Анатоль Франс - 8. Литературно-критические статьи, публицистика, речи, письма

• Название: 8. Литературно-критические статьи, публицистика, речи, письма
• Автор: Анатоль Франс
• Издательство: Государственное издательство ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1960

В восьмой том собрания сочинений вошли критические статьи на писанные в годы работы ведущим литературным критиком парижской газеты «Время» («Le Temps»), где он вел собственную рубрику Литературная жизнь (Critique littéraire), эссе из сборника Латинский гений (Le Génie latin, 1913), публицистика, речи, письма.

---

В отведенной ей комнате красотка напевает песню. Ее возлюбленный, живущий в той же гостинице, узнает голос своей подружки. Он спрашивает хозяйку: «Кто это поет?» Ему отвечают: солдат. Он приглашает его отужинать.

Увидел он ее,
Вино разлил в стаканы.
«Твое здоровье, о любовь моя!
Тебе навеки предан я!»

— Найдется ли у вас
Покой уединенный
И ложе, все в цветах, чтоб мы вдвоем
Поговорили обо всем?

— Найдется ли у вас
Перо и лист бумаги?
Родителям я напишу домой,
Что мой любимый вновь со мной.

Разве не полно задорной игривости это неожиданное узнавание за стаканом вина и просьба о ложе в цветах, где влюбленные расскажут друг другу о своих злоключениях?

Манон — та попросту выдает себя за юношу и поступает в полк, где служит ее дружок. Эта песня кончается так:

Ей было восемнадцать лет,
Пошла в солдаты на семь лет.
Теперь сказать бы каждый мог,
Что ею выкуплен дружок.

С давних пор известно, что военным всегда везет в любовных делах. Но когда в песне говорится, что молодой барабанщик женился на королевской дочери, вполне очевидно, что это чистейшая небылица и что такие вещи случаются только в волшебных снах. В те времена в пехотных полках не было музыкантов, кроме волынщиков и барабанщиков. Последние, согласно постановлению от 29 ноября 1688 года, получали двойной оклад — и все же не верится, чтобы кто-либо из них женился на королевской дочери. Распевавшие об этом бретонцы, жители Нанта, видимо, были завзятые мечтатели.

Три юных барабанщика шли с войны,
У самого младшего — розочка в зубах.
Стоит у окошка королевская дочь:
— Красавец барабанщик, отдай мне цветок!
— Дочь короля, ты мне сердце отдай!
— Красавец барабанщик, проси у отца.
— Король-государь, я прошусь к вам в зятья.
— Красавец барабанщик, ты ведь бедняк.
— Три мои корабля на море голубом:
Один — груженный золотом, другой — серебром,
А третий — чтобы с милой плавать на нем.
— Красавец барабанщик, бери же дочь мою.
— Премного благодарен я милости твоей,
Но в стране моей есть красотки милей.[179]

Юный барабанщик, владеющий тремя кораблями, и впрямь изумителен. Перелистывая превосходную книгу Жюльена Тьерсо, я невольно то и дело поглядываю на стоящую на моем письменном столе невзрачную деревянную коробочку, в которой какой-то старый рубака долго хранил нюхательный табак. Еще и сейчас стоит только ее открыть, как чувствуешь едкий запах. Я откопал ее в прошлом году у старьевщика среди всякого хлама, где были медали в память пребывания Наполеона на острове св. Елены, обрывки ветхого галуна, древние пергаменты. Коробочка — круглая, орехового дерева; на крышке намалевана сценка из военной жизни, объяснение которой дает красноречивая надпись: «Гарнизон выступает в поход». И действительно, там изображены солдаты: у городских ворот в увитой плющом беседке они распивают последнюю бутылку и трогательно прощаются со своими подружками. На головах у них — расширяющиеся кверху кивера, одеты они в длинные шинели; я полагаю, что это гвардейцы-вольтижеры. Что касается их подружек, все они в интересном положении. Один из солдат, простирая вперед руку, дает клятву никогда не забыть ни ребенка, ни мать. Но бедняжка, по-видимому, не очень-то спокойна за будущее. В этой сценке искреннее чувство любопытнейшим образом переплетается с лукавством.

Мне думается, что табакерка долго служила какому-нибудь инвалиду; по всей вероятности, изображенная на крышке сценка напоминала вояке его былые любовные похождения. Возможно, он пользовался ею под Ватерлоо; а возможно, то был подарок возлюбленной, и, беря понюшку, он всякий раз утирал слезу. Но мы очень уж отвлеклись от лихого барабанщика, шагавшего, с розой в зубах, мимо королевской дочери.

Однако, как говорит Мерлен, «иной воображает, что другого подводит, а глядишь — его самого подвели!» Воротясь в свою деревню, бравый военный видит, что позор, который он так часто навлекал на других мужей, не миновал его самого. Оказывается, в его отсутствие семья значительно увеличилась.

… Дурная жена,
Я тебе оставил двоих ребят,
А теперь их четверо у тебя.

А жена простодушно отвечает:

Столько я писем получала тогда,
Будто в сраженье убили вас,
Вот и вышла замуж во второй раз.

Иногда исход любовной игры более трагичен. Военное правосудие шутить не любит. Если правда, как поется в песне, что из Анжуйского полка дезертировали безнаказанно, —

Я рядовой полка Анжу,
Плевать мне: если убегу —
Лишь капитана подведу,

то в других полках дезертиров беспощадно расстреливали. В некоей «жалобе», получившей широкое распространение, злополучный солдат, подобно старому сержанту у Беранже, идя на казнь, рассказывает свою историю. Этот служака завербовался из любви к девушке. Ради нее он украл казенные деньги и бежал. В пути он неожиданно встретился со своим командиром и убил его. Солдата, как он того и заслуживал, приговорили к смертной казни. Но народ снисходителен к проступкам, подсказанным сильным чувством, и несчастье, вызванное роковым сцеплением следующих одна за другой ошибок, неизменно трогает его. Отсюда — глубокое волнение, пронизывающее жалобу, которая, по свидетельству Жюльена Тьерсо, даже вошла в репертуар Терезы[180].

Придут за мной, заберут,
Поведут на Реннскую площадь,
Глаза завяжут потом
Солдатским синим платком:
Здесь конец меня горький ждет,
Но смерть без мучений придет.

Послушай, солдат-земляк:
Отцу об этом — ни слова.
Напиши ты ему письмо,
Что я покинул Бордо,
Потому что мой батальон
Направился в Авиньон.

В общем, народы не любят войну, и они совершенно правы. Подлинно народные песни нашей Франции, где, казалось бы, солдат как грибов после дождя, те песни, что вместе с жаворонком взмывают с борозды, — на стороне матерей. Разве не вершина, не жемчужина сельских песен жалоба Жана Рено, который возвращается с войны, обеими руками придерживая вываливающиеся из живота внутренности?

— Здравствуй, Рено, здравствуй, мой сын,
У твоей подруги родился сын.

— Ни жену, ни сына, милая мать,
Не придется мне любить и ласкать.

Постели мне белую простыню,
Напоследок я на ней отдохну.

И в полночь, когда совсем темно,
Испустил дух красавец Рено.

Продолжение жалобы хватает за душу, и Жюльен Тьерсо справедливо считает слова и музыку этой песни одним из чудеснейших образцов безыскусственного народного творчества.

— Скажи мне, матушка, что это значит,
Кто во дворе так жалобно плачет?

— Побит хозяином мальчик один
За то, что разбил хрустальный кувшин.

— Скажи мне, матушка, что же это?
За окном стучат и стучат до рассвета.

— Каменщик, дочка, в стену стучит,
Забивает новые кирпичи.

— А это, матушка, что за звон?
Ко мне сюда долетает он.

— У короля родился дофин,
Сегодня утро его крестин.

— А что же я, матушка, слышу тут —
За окном у нас, как в церкви, поют?

— А это, доченька, крестный ход:
Мимо дома с пеньем идет народ.

— Милая матушка, как мне быть?
Можно к обедне нынче сходить?

— До завтра, милая дочь, подожди,
А завтра утром к обедне иди.

Все восхитительно в этой жалобе, известной во множестве вариантов. В одном из них, записанном в Булони-сюр-Мер Эрнестом Гами, жена Жана Рено, увидев в церкви гроб своего мужа и узнав таким образом, что она овдовела, говорит своей свекрови:

— Прими же ключи из моих рук,
Иди домой, где остался внук,

Одень его в черный и белый наряд,
А мне уже нет пути назад.

Мыслима ли большая простота, большее самозабвение, большее величие? Разве не схвачена здесь одна из тех подлинно жизненных черт, запечатление которых искусством — как мы уже отметили — объявляют, когда ему это удается, верхом совершенства?