Женевьева Дорманн - Бал Додо

• Название: Бал Додо
• Автор: Женевьева Дорманн
• Издательство: Рипол Классик
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-386-00204-6

На карте остров Маврикий — всего лишь точка в Индийском океане, крошечный тропический рай. Но это целый мир с девственной природой и самобытной культурой. И в этот рай, в шумящую, благоуханную и очаровательную жизнь, подчиненную ритму ураганов, еще сохранившую отголоски таинственных верований Вуду, приглашает нас автор.

Главная героиня романа Ж. Дорманн — молодая привлекательная девушка Бени, беззаветно влюбленная в своего кузена. После смерти бабушки она окунается в великолепие острова и упоение юностью. Что уготовлено судьбой героине, какие перемены ждут ее на таинственном островке страсти? В чем причина пренебрежительно-холодного отношения недавно пылкого возлюбленного?

Великолепная история любви и волшебства.

---

Подруга обучила Шарлотту общаться с потусторонним миром посредством столоверчения, и та уже несколько лет занималась этим. Она стала медиумом. Удивительно, но она часто предсказывала события, которые потом происходили на самом деле. «Слушай, — говорила она, поднимая палец, — кто-то, кого мы хорошо знаем, сейчас умирает». И через несколько часов действительно приходило письменное уведомление. Она помогала находить потерянные вещи, заблудившихся людей и, несмотря на крошечные куриные мозги, с редкой психологической тонкостью на расстоянии чувствовала состояние человеческой души. «Эда сейчас слишком нервничает», — говорила она о своей верующей сестре. Однажды она позвонила Вивьяну и просила его не волноваться на экзамене, который будет послезавтра, ему достанется вопрос, который он прекрасно знает. Именно так и произошло.

На островах часто рождаются существа, одаренные дальним ментальным зрением и даже физическим. Мадам де Карноэ прекрасно помнила, что в детстве ее дед рассказывал про метиса из Порт-Луи, который с 1810 года жил на возвышающейся над городом Сигнальной горе. Этот старик по имени Феялфей обладал способностью видеть на море корабли с расстояния трехсот, а то и четырехсот миль; это никак нельзя было объяснить хорошей видимостью. Свои наблюдения он проводил по вечерам. Пристально глядя на горизонт с горы, он видел корабли невооруженным глазом, правда, в перевернутом виде. Дар старого Феялфея не был оценен по достоинству, ему не доверяли и насмехались над ним. Когда корабли английского флота собрались у Родригеса, намереваясь атаковать Французский остров, Феялфей примчался к губернатору Декаену и сообщил о том, что увидел вдалеке, и о том, что произойдет. Вместо благодарности губернатор засадил его за решетку как паникера и провокатора, и тот просидел в тюрьме до тех пор, пока английская эскадра не стала видна всем. Феялфей, как рассказывал дедушка, был не прочь обучать своему искусству кого-нибудь на Бурбоне или в Европе, но так и не смог применить там свою удивительную способность. Тогда он вернулся на свою Сигнальную гору, и до самой смерти его видели верхом на муле на улицах Порт-Луи. Старый креол докладывал коменданту порта обо всех кораблях, попадавших в его поле зрения, и сведения эти почти всегда были точными.

А была ли наделена даром ясновидения та, которую называли «бедной Шарлоттой»? Обладала ли она реальной способностью вызывать тени? Во всяком случае, многие из тех, кто говорил о ней с состраданием, крутя пальцем у виска, были далеко не единственными, кто приходил и спрашивал о загадках будущего.

Эрве, ее брат-близнец, остался таким же плачевно инфантильным, как и его сестра, на которую он сильно походил, являясь при этом ее полной противоположностью. Настолько же тощий, насколько она была жирной, те же круглые глаза и та же бесцветность альбиноса, с той лишь разницей, что ненормальное изобилие волос у Шарлотты у него превратилось в жалкую шевелюру, видимость пуха, что-то вроде бледной плесени, которая расползалась по коже черепа и придавала ему в пятьдесят прожитых лет вид вечного младенца. Видеть их вместе было равносильно кошмару: у них были одинаковые голоса, одинаковые жесты и та же простодушная приветливость. Но если одна осталась старой девой, то другого, за неимением лучшего, пристроили на службу к Богу. После семинарии он был назначен кюре в маленькую деревушку на Реюньоне, откуда напоминал о своем существовании только новогодними письмами с одинаковыми наилучшими пожеланиями.

Мадам де Карноэ-мать никогда не жаловалась, но изнемогала от этой странной ноши, от этого двойного генного извращения, которое являли собой эти два невозможных создания, ею рожденные и так отличающиеся от нее, от мужа и от других их детей. Как она дрожала три года спустя, когда забеременела Лоиком, и совсем потеряла покой, когда в сорок лет родила Ива. То, что он был нежеланным, это мягко сказано. Рождение Ива она называла «случайностью», но именно он и стал ее любимцем и отцом Бени.

С этим младшим братом у Лоика было больше всего родства. Но к нему он испытывал двоякое чувство восхищения и ревности одновременно. Исключительная красота Ива, его изящество, изобретательность, его поразительная дерзость и в особенности особая любовь матери к этому последнему ребенку вызвали у Лоика откровенную ненависть. Он посылал эту «случайность» ко всем чертям и в то же время, очарованный необузданностью Ива, его затеями и яркой независимостью его натуры, не мог без него обойтись.

Ив был проблемным ребенком в семье, более проблемным, чем тронутые двойняшки. Ему было десять лет, когда умер отец, мать ни в чем не могла ему отказать, и он рос в высшей степени избалованным.

Ив терпеть не мог семейные сборища и чопорное общество франкомаврикийцев. И в то же время из всей семьи он был единственным самым настоящим бретонцем, упрямым, с непредсказуемыми настроениями, со страстным влечением к морю. Сколько раз в детстве его спасали, когда он уплывал в море на лодках собственного изготовления? Франсуаза де Карноэ ненавидела море из-за своей утонувшей двадцатилетней дочери и приходила в отчаяние, видя, как Ив очарован лагуной с ее коварными течениями. По-настоящему счастлив он был только на пироге, занимаясь своими лесками и крючками. Его мало интересовали погода, время и жизнь его семьи. Появляясь иногда под варангом «Гермионы», он являл собой необычное зрелище: босоногий, загорелый, как малабарец, с волосами, покрытыми коркой соли, одетый в выцветшие лохмотья. В плохую погоду он закрывался в ангаре, переделанном под мастерскую, и ладил снасти для рыбной ловли или работал над чертежами лодки, которую поклялся однажды построить.

В пятнадцать лет он не захотел жить под семейной крышей, и мадам де Карноэ после отчаянного сопротивления распорядилась построить маленький деревянный домик поблизости от «Гермионы». С террасы она могла наблюдать за сыном, когда он возился со своими сетями возле дома.

— Я не понимаю, — выговаривал Лоик матери, — почему вы потакаете капризам этого негодяя! Вы что, думаете, это пойдет ему на пользу?

Но мадам де Карноэ уклонялась от споров с Лоиком, когда речь шла об Иве. Несмотря на свой юный возраст, Лоик занял место главы семьи. Он занимался землями, управлял состоянием семьи и избавлял ее от тысячи забот. Зрелость этого молодого человека, его спокойствие и рассудительность были для нее бесценны. Его мнение она выслушивала с почтением, даже если и не собиралась следовать ему, особенно в том, что касалось Ива.

Лоик придирался к младшему брату, нападал на него и испытывал злобное удовольствие, исполняя роль отца. Он просматривал его табели, делал замечания, кормил проповедями, от которых тот просто бесился.

— Оставь меня в покое! — орал Ив — Ты мне не отец! Иди и занимайся своей кукурузой!

Доходило и до настоящих потасовок, и тогда, сцепившись, они катались по земле, разгоряченные, непримиримые, оба одинаково сильные, Лоик более мускулистый, а Ив более ловкий, тяжело дыша, в этой борьбе на грани игры или убийства; а мадам де Карноэ вскидывала руки, как актриса в драмтеатре Порт-Луи, и вопрошала Небо: за какие грехи она наказана, что ей приходится смотреть, как ее сыновья дерутся, как докеры.

Глава 5

В двадцать четыре года, устав от безделья, Ив решил вдруг отправиться в Англию в Экономический колледж. Лоик сделал все, чтобы помешать этому отъезду. Отсутствие избранного врага не слишком радовало Лоика, он понимал, что ему будет не хватать стычек с младшим ненавистным братом. Но Ив уперся. Он хотел вернуться на Маврикий с солидным дипломом и помогать брату в делах семьи, так, по крайней мере, он утверждал.

Лоик ехидно заметил мадам де Карноэ, что это решение слишком разумное и никак не похоже на обычные выходки его братца. Если тот едет в Лондон, чтобы поразвлекаться, как это делают многие парни с Маврикия, то пусть скажет об этом честно. В конце концов мадам де Карноэ рассердилась. Даже если это желание Ива и было подозрительным, она разделяла мнение их отца, который всегда хотел, чтобы его сыновья получили образование в Европе. Хоть Англия и опозорена, но для получения диплома она достаточно хороша. Вот поэтому хотя отъезд младшего сына и огорчал ее, все же она его поддержала, и Ив получил от нее необходимую для этого первого побега сумму. Потом она, наверное, долго раскаивалась в этом и жалела, что не прислушалась к советам Лоика.

Прошло меньше года, и в «Гермиону» прибыло удручающее письмо из Лондона. В нем Ив сообщал о своей женитьбе и о скором рождении ребенка. И кем же была эта новая мадам де Карноэ? Англичанкой! Франсуаза де Карноэ слегла с приступом печени. Она была далека от заблуждений относительно этого феномена, носившего отныне то же имя, что и она.

Феномену по имени Морин Оуквуд был двадцать один год. Когда Морин была маленькой, ее отец, старый и очень богатый баронет, умер, упившись невероятным количеством пива, в результате идиотского пари с членами своего клуба. Ее мать, ирландка, жила безвылазно в своем замке в Мидхерсте (графство Сассекс); вместе с ней проживали шестьдесят кошек с купированными хвостами, привезенных с острова Мэн, запах от которых бил в нос уже у ограды парка. Эдвард, старший брат Морин, был банкиром и единственным серьезным человеком в этой семье.