Анатоль Франс - 7. Восстание ангелов. Маленький Пьер. Жизнь в цвету. Новеллы. Рабле

• Название: 7. Восстание ангелов. Маленький Пьер. Жизнь в цвету. Новеллы. Рабле
• Автор: Анатоль Франс
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1959

В седьмой том собрания сочинений вошли: роман Восстание ангелов (La Révolte des anges, 1914), автобиографические циклы Маленький Пьер (Le Petit Pierre, 1918) и Жизнь в цвету (La Vie en fleur, 1922), новеллы разных лет и произведение, основанное на цикле лекций Рабле (1909).

---

Он познакомился с нашей семьей через свою сестру, пациентку и приятельницу моего отца. После смерти сестры г-н Дюбуа продолжал посещать наш дом. Он был у нас частым гостем. Если бы мне не довелось наблюдать, как г-н Дюбуа беседовал с моим отцом, чьих убеждений он решительно ни в чем не разделял, и как почтительно обращался к матушке, которая была слишком проста и скромна, чтобы поощрять его любезности, я и представления бы не имел, до какой степени совершенства светский человек может довести прекрасные манеры, сдержанность и галантность. Происходя из рода крупных парижских буржуа, адвокатов и судей дореволюционной Франции, г-н Дюбуа по воспитанию принадлежал к старому светскому обществу. Его считали эгоистичным и скупым. Я думаю, что он действительно больше всего заботился о своих удобствах и что, ведя самый скромный образ жизни, не имел особой охоты быть щедрым. Это был человек постоянный в своих привычках, который любил простоту и, соблюдая ее в угоду собственным вкусам, ставил себе это в заслугу. Он жил одиноко, со старой домоправительницей Клориндой, очень ему преданной. Но она, к сожалению, «любила выпить», что создавало большие неудобства, и г-н Дюбуа, должно быть, потому так часто нас навещал, что избегал бывать дома.

Господин Дюбуа выказывал мне благосклонность, тем более лестную, что вообще терпеть не мог мальчишек. Ко мне он благоволил, надо думать, за то, что я слушал его с большим вниманием; он любил поговорить, и все, что он рассказывал, несмотря на мой юный возраст, почти всегда меня интересовало. К четырнадцати годам я окончательно завоевал его расположение. Скажу, не хвалясь, что он беседовал со мной охотнее, чем с отцом. У меня до сих пор звучит в ушах его голос, так давно уже умолкнувший навеки. Старик говорил тихо и никогда не повышал голоса. Его произношение, как и у его сверстников, несколько отличалось от теперешнего произношения: оно было легче и мягче. Г-н Дюбуа говорил mame вместо madame, Seves вместо Sevres, Luciennes вместо Louveciennes. Он говорил segret вместо secret, никогда не произносил двойных согласных, так что commentaire звучало у него как comment и проглатывал последние согласные в словах: fils, ours, dot, legs, lacs.

Об его жизни я мало что знал, да и не старался узнать больше; тогда я еще не так интересовался прошлым, как теперь. Двадцати лет от роду, на закате Наполеоновской империи, он вступил в армию и в качестве адъютанта генерала Д… участвовал в кампании 1812 года. Под Смоленском он отморозил себе уши. Г-н Дюбуа не любил Наполеона, в равной мере возмущаясь тем, что он загубил пятьсот тысяч солдат в снегах России, и тем, что во время похода он носил польскую ушастую шапку, которая, вероятно, вполне подходила польским магнатам, но ему придавала вид старой бабы.

— Да он и в самом деле был любопытен и болтлив, как баба, — добавлял г-н Дюбуа. — Когда я его видел, он был толстый и желтый. Нельзя судить о нем по бюстам и портретам. Художники по его приказу прихорашивали его под античного героя. Он был вульгарен в манерах, невежлив с женщинами, неряшлив, вечно обсыпал себя табаком и ел прямо руками.

Мой крестный, г-н Данкен, который боготворил императора, при этих словах подскакивал от негодования.

— Я тоже его видел! — восклицал он. — В тысяча восемьсот пятнадцатом году восьмилетним мальчиком я сидел верхом на плечах отца. Император въезжал в Лион; у него было царственно прекрасное лицо. Не я один, огромная толпа была потрясена величием его облика, все окаменели, словно увидели голову Медузы. Никто не мог вынести его взгляда. А руки его, которые переворошили весь мир, были малы, как у женщины, и безупречны по форме.

В те годы Наполеон занимал в умах людей огромное место. Еще и двух поколений не сменилось после дней его славы. Не прошло и двадцати лет с тех пор, как его прах перевезли на погребальной колеснице к берегам Сены. Две его сестры, три брата, сын, его маршалы один за другим сходили в могилу, и каждая смерть, точно эхо, вызывала отзвук его имени. Один из его братьев, несколько генералов, множество солдат и соратников были еще живы. Некоторые старые простодушные люди, вроде моей няни Мелани, верили, что и сам он жив до сих пор.

При разговорах о нем неизменно разгорались страсти.

— Это был величайший из полководцев, — говорил г-н Данкен.

— Охотно верю, если измерять его величие колоссальными поражениями, — возражал г-н Дюбуа.

Завязавшись, спор развивался всегда по тому же направлению.

Г-н Данкен. Он был гениален в войне, так же как и в других областях. Его орлиный взор охватывал все сразу. Он обладал хладнокровием, поразительной памятью, знанием людей, умением увлекать толпу, исключительной трудоспособностью. Он вникал во все мелочи, подчиняя их главной цели. Его деятельность перешла границы, доступные силам человеческим.

Г-н Дюбуа. Он знал людей, но ненавидел людей выдающихся. Он терпел около себя только посредственность, предпочитая ничтожных лейтенантов и чиновников. И когда в час испытания ему понадобились сильные люди, вокруг него никого не оказалось. Бесспорно, он обладал большим умом; взгляд его был проницательным, когда его не ослепляло честолюбие. Но это был низменный ум. Он смотрел на людей и на явления не как философ, а как администратор. Равнодушный к теориям, чуждый всякой философии, он не интересуется ничем, что не служит его непосредственным планам. Даже в его собственной сфере, в механике, он отвергает то, из чего нельзя немедленно извлечь практическую пользу, как, например, пароходы и паровозы. Ему совершенно недоступны бескорыстные идеи и отвлеченное мышление. Он никогда не понимал гения Лавуазье, Биша или Лапласа. Он питал отвращение к мысли.

Г-н Данкен. Значит, ему претили пустые рассуждения и бесплодные идеи. Это был человек действия.

Г-н Дюбуа. Он был лишен чувства меры. В нем можно найти поразительные контрасты. Он деятелен, энергичен, но подчас впадает в романтизм. Это великий человек и вместе с тем ребенок. Взгляните на эскизы, которые набросал e него Жироде в театре Сен-Клу: [311] его круглая голова — это голова ребенка, если хотите, сына Титана, но настоящего ребенка. В нравственном отношении он сохраняет детскую силу иллюзии, любовь к грандиозному, необычайному и чудесному, неуменье обуздать свои желания, легкомыслие даже в самые опасные минуты и способность легко забывать; эту способность люди теряют в отрочестве, а он сберег ее до зрелых лет.

Г-н Данкен. Надо же было дать отдых уму, напряженному до предела: ведь он вмещал в себе целый мир.

Г-н Дюбуа. Это был игрок, и, как все игроки, он кончил плачевно. Он сказал однажды: «Ничего нельзя совершить, если ждать, пока все шансы будут на твоей стороне». Слова эти обличают игрока. Игроки жаждут сильных ощущений. Для азарта им необходимо чувство неуверенности. Они не получали бы удовольствия, если бы играли наверняка. Наполеон миру предпочитал войну, ибо на войне больше риску и больше шансов на выигрыш. И когда он проиграл на поле битвы, он вновь прибегнул к военной игре, чтобы вернуть потери.

А что оставил после себя ваш герой? В чем состоит дело его жизни? Он сам сурово осудил себя в Мюнхене не то в тысяча восемьсот пятом, не то в тысяча восемьсот девятом году, когда, увидев в отведенных ему покоях портрет Карла Двенадцатого, сказал с глубоким презрением: «Уберите отсюда портрет. Этот человек — неудачник». В тот день он сам произнес свой приговор в трибунале истории, он, кому среди великих людей было суждено стать великим неудачником.

Г-н Данкен. Как неудачником?.. Он спас Францию от анархии, он закрепил завоевания Революции; растопив в горниле своего гения старый общественный строй и новый, он получил сплав небывалой прочности, мощи и красоты, непроницаемый для огня и железа, для факелов гражданской войны и вражеских душек! Он создал новую Францию и даровал отчизне то, что ей дороже золота, насущнее хлеба — Славу.

При этом брелоки на животе г-на Данкена воинственно гремели, а г-н Дюбуа вертел в руках табакерку, словно желая вдохновиться и придать своей мысли четкость ее геометрических линий. В этот миг оба они составляли группу, достойную занять место на картине Рафаэля «Афинская школа»[312].

Мой крестный любил сражения, хотя видел их только в живописи. Г-н Дюбуа, переживший отступление через Березину, навсегда сохранил отвращение к войнам. Выйдя в отставку в 1814 году, он не вернулся на военную службу и при Реставрации, которую ненавидел не меньше, чем Наполеоновскую империю. Он вздыхал о временах Марка Аврелия.

VI. На перепутье

В тот год, за неделю до начала занятий, я повидался с Фонтанэ, который вернулся из Этрета коричневый от загара, с голосом еще более густым и важным, чем прежде. Он оставался таким же тщедушным, но восполнял низенький рост возвышенностью мыслей. Поведав мне о морском купанье, играх, катанье на лодке и опасных приключениях, он нахмурил брови и сказал суровым тоном: