Елена Блонди - Татуиро (Serpentes)

• Название: Татуиро (Serpentes)
• Автор: Елена Блонди
• Жанр: Ужасы и Мистика

Третья книга трилогии ТАТУИРО

---

Блонди Елена Татуиро (serpentes), третья книга трилогии

Первая часть

Глава 1 Станция Тешка

На маленькой станции Тешка всегда ночь и всегда зима.

Поезд приходил в Тешку в два часа ночи, а первая электричка отправлялась на Мариуполь в половине седьмого утра.

А летом ехать до станции Тешка не было нужды, потому что быстрее доехать в жарком автобусе до побережья и оттуда до Мариуполя — морем, в кресле «Кометы», всего несколько часов, подпрыгивая, когда металлические крылья срезают макушки волн.

Но то летом. К зиме навигация прекращалась и два города, стоящие на одном море, прятали руки за спину, да ещё и отворачивались.

Из сонного поезда, где почти все спали в город Мелитополь, только полдесятка человек забирали свои сны из надышанного тепла и, спрятав их под пальто и куртками, уносили в белую, под чёрно-синим небом, безмолвную, всю застланную волнистой нетронутой пеленой станцию Тешку.

За несколько лет зимних поездок Лада не могла припомнить ни одного местного жителя, что появился бы на перроне или в зале ожидания. Может, и был кто-то, кто встречал и провожал поезд, семафоря флажками, но, видно, уходили раньше, чем она успевала проснуться, таща сумку в островерхий домик с жёлтыми окнами.

В зале было тихо и чисто. Языкастые кресла светили фанерным глянцем, отражая в себе шарики плафонов. Люди рассаживались, устраивали рядом вещи, как неуклюжих детей, и становились похожими на зрителей особо длинного фильма. За чёрными арками окон показывали спящую Тешку.

Электричество в зальчике тоже дремало, и снег на улице светил ярко, потому сон Тешки был виден сквозь черноту стекол. Съезжая по круглому языку фанерного кресла, Лада все ждала: вдруг покажут метель с частыми нитями поперек, или нервный ветер начнет скидывать с веток разновеликие комья. А то — стаю черных птиц, чтоб они исчиркали лапами пухлые подоконники. Или — худую собаку, которая из кукольного скверика за правым окном протянет за собой строчку следов и вдруг с экрана войдет прямо в зал, превращая следы в постук когтей. Понюхает руку спящего дядечки, который пытался-пытался устроиться длинным телом да так и заснул, уперев подбородок в грудь и съехав расставленными ногами.

Но собака не пришла, не появились птицы, и ничто не менялось.

Тогда Лада, дождавшись, когда все уснут, вышла в двустворчатую, как в обычном деревенском доме, дверь и сделала всё сама, совсем одна в спящей тишине станции Тешка: оставила на площади цепочки следов, покачала чёрные, в густом мехе иголок, ветки сосны, глядя, как летят медленные горсти снега и разбиваются беззвучно о такой же снег внизу. Нарисовала застывшим пальцем на подоконнике звёздочки и круги. Вошла в спящий зал, постукивая каблуками зимних сапожек. Только нюхать дядькину руку не стала.

Села рядом со своей сумкой, нащупывая во внутреннем кармане шубки кошелек — на месте — и задремала, успокоенная. Уплывая в сон, увидела: на экранах пошел снег хлопьями крупными, как розы. Обрадовалась красоте и тому, что мягкий полёт не нарушает сюжета.

И заснула. На пять лет своей первой жизни.

Она тогда была — Ладка, Ладочек, невеста, ехавшая замуж. По дороге она заедет в Мариуполь, где на стылом вокзале отдаст тетке наготовленные мамой подарки. И — дальше, скорым.

Лада спала на середине пути между степным поселком, где мама, бабушка перед цветным телевизором, приходящий с подарками отец, и — Москвой, куда позавчера прилетел из Испании самолёт и привёз её почти уже мужа, с зарплатой в валюте, разговорами о деньгах разных стран и способах, как провезти через таможню запчасти для автомобиля.

Хлопья, большие и маленькие, сыпались на экранах окон и были — годы, что предстоит ей пройти до себя настоящей.

Глава 2 Все ножи племени

Ремешки нужно захлестнуть в прорези ручки и закрепить там, спрятав кончики. Тогда ручка будет крепкая, свитая поверх широких полос кожи узкими шнурами, и никогда не порвется.

Мастер снял с пояса нож с коротким лезвием. Приложил его к плоскому камню, лежащему на песке меж коричневых колен, и провел. Нож коротко визгнул, разбросав острые искры. Сидящий на корточках перед ним мальчик сложил губы трубочкой и выдохнул восхищённо.

«Взыг», — снова сказал нож, и еле видные в неровной тени искры снова упали на песок. Ещё два раза и хватит. Нож надо беречь…

Много больших дождей назад он ходил за ножом, сам. В племени еще были ножи, разные и много. Мастер растопырил пальцы на левой руке и тронул кончик одного, считая. Большой палец — нож главного советника, длинный и изогнутый; указательный — нож травницы, короткий и широкий, согнутый лунным серпом; два следующих пальца — два ножа Вождя, они, конечно, особые… У того, что покороче, — лезвие белое, как ярость лесной кошки, и извилистое, как река. И длинный, большой, в одежде из сшитых кож, — когда вождь стоит, то может упереть нож в землю, как хорошую палку, и стоять не сгибаясь.

Мастер посмотрел на мизинец, не потроганный. Он видел, как извилистый нож входит в горло. И всё, так просто. Внутри ножа сила, как в жале огромной осы. Он идёт в ямку на горле и сразу же, как падает с дерева орех, достает оттуда смерть, пахнущую свежей кровью. Конечно, можно и острым колышком — в горло. Но колышек надо затачивать, значит, снова ножом или каменным скребком, а как бы ни был скребок хорош, он не срежет все волокна. Да и сила дерева умирает почти сразу. Одно горло, два горла, три — и снова иди на берег, садись у большого камня, упирай в него деревяшку и точи, пока не омертвеет рука…Сила в ноже вождя не умирает вообще. Провёл несколько раз по камню — и снова проснулась. Потому он и вождь теперь. Два таких ножа!

В ноже мастера сила другая. Она не достанет смерть из ямки на горле, как нож-река. И не отрубит с одного удара голову лесному зверю, как нож-стояк. Но мастеру этого и не надо.

…Нож-стояк виноват в том, что появился нож мастера.

Мастер положил сумку на песок и расправил на камне ручку с неровными хвостиками кожаных шнурков. Прижал нож и надавил, повёл лезвие плавно, ощущая, как слабеет узкая кожа, отбрасывая на песок ненужные хвосты. Раз-раз-раз. Всё!

Засмеялся, в очередной раз дивясь силе светлого лезвия, и подмигнул мальчишке. Тот протянул руку, смотрел просительно. Мастер собрал обрезки, свалил в горячую ладонь вместе с песком, и тот ссыпался сквозь пальцы, щекоча.

Мальчик встал, прижимая к груди сокровище. Смотрел большими глазами, кланялся и уже топтался — бежать, скорее, пока не передумал даритель и не отобрал.

— Беги, — махнул рукой мастер, — да не забудь заговорить перед ночью!

Мальчишка остановился, пятки взрыли песок. Повернулся медленно, и глаза уже испуганные.

— Ну, что ты? Отец не учил тебя что ли? До заката скажи над подарком слова, а то Владыки придут забирать обратно. Или испугался? Давай!

И протянул жилистую руку, всю в старых шрамах.

Мальчик прижал кулаки с торчащими из них ремешками еще сильнее:

— Нет, не отдам. Я скажу слова.

Мастер кивнул. И замер, услышав:

— И им не отдам!

И мальчик пошёл, быстрее и быстрее, туда, где у поворота реки сверкало на воде яркое солнце и кричали мальчишки, блестя мокрыми плечами и коленями.

Из тени фигура его казалась чёрной в ярком свете воды, и мастер, прищурясь, подумал: на сумке, где пустое место и кожа блестит, будто ее лизала оленуха, он, выкроив ножом, пришьет такую фигурку. И, когда сума истреплется, а он уже знает, сколько времени понадобится на это, — мальчик станет взрослым мужчиной и женщины родят ему детей. И тогда, может быть, он, этот мужчина, пойдёт и сделает, то, что пообещал сейчас, не понимая, что именно. А старая сумка напомнит мастеру, если он доживет до того дня, об этом их разговоре.

Прошелестел ветерок над головой, тени закрутились, меняя очертания, и сверху, из темных листьев, посыпались яркие лепестки цвета птичьей крови. Один из них упал на сумку, будто она ранена. Мастер сдвинул красный лепесток к самой ручке, посмотрел, наклоняя голову. Смахнул и потянулся, расправляя затекшую спину.

Снова растопырил пальцы и тронул лезвием ножа кончик мизинца. Это его нож, нож мастера. Много ножей в племени, на каждый палец — по ножу. Потому и живут они хорошо: кто посмеет напасть, если столько ножей?

Еще были наконечники стрел, но однажды, когда два охотника сошлись над тушей убитого быка, то не смогли договориться, чья стрела попала первой. У главного охотника — нож-река с извилистым лезвием на поясе и нож-стояк в сильной руке. Потому он остался один, стал вождём. Туша быка досталась ему. И оба наконечника тоже. Но после этого Владыки перестали дарить наконечники. Вернее, цена за них стала слишком высокой. Но мастеру нет до того дела. Его нож совсем другой, в нем нет смертей.