурге, Москве…

---

— Вот ты, Пархом, интересуешься, почему я перед войной остался на сверхсрочную службу. А что мне оставалось делать? Куда приклонить свою голову? До призыва где я был! Волам хвосты крутил в экономии князя Кочубея.

— Погодите, Егор Елисеевич. Говорите, что у князя Кочубея? Так у него же и на Екатеринославщине была земля. Гы смотри!

— Какая земля?

— С которой он денежки греб.

— Что ты мелешь? Его земли у нас на Полтавщине.

— Верно. Но он как-то пролез и в Донецкую степь. То ли кто-то подарил ему там землю, то ли продал. Он еще и завод собирался построить, да кишка оказалась тонка.

— Кишка?

— Ну, ума мало, да и не захотел голову морочить, ведь пока построишь завод, неприятностей не оберешься, а господин князь любил полежать и готовые денежки загребать. Вот один английский богач и перекупил у князя все права на ту землю и построил на ней завод.

— А ты тут при чем?

— Так я на заводе этого господина Юза работал, рельсы катал.

— А говорил, что с Полтавщины.

— Точно, с Полтавщины, да дома негде на хлеб заработать, земли мало, вот и подался на завод.

— Так бы и говорил, — дружески захохотал Еременко. — Значит, мы с тобой родичи. И ты сбежал от горя, и я. Только ты на завод, а я в армию. Если бы ты знал, как опротивело гнуть спину в экономии перед приказчиком, перед управляющим, перед хозяином, хоть в петлю лезь. Батрак — человек бесправный. Вот я и послал к чертям всех кочубеев и кочубят да и остался в армии. Сверх срока так сверх срока! Леший с ними, лишь бы только не в наймах у господ. Я еще до службы женился, а моя Парася и сына родила в экономии. А когда стал служить унтером, и Парасю забрал к себе, жили мы перед этой проклятой войной в Виннице. Я снял у одного человека небольшую комнатушку. Жили спокойно, как у христа за пазухой, и вот тебе на! Затеяли господа эту дурную войну.

— А из-за чего она началась? — спросил Пархом.

— Да леший их знает. Вчера мне рассказывал знакомый унтер, что к ним приезжал командующий восьмой армией генерал Брусилов. Вот он ходит и спрашивает солдат, зачем мы воюем. А они ему начали отвечать то, что знали. Говорят, что кто-то в Сербии какого-то эрц-герц-перца убил, будто австрийцы из-за чего-то поссорились с сербами. «А кто такие сербы?» — спрашивает генерал. Никто не знает. Вот тут-то и закавыка. А почему это немцам пришло в голову воевать из-за какой-то Сербии? Так никто и не ответил генералу. Он постоял, покачал головой и ушел. Вот и воюем. А зачем это человекоубийство — никто и не ведает.

Еременко вопросительно посмотрел на Пархома и вытащил кисет с махоркой. Пархом наклонил голову и ничего не сказал.

— Молчишь? — спросил Еременко, пристально глядя на Пархома.

— Молчу… Вы же не досказали того, о чем думали.

Еременко вскипел:

— Откуда тебе известно? Ты что, умеешь чужие мысли читать?

— Умею так, как и вы, Егор Елисеевич. Что мы, солдаты, умеем?

— Да ты муштрованный!

— Жизнь муштровала.

— Гляди, чтобы не перемуштровала, — затянулся едким махорочным дымом Еременко.

— Не понимаю вас, господин унтер-офицер! — сделав ударение на слове «господин», протяжно произнес Пархом.

— Ух ты и штучка!

— Такая же, как и вы, Егор Елисеевич.

— Ну-ну! — погрозил пальцем унтер-офицер.

— Не понимаю.

— Гляди, чтобы не пришлось плакать.

— А я вам ничего плохого не сказал.

— Как не сказал?

— А так… Я молчал, а вы говорили. Вы сказали, что началась война. А кто ее затеял? Все знают, что цари погрызлись между собой. Вот, по-вашему, цари и затеяли войну. Да и о человекоубийстве говорили. А кто послал нас на это человекоубийство? Об этом можно догадаться.

— Ну-ну, земляк! Потише! — осмотрелся вокруг унтер-офицер и сказал: — У меня дети маленькие.

— А у меня их еще нет. Но на днях будет дочь или сын.

— Вот что, рядовой Гамай. Я тебе ничего не говорил, а ты ничего не слышал.

— Что же, ударим по рукам! — будто шутя сказал Пархом.

Еременко машинально, как загипнотизированный, протянул руку. В тот же миг и Пархом подал свою. Все закончилось крепким рукопожатием.

Это произошло так неожиданно, что Пархом сразу не поверил себе, будто он был тут посторонним лицом и Еременко разговаривал с кем-то другим. Только тогда, когда он взял щепотку табака из кисета Еременко на хорошую цигарку и зажег ее, почувствовал, как много дал ему этот откровенный разговор. Теперь он был спокоен — унтер-офицер Еременко не только не будет придираться к нему и считать подозрительным, но, наоборот, станет его другом и сообщником.

Так оно и произошло — Пархом нашел надежного человека, с которым можно было по-настоящему дружить.

Они догнали свой полк возле Львова в конце августа, и их без отдыха, в тот же день распределили по обескровленным батальонам. Пархому снова повезло — он попал во взвод, куда назначили и Еременко.

— Как же это получилось, Егор Елисеевич, что мы с вами вместе будем воевать?

— И сам не знаю. Командир нашей роты услыхал, как я командовал, ему, очевидно, понравился мой голос, вот он и попросил командира полка оставить меня у него.

— Я рад этому, — сказал Пархом тихо, чтобы не услышали стоявшие вблизи солдаты.

— И я рад, — подмигнул ему Еременко. — Так вот, Пархом, скоро пойдем в бой. Хватит нам с тобой бездельничать. Готовься, а я побегу к взводному.

…Солдат их взвода разместили в большом сарае. Они набросали на землю соломы, расстелили шинели и улеглись, приготовившись ко сну. Но спать им не хотелось, потому что не пришлось пообедать и было неизвестно, накормят ли их ужином. Унтер-офицер Еременко пошел в штаб батальона узнать, выдадут ли солдатам его взвода харчи.

Вместе с Пархомом во взвод попали три полтавчанина и два екатеринославца из их маршевой роты. Новые солдаты чувствовали себя чужими среди «стариков», прошедших с боями больше месяца от самой границы.

Догнавшему свою часть Пархому не удалось отдохнуть. Хотя в последние дни он мало спал, но сон не брал его. В полудремоте вспоминал, как шли через Львов — этот удивительный для степняка город, и стал засыпать. Приснились львовские улицы с серыми, мрачными домами, не такими, как в Юзовке и Полтаве.

А глубокой ночью Еременко поднял взвод по тревоге. За три минуты обулись, оделись, нашли в полутьме свои шинели, свернули их в скатки, взяли винтовки и построились на улице.

Еременко повел взвод и, встретив поручика Макушина, доложил ему, что взвод идет в полном составе. Макушин скомандовал: «Бегом!» — и сам побежал впереди. На окраине собирались роты их батальона, и командир, созвав ротных и взводных офицеров, спешно приказывал, как двигаться дальше. Через несколько минут батальон маршировал уже по мостовой.

— Где мы отдыхали, как называется это село? — спросил Пархом у Еременко.

Тот ответил сдержанно и кратко:

— А зачем тебе? Село называется Бартатов. Удовлетворен? Сейчас пойдем на Городок выбивать оттуда австрийцев.

— Город?

— Не город, а Городок. Так называется местечко, которое не хотят отдавать австрийцы.

На этом и закончился разговор новых друзей. Батальон, маленькой частицей которого был и рядовой Пархом Гамай, установив связь с соседями после короткой разведки, был готов вступить в бой с австрийцами.

Об этом не знали ни Гамай, ни другие солдаты 7-го и 8-го корпусов, брошенные в бой за Городок. Солдатам не известно было о стратегическом маневре командующего 8-й армии генерала Брусилова. Он решил именно здесь дать бой австрийцам, отступившим из Львова и спешно укреплявшимся на рубеже реки Верещицы возле Городка. Надо было их атаковать, навязать встречный бой, выбить врага с позиций, открыть себе путь на Перемышль и овладеть этой крепостью. Это развязало бы руки русской армии и дало возможность для дальнейшего наступления.

Утром 28 августа противник неожиданно перешел в атаку, и случилось то, что предвидел командующий, — начался жестокий встречный бой. Но хотя силы австрийцев превосходили наши и артиллерии у них было больше, инициатива русского командования в отношении стремительного наступления дала хорошие результаты: семь вражеских корпусов не смогли выбить из занятых позиций два русских корпуса.

Потери с обеих сторон были большими — тысячи убитых солдат остались на болотистых берегах Верещицы, а еще больше оказалось раненых. По дороге во Львов потянулись вереницы телег с тяжело раненными солдатами, а легко раненные шли пешком. Никто их не сопровождал, потому что санитаров не хватало.

Выдержав упорный встречный бой, войска обеих сторон остановились на случайных позициях, там, где их застала темная августовская ночь.

Русские солдаты отлично выполнили задание командования, не дав врагу прорваться на Львовскую дорогу и тем самым предотвратив опасность, которая угрожала Львову. Они могли сделать и больше, если бы им на помощь пришла артиллерия. Им было неизвестно, что в эти минуты командующий армией был крайне разгневан. Он получил телеграмму верховного главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича, предупреждавшего о необходимости беречь боеприпасы, особенно артиллерийские снаряды, которых в запасе оставалось очень мало. «Как же воевать? Как же воевать? Олухи! Предатели!» — восклицал он, быстро шагая по штабной комнате и не обращая внимания на жавшихся у стен генералов и офицеров. Для такой несдержанности были основания. Как же так! Война только-только началась, прошли первые бои, а боеприпасов уже мало. Зачем тогда начинать такую войну! Надо было дипломатам сесть за стол и договориться, а не гнать на поле битвы солдат с голыми руками!