Елена Ткач - Седьмой ключ

• Название: Седьмой ключ
• Автор: Елена Ткач
• Издательство: ТЕРРА—Книжный клуб
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2003
• ISBN: 5-275-00787-6

Отправляясь на дачу, будьте готовы к встрече с неизвестным, — предостерегает Елена Ткач. Магия и нечистая сила, убийства и наркотики органично вплетены в сюжет романа. Что окажется сильнее: вера героев романа в единоначалие добра, великую силу любви или страх, боль, отчаяние?

---

Всех их, всех шестерых она ввела в свой роман, и никому ни слова не сказала об этом. А образу героини придала черты Веточки.

Да, она шла на риск! Хотела провести дочь над пропастью. Провести сквозь испытания, боль и страх, чтобы, преодолев этот ужас в романе, ее реальная Веточка смогла победить. Вера соединила ее судьбу с реальной историей Женни. Незнакомка из прошлого и собственная дочь вдыхали жизнь в образ ее романа. Их души, поступки и помыслы преображались в слове и обретали новое качество, новую, нетленную жизнь… Вера защищала их — своим словом. Ту, которая давно умерла, но быть может, до сих пор, неприкаянная, блуждала где-то в этих краях, взывая о помощи… И ту, что была частью ее самой, ближе которой не было никого на свете…

Магией творчества, магией слова Вера хотела выправить их судьбу, защитить… И слово стало для нее молитвой. И каждый раз, прежде чем сесть за письменный стол, она молила Бога, чтобы он помог ей защитить тех, кого любила, дал ей силы, чтобы слово стало как щит, заслонявший ушедших и нынешних — тех, кто жил рядом с ней в ее разорванном времени.

И Ксения любовалась, глядя на Веру, когда долгими часами сидела она за печатной машинкой, и свет ночника освещал склоненный задумчивый силуэт. Ксения понимала, что задумала Вера, догадывалась, какая ответственность легла ей на плечи, и верила: Вера справится, дар ее — истинный, настоящий, а роман, что рождается в эти июньские ночи в маленькой комнатке над рекой, всех их вытянет, он всем поможет — этот Верин роман.

Глава 3 Июнь в разрывах ветра

На Троицу поднялись порывистые ураганные ветра. Сумасшедшая жара отступила, но стихийные духи, похоже, не собирались удовлетвориться содеянным — наигравшись с жарой, они спустили на землю своры ветров, рвущих в клочья всякое стремление к покою… И деревья в смятении кланялись ветру, а те, что покорствовать не хотели, подламывались и падали. Сдерживая безотчетный страх, люди прятались по домам и приникали к окнам, глядя, что делается на дворе… И для многих старых ветвистых яблонь, усыпанных завязью, этот буйный отцветший май, это лето стали последними…

Ксения волновалась за свой красавец-дуб: выдержит ли, ведь стоит над самым обрывом! Но он крепился, стоял, а вот одна из лип не удержалась и рухнула в реку. И пятеро, приникшие к стеклам, — глядели, как она падала, глядели и ничем не могли помочь… Все, что они могли, это только жалеть, не поддаваться панике. Стихии устроили великолепный спектакль, казалось, смысл его в том, чтобы зрители почувствовали себя совершенно беспомощными и беззащитными. И словно для усиления эффекта ветры перемежались с короткими исступленными ливнями и грозой.

Это длилось дня три. Все ждали Троицы — надеялись, что благодать этого дня прорвет кольцо осады гневных стихий. Нарвали букеты цветов — готовились с раннего утра пойти в церковь.

Однако задуманное не сбылось. Ксения, исстрадавшаяся за истерзанные деревья, с самого раннего утра в воскресенье почувствовала себя плохо и лежала, сложив руки поверх одеяла. Рядом на стуле водворилась Лёна. Удивительное дело: почти все эти дни она сладко-пресладко спала, Ксения ее не будила даже к обеду. Всеобщая усиливающаяся тревога и беспокойство никак не коснулись ее. Теперь девчушка сидела рядом с матерью и держала за руку, то напевая что-то, то лепеча, будто хотела рассказать Ксении о той радости, которая была ведома ей одной.

Конечно, без Ксении в храм не пошли — не захотели одну оставлять. Вера, радуясь, что может спокойно весь день поработать, плотно прикрыла дверь в свою комнату, и стук печатной машинки наполнил тишину присмиревшего дома. Ксения вскоре поднялась и перебралась в общую комнату, в которой имелся камин, а перед ним стояло ее любимое кресло-качалка. Она попросила Алешу растопить камин и уселась в кресло, накинув на плечи вязаную ажурную шаль с кистями. Лёна в этот день не отходила от матери и теперь пристроилась у нее в ногах на цветастом лоскутном коврике. Ксения за все утро не произнесла ни слова, только с каким-то новым упрямым выражением, крепко сжав губы, глядела в огонь. Точно сама себя в чем-то переубеждала или ждала чего-то… В этом молчаливом занятии ей никто не мешал.

А Манюня… Ох, как ей было плохо! Машка чувствовала себя брошеной. Прошло уж больше недели, как перебрались они сюда, в домик на берегу, а отец ни разу не навестил ее.

Едва Вера немного пришла в себя после кошмарной ночи, она оседлала Ксенин велосипед и отправилась к Сереже на дачу. Дома, однако, никого не было, и она оставила Сергею записку, в которой сообщала, как добраться до их нового обиталища. Особо отметила, что все его с нетерпением ждут, не говоря уж о Маше… Никакой реакции не последовало, Сережа как в воду канул. Вера с Ксенией напрасно ломали головы: то ли уехал внезапно, то ли так занят собой, что о дочери позабыл… Будто это не он радовался как мальчишка, встретив на пыльной деревенской улице свою златокудрую дочку! Обе мучились, глядя как Машка страдает: она впервые в жизни почувствовала себя позабытой, ненужной — и кому? — отцу, который ее боготворил, к которому она примчалась, преодолев все препятствия, радуясь, что хоть это лето они проведут вместе, вдвоем!.. А он два шага не может пройти, чтоб с ней повидаться.

Предательство отца у Манюни в голове не укладывалось. Ей легче было поверить, что он околдован, тем более, что эта идея, хоть ни разу вслух и не высказанная, витала в воздухе… Да, Машка страдала, и то Вера, то Ксения уж не раз перехватывали ее, потихоньку выводящую велосипед, чтобы мчаться к отцу. Они, как могли, уговаривали ее, объясняя, что папа болен, и как только он выздоровеет, все будет по-прежнему — ведь он обожает ее, Манюню, и скоро, уже совсем скоро они будут вместе…

Правда, когда наступит это желанное «скоро», никто не знал. Машка плакала по ночам, и все места себе не находили, думая как ей помочь. Алеша стал читать ей стихи — свои и чужие. Вечерами они усаживались на широкой доске качелей, нависавших над кручей, и подолгу легонько раскачивались, уносимые мерным ритмом стиха в пространство поэзии, и Алешина рука, соскальзывая с каната, обнимала Машкину талию, а ее золотая головка склонялась к его плечу…

И Вероника, — бледная повзрослевшая Вероника, — она была предана пытке огнем. Огнем пылало ее одинокое сердце! На качелях места хватало лишь для двоих…

Ах, как ей хотелось быть на Машкином месте! И чтобы стихи свои он читал только ей… Она смотрела на них и ждала: вот сейчас демоны мстительной злобы проснутся в ее душе, вот сейчас она кинется к ним, подхваченная острым и бешеным чувством протеста, и столкнет обоих с обрыва… пускай побарахтаются с их хваленой поэзией!

Но душа ее маялась, тосковала и… не ведала зла. Прежде взрослости, прежде опытности, прежде страсти в ней рождалось смирение, кротость и тихая отстраненность. Словно берегла силы, которых — знала! — отмерено было не так уж много. Берегла не для житейских бурь, даже не для своей готовой расцвести женственности, — берегла для какой-то неведомой ей покуда стези — тайной, заветной, которая ей одной предназначена. И стезя эта не от мира сего…

И все думала, думала Вероника… И такая глубокая строгая сосредоточенность окутывала ее всю, такой далекой казалось она от всего, что волнует мечтательный девичий ум и сердце, что Ксения порою даже пугалась, наблюдая за ней. И не раз подступала к Вере, чтобы поговорить о дочери, но та только отмахивалась: мол, не мешай! Вера совершенно выключилась из жизни и ушла в свой роман. Она отныне пребывала в ином измерении, и всякий раз, когда поневоле приходилось возвращаться к обыденности, плохо сдерживаемые досада и раздражение прорывались в ней.

Видя, как Вера нервничает, когда ее отвлекают, Ксения решила подругу не дергать и попытаться самой разобраться в том, что творится с Веточкой. Может быть, поговорить с ней, попробовать ей помочь… Ксении не нужно было особых усилий, чтобы угадать, в чем тут собака зарыта: достаточно вечерами взглянуть на качели и подметить напряженный, застывший Веточкин взгляд…

Она всей душой переживала за Ветку, зная как много бед может причинить неокрепшему сердцу первое неразделенное чувство, и не сомневалась — Ветка ревнует! Ее гложет зависть, обида и боль, озлобленность может свить гнездо в ее сердце… Она думала, как Ветке помочь, и удивлялась Вериной холодности — могла бы на время прервать работу, чтоб побыть рядом с дочерью, поддержать, отогреть… Нельзя в эти дни оставлять ее наедине с собой, ни один роман этого не стоит! Так думала Ксения и начинала не в шутку сердиться на Веру.

Июнь хмурился и гримасничал, ветры мяли траву, истерзали кусты и деревья, а люди чувствовали себя такими измученными и уставшими, словно дни напролет кланялись грозовым ветрам до земли. Их чувства смешались, померкли… Это вялотекущее существование всем действовало на нервы, но никто не находил в себе сил, чтобы встряхнуться, очнуться и взять в себя в руки.