Анатоль Франс - 8. Литературно-критические статьи, публицистика, речи, письма

• Название: 8. Литературно-критические статьи, публицистика, речи, письма
• Автор: Анатоль Франс
• Издательство: Государственное издательство ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1960

В восьмой том собрания сочинений вошли критические статьи на писанные в годы работы ведущим литературным критиком парижской газеты «Время» («Le Temps»), где он вел собственную рубрику Литературная жизнь (Critique littéraire), эссе из сборника Латинский гений (Le Génie latin, 1913), публицистика, речи, письма.

---

— Я не хочу быть более терпимым, чем Учредительное собрание, и не допущу, чтобы моя страна покрылась сетью конгрегаций и монастырей перед лицом безмолвного и немощного закона. Во времена Реставрации, столь благосклонной к монахам, конгрегации согласно закону 1825 года не имели права создавать своих общин без специального указа, а уже существующие общины могли открывать новые школы лишь с особого разрешения. Правда, при старом режиме богатые аббатства, которые король жаловал во временное пользование своим министрам, незаконным сыновьям, фаворитам и любовницам, не были подвластны законам. Но в этом случае, как всегда, когда парламент мог проявить свою волю, он принимал для блага государства решения, которые были воспроизведены потом в законе от 1 июля 1901 года.

В эдикте 1749 года, составленном хранителем королевской печати Дагессо, предусматривалось, что ни одно учреждение капитула, будь то коллеж, семинария или монашеская община, не может быть создано без соизволения самого короля. Все имущественные пожертвования, сделанные в пользу религиозных учреждений, признавались недействительными, если заинтересованные лица не успевали вовремя заручиться особой королевской грамотой; однако им предоставлялось право испросить эту грамоту, если даритель был еще жив. Иначе имущество религиозных учреждений продавалось с торгов и вырученные деньги поступали в королевскую казну. Этот эдикт, в сущности, лишь повторял старинные ордонансы. Этьен Пакье говорит в книге III главе XLIV своего «Исследования о Франции»:

«Религиозным общинам не разрешается вступать во владение светским имуществом и присоединять его к своим доходам, а потому они не могут принимать пожертвования и завещания, а также совершать купчие сделки без разрешения короля, по воле которого они обязаны в любую минуту возвратить приобретенное имущество, дабы оно не стало неотчуждаемой собственностью».

После этого длинного перечня законов трудно поверить, что закон от 1 июля 1901 года является чем-то особенным; и действительно, в нем нет ничего необычного. Напротив, с беспокойством замечаешь, насколько он похож на другие, не оправдавшие себя законы, и начинаешь опасаться, что его статьи, оставшиеся на бумаге при режимах, которые внушали папе доверие или страх, пожалуй, окажутся вовсе недействительными, когда дело коснется защиты такого режима, который церковь ненавидит лютой ненавистью и которого почти не боится. Стоит ли говорить о том, что закон от 1 июля 1901 года, лишний раз подтвердивший один из наиболее старинных и незыблемых принципов общественного права во Франции, был встречен «Черной партией» как гнусное покушение на свободу. Вальдек-Руссо мужественно предложил этот закон и с блеском провел его в обеих палатах. Оставалось лишь осуществить закон, когда истек срок полномочий Национального собрания.

Пока в палатах шли прения, монахи вновь приложили все усилия, чтобы выиграть избирательную кампанию. Иезуитов нельзя упрекнуть в том, что они действовали под покровом тайны. Один из них, отец Кубэ, произнес 25 апреля 1901 года в Лурде, перед зуавами Пате, проповедь, в которой увещевал избирателей «обнажить меч, дабы отделить добрых от злых», взывал к Лурдской богоматери, величая ее «девой воительницей», и восклицал с бравым видом: «К оружию, под хоругвями „Сердца Иисусова!“ Хоругвь не знамение мира, а знамение войны».

Эта проповедь была напечатана под заглавием «Избирательный меч» и распространена в тысячах экземпляров. Впрочем, дело не ограничилось Лурдом и отцом Кубэ. С благословения епископов, сторонников конкордата, монахи произносили во всех епархиях политические проповеди. И нельзя не согласиться с Леоном Шеном[654], умным и самостоятельно мыслящим католиком, что такие речи очень помогли Вальдеку-Руссо провести в Сенате закон об ассоциациях

Этот закон оказал огромное влияние на майские выборы 1902 года. В борьбе участвовали, в сущности, две группировки: правительственная и церковная, причем духовные лица без устали плели интриги и в совершенстве владели оружием клеветы. Правительство было прозвано «иностранным министерством» и «министерством Дрейфуса», иначе говоря, правительством измены. Ибо судебная ошибка 1894 года была главным козырем «Черных».

Националисты вошли в новую Палату, сильно отличавшуюся по своему составу от предыдущей, несколько утомленные предвыборной борьбой, но зато в еще большем количестве, чем прежде. Нельзя сказать, чтобы они были избраны только противниками республики, ибо сами объявили себя республиканцами, вернее, сумели собрать голоса как осмотрительных врагов демократии, так и ее обманутых друзей. В известном смысле националисты могли считаться республиканцами, так как были, сознательно или нет, орудием «Черной партии», стремившейся не уничтожить республику, а завладеть ею. Между тем прогрессисты, отказавшиеся поддержать министерство Вальдека-Руссо в деле республиканской концентрации и в борьбе с клерикализмом, потеряли более четверти избирателей, которые отдали свои голоса националистам или радикалам в надежде найти либо явных противников, либо последовательных защитников политики правительства. Этот факт был чреват важными последствиями. Нетрудно было предугадать, что партия, украшением которой служит крупный талант Рибо и сильный характер Рено-Мольера, будет отныне бесславно тащиться где-то в хвосте клерикализма.

В конце концов большинство депутатов высказалось в пользу правительства гражданской концентрации. И вскоре выяснилось, что это большинство численно превосходит предыдущие, а главное, более решительно настроено. Одержав победу, Вальдек-Руссо отстранился от власти.

В «Жизнеописаниях» Плутарха говорится, в частности, о Солоне:

«Когда законы были введены, каждый день стали приходить к Солону люди, которые хвалили или осуждали их и советовали ему прибавить к ним или исключить из них что-нибудь. Но больше всего было таких, которые приходили его расспрашивать или поговорить с ним о законах и просили научить их и объяснить, что значит то и в каком смысле понимать другое. Видя, что сделать это трудно, а не сделать — значило бы возбудить неудовольствие, он пожелал избавиться от затруднений и спастись от неудовольствия и порицаний своих сограждан, ибо, как он сам сказал:

В больших делах, само собой,
На вкус не угодишь любой.

Поэтому под предлогом торговых дел, будто бы требующих его длительного отсутствия, он испросил у афинян позволения удалиться на десять лет и оставил город».

Вальдек-Руссо тоже отправился путешествовать, но не из робости, а по другим соображениям. Он сослался на то, что выполнил свою программу и восстановил общественный порядок. Порядок, конечно, был восстановлен на улицах. Но причины смуты по-прежнему коренились в умах людей, а ведь предстояло осуществить закон об ассоциациях — задача трудная, но необходимая.

Она выпала на долю бывшего министра просвещения, сенатора Эмиля Комба, которого Вальдек-Руссо предложил на пост председателя Совета министров. Палата знала, чего можно было ждать от Комба, знал это и Вальдек-Руссо. Как председатель комиссии по выработке закона об ассоциациях, Комб выступил 21 июня 1901 года в Сенате в защиту статьи 14 этого закона, подтвердившей «недееспособность запрещенных конгрегаций в деле просвещения». С тех пор он не только не скрывал своих взглядов, но пользовался всяким удобным случаем, чтобы высказывать их. Весной 1902 года Жюль Юрэ открыл на страницах «Фигаро» опрос о секуляризации школы. Он отправился прежде всего к Комбу и в тиши Люксембургского дворца задал ему несколько вопросов о преимуществах и неудобствах государственной монополии в области обучения.

— Если свобода обучения сохранится, несмотря на отмену закона Фаллу, думаете ли вы воспрепятствовать религиозному обучению и какие меры собираетесь принять для этого? — спросил он председателя Совета.

Комб ответил:

— В законе об ассоциациях это предусмотрено. Если правительство применит закон так, как он задуман, религиозному обучению придет конец.

Это интервью появилось в «Фигаро» 18 марта. И все же Вальдек-Руссо упрекал впоследствии Комба в том, что он превратил закон по контролю над конгрегациями в закон, направленный против них.

С июня по август Комб приказал закрыть на основании закона 1901 года сто двадцать семь неутвержденных школ, которые возникли уже после издания этого закона. В августе он приказал закрыть все школы, которые нарушили закон, не испросив разрешения в течение трехмесячного срока. Эти меры вызвали удивление и негодование «Черных». Удивление было искренним. Я бы сказал даже, что оно было естественным, так как в то время не допускали и мысли, чтобы правительство могло применить закон, ущемляющий права конгрегаций. Это попросту не было принято. Велико было и возмущение умеренных депутатов Палаты. Один из них, человек по природе мягкий, назвал закон преступлением против свободы и человечности. Но это следует, конечно, понимать в парламентском смысле. Черное духовенство стало готовиться к публичным выступлениям. Под яркими лучами июльского солнца процессии святых братьев потянулись по улицам городов и по деревням. В Париже аристократы толпами сопровождали изгоняемых из школ монахинь. Сильные духом женщины, вроде тех, о которых говорится в Писании, устремлялись через Елисейские поля к министерству внутренних дел и напрасной надежде удовлетворить свою жажду мученичества. В Бретани католические комитеты организовали сопротивление закону. Служители церкви призывали женщин и детей к возмездию, подстрекали к борьбе крестьян, опьяневших от религии и водки, создавали отряды, днем и ночью охранявшие школы. Священники под командованием офицеров в отставке строили баррикады и копали рвы вокруг школьных зданий, а завидев полицейского комиссара, отлученного от церкви, направляли в него струю смрадной жидкости, в луже которой некогда умер нечестивый Арий. В одной из коммун викарий лег на землю во дворе школы, и жандармам пришлось унести его, как мешок с картофелем.