Наталья Солнцева - Джоконда и паяц

• Название: Джоконда и паяц
• Автор: Наталья Солнцева
• Жанр: Детектив
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-081754-2

Время, как разочаровавшийся в себе творец, неумолимо уничтожает женскую красоту… А женщины любыми способами пытаются ее спасти. Так было и будет всегда. И если возникает хоть малейшая возможность удержать время и увековечить свою красоту, женщины согласны на все. Их не страшит даже смерть.

Какая выдумка, что все модели известных художников умирали рано! Что отдав своей копии на холсте всю жизненную энергию они тихо угасали.

Красавица Алина уверена, что она сможет стать второй Джокондой, затмить своей красотой портрет близкой подруги, вернуть обожание мужа. Ведь художник дьявольски талантлив, она необычайно хороша собой, а влюбленный мужчина ревнует и пророчит смерть, если она вдруг решится позировать.

Чушь и предрассудки… Если бы не странная смерть предыдущей натурщицы известного художника.

---

Санта оставался невозмутимым, ибо покойного карлика Агафона видела и слышала только его преемница. Словно тот и не покидал своего жилища. Иногда Глории казалось, что карлик ей снится. Однако тот утверждал обратное.

– Ты – мой волшебный сон, – радостно сообщил он, читая ее мысли. – Все мы друг другу снимся.

Глория вдруг вспомнила, что видела во сне накануне визита Федотовны.

Она гуляла по ночному саду, полному шорохов и колебаний листвы. Впереди скользила длинная Тень. Глория ускорила шаг, чтобы догнать ее… и почти настигла. В тот же миг Тень обернулась. Вместо лица на преследовательницу воззрился пустыми глазницами оскаленный череп. Тень взмахнула костями скелета, и Глория с ужасом заметила, что та держит косу…

«Да это же Смерть!» – вскричала она, с ног до головы объятая холодом.

«Глупости, – прохрипела Тень, размахивая косой. – Я – перерождение! Иди сюда, я покажу тебе кое-что!»

Глория в ужасе бросилась прочь и бежала, не разбирая дороги, пока не уткнулась в мраморный фонтан. Светила луна. На ветвях деревьев поблескивали спелые апельсины. Было слышно, как журчит вода. Мраморная женщина переливала воду из серебряного кувшина в золотой…

Глория ощутила, как что-то в ней неумолимо и необратимо меняется. Она жаждала перемен и противилась им. Она не хотела бы вернуться в прошлое, но настоящее не удовлетворяло ее, а будущего она побаивалась.

Иногда Глорию посещали мысли о покойном муже, о том, что с тех пор, как она овдовела{Подробнее читайте об этом в романе Н. Солнцевой «Копи царицы Савской».}, в ее жизни не появилось новой любви. Впрочем, какая любовь? Разве их с Толиком связывало настоящее чувство? Они тешились самообманом, как большинство супружеских пар.

Образ мужчины, о котором мечтала Глория, был далек от того, кем являлся Толик. Будучи замужем, она боялась признаться себе, что они с Толиком, в сущности, чужие друг другу люди. А теперь она боялась признаться себе, что неравнодушна к карлику Агафону.

Множество «если бы» порождала эта тайная мысль. Если бы Агафон не умер; если бы не его уродство; если бы между ними не стояла завеса непонимания… возможно, она могла бы быть счастлива с самым странным человеком из всех, кого ей довелось встретить.

Но как же тогда объяснить те порывы нежности и желания, которые она испытывала к Лаврову? Внешне он был довольно хорош, но в остальном проигрывал маленькому чудовищу по имени Агафон. Глория чувствовала разницу и ничего не могла с собой поделать. Ее одолевала извечная тоска по идеалу, который недостижим.

«Жизнь проходит, а с того света не возвращаются, – твердила она себе. – Почему бы мне не ответить Лаврову взаимностью? Разве он не доказал свое постоянство и преданность?»

И все же она не решалась сказать ни «да», ни «нет»…

Глава 4

Москва

Как и следовало ожидать, в мастерской загадочного Артынова ничего уличающего хозяина в сношениях с нечистой силой, обнаружить не удалось. Те же стеллажи, драпировки, подрамники, те же недописанные холсты, эскизы, мольберты, палитры, краски, кисти… правда, новее, чем у Рафика, приличнее. В углу приткнулся старый клеенчатый диван с деревянной спинкой. Тот же запах пыли и дерева, приправленный женскими духами. Чувствовалось, что позируют хозяину мастерской в основном женщины. Это же было видно и по эскизам, которые покрывали стены.

Лавров постоял, оглядываясь по сторонам, потом подозвал замершего у двери Грачева.

– Заметил что-нибудь подозрительное?

– Нет, – помотал тот рыжими кудряшками.

– Никакой бесовской атрибутики, никаких знаков дьявола. Что скажешь?

– Так… а какие они, знаки? – растерялся Рафик. – Я в этом не силен.

Лавров выразительно потянул носом, с усмешкой глядя на бывшего одноклассника.

– Серой не пахнет. Исключительно пылью…

– …и духами! – подхватил тот.

– Что будем делать? Устроим обыск?

– Не знаю, – заколебался художник. Рыться в чужих вещах было неловко. Колебания, смешанные со стыдом, отразились на его смущенном личике.

– А чего мы сюда залезли? – вспылил Лавров. – Я на полдороге останавливаться не привык.

Под напряженным взглядом Рафика он начал перебирать коробки на стеллажах, заглядывать в выдвижные ящики обшарпанного бюро, доставленного сюда из какой-то еще довоенной конторы.

– Что мы ищем, Рома? – жалобно спросил художник, вытягивая шею, но не осмеливаясь приблизиться.

– Черта с рогами!

Покончив с бесполезными поисками того-не-знаю-чего, Лавров в раздражении плюхнулся на стул. Отовсюду на него с холстов и бумажных эскизов смотрели молодые красивые женщины – брюнетки, блондинки и рыжие, одетые и обнаженные, с затаенными улыбками на устах. Артынов мастерски изображал чувственный, полуприкрытый ресницами взгляд, который, казалось, неотрывно сопровождал зрителя, куда бы тот ни перемещался.

– Они как будто следят за нами, – заявил начальник охраны.

– Не многие живописцы обладают даром передать на картине живой взгляд. Но Семе это всегда удавалось. Единственное, что оживало под его кистью, были глаза.

Лавров встал и принялся более внимательно изучать написанные акварелью и маслом женские лица. Некоторые из них повторялись в разных ракурсах, в разной цветовой гамме.

– Ты можешь отличить его прежние работы от нынешних? – обратился он к Рафику.

– Легко, – откликнулся тот и подошел поближе. – Раньше мазок Артынова был робким и слишком аккуратным, краски усердно подбирались и смешивались, но не производили должного эффекта. Сравни! Вот и вот…

Он указал на повторяющееся лицо юной красавицы с тонкими чертами и копной смоляных волос. Лавров одобрительно хмыкнул. Девушка выглядела потрясающе, хотя и бледновато.

– При этом Сема как бы подражал Врубелю, – добавил художник. – С таким-то вялым мазком! В общем, полный аут. Манера Боттичелли ему больше подходит.

Бывший опер ткнул пальцем в чернявую красотку.

– Артынов влюблен в эту натурщицу?

– Был влюблен, – кивнул Рафик. – Он много и увлеченно писал ее, но шедевра, который остался бы в веках, как видишь, создать не удалось. Потом они расстались.

– Девушка жива?

– По крайней мере я не слышал о ее смерти. Ее зовут Эмилия Ложникова.

– Значит, не все, кто позирует Артынову, обречены на гибель? – поддел художника Лавров.

– Во-первых, тенденция уже наметилась, – возразил тот. – Во-вторых, в ту пору Сема еще…

– …не якшался с сатаной? – улыбнулся товарищ.

Рафик насупился и замолчал.

– Ладно, извини.

– Сам сравни, как он писал тогда и сейчас! – горячился Грачев. – Контраст разительный. Неужели не видно?

– Я не эксперт в живописи. Что произошло после их разрыва?

– Эми вышла замуж, Артынов спустя пару лет тоже женился.

– В отместку?

– Нет. Просто ему понадобился кто-то, на кого можно опереться, поделиться болью. Кроме того, выживать вдвоем было легче. Жена Артынова работала декоратором в театре, получала неплохую зарплату. Они сняли квартиру, некоторое время были счастливы.

– Значит, Артынов женат?

– Разведен. Два творческих человека редко находят взаимопонимание.

– Я думал, наоборот, – искренне удивился Лавров.

– В богемных кругах прочные семейные узы скорее исключение, чем правило. Искусство – особый мир, и каждый ищет в этом мире собственный путь. К сожалению, пути у разных людей не совпадают, – печально констатировал Рафик. – Светлана упрекала мужа, что тот сидит на ее шее. Он критиковал ее профессию. Дескать, она зарыла свой талант в землю, променяла вдохновение на тридцать сребреников. В пылу ссор Сема называл жену мазилой. Декоратор, мол, себе не хозяин, он творит в рамках, определенных содержанием пьесы и волей режиссера. Света обижалась, ссоры переросли в скандалы, и в конце концов Артыновы развелись.

– Как давно?

– Около двух лет назад. Расстались лютыми врагами. Сема до сих пор слышать о Свете не может без содрогания. Они растоптали самолюбие друг друга, а такое не прощается.

– Н-да…

Лавров решил проверить свою интуицию, ища среди женских лиц на стенах образ Светланы Артыновой, но сдался и попросил помощи у Рафика.

– Сема жену не писал, – ответил тот.

– Почему?

Бывший одноклассник пожал узкими плечиками.

– У каждого мастера свои причуды. Дуновение Музы легко спугнуть, она ревнива, как любящая женщина.

– К другим натурщицам Муза не ревнует? – усмехнулся Лавров. – Только к женам?

– Может, Светлана сама не хотела позировать. Чужая семья – потемки.

Лавров не понимал до конца, зачем задает все эти вопросы. Он действовал по наитию, как действовал бы на его месте любой толковый сыщик. Чутье выше логики. Это понимание приходит не сразу. К Роману оно пришло после нескольких необычных расследований, проведенных совместно с Глорией. Ее подход в корне отличался от того, к чему привык бывший опер.