Пётр Валуев - Черный бор: Повести, статьи

• Название: Черный бор: Повести, статьи
• Автор: Пётр Валуев
• Издательство: Аграф
• Жанр: Религия: христианство
• Год: 2002
• ISBN: 5-7784-0183-3

Петр Александрович Валуев (1815–1890), известный государственный деятель середины XIX в., стал писателем уже в последние годы жизни. Первая его повесть — «У Покрова в Лёвшине» сразу привлекла внимание читателей. Наиболее известен роман «Лорин», который восторженно оценил И.А Гончаров, а критик К. Станюкович охарактеризовал как «любопытную исповедь» с ярко выраженной общественно-политической позицией «маститого автора».

«У Покрова в Лёвшине» и «Черный Бор» — лучшее из всего написанного Валуевым. В них присутствует простодушный и истинно русский лиризм. Сочно и живописно описана жизнь провинциальной Москвы и картины усадебной жизни, осложненные мистическими мотивами.

Как религиозный мыслитель П.А Валуев представлен статьями «Религиозные смуты и гонения от V до XVII в.» и «Религия и наука», в которых автор обратился к проблемам богословия и истории церкви.

Произведения графа Валуева впервые приходят к современному читателю.

---

Искренен и задушевен, но уже исполнен сарказма — Валуев как гражданин и сын церкви.

«Благоприятствует ли, — писал он, — развитию духовных и вещественных сил России нынешнее (1855) устройство разных отраслей нашего государственного управления? Отличительные черты его заключаются в повсеместном недостатке истины, в недоверии правительства к своим собственным орудиям и в пренебрежении ко всему другому. Многочисленность форм подавляет сущность административной деятельности и обеспечивает всеобщую официальную ложь. В творениях нашего официального многословия нет места для истины. Она затаена между строками; но кто из официальных читателей всегда может обращать внимание на междустрочия? У нас самый закон нередко заклеймен неискренностью. Мало озабочиваясь определительной ясностью выражений и практической применимостью правил, он смело и сознательно требует невозможного. Все изобретения внутренней правительственной недоверчивости, вся централизация и формалистика управления, все меры законодательной предосторожности, иерархического надзора и взаимного контролирования различных ведомств ежедневно обнаруживают свое бессилие. Самостоятельность местных начальств до крайности ограничена, а высшие начальники, кажется, забывают, что доверие к подчиненным и внимание, оказываемое их взгляду на дело, суть также награды. Управление доведено, по каждой отдельной части, до высшей степени централизации; но взаимные связи этих частей малочисленны и шатки.

Много ли искренности и много ли христианской истины в новейшем направлении, данном делам веры в мерах к воссоединению раскольников и в отношениях к иноверным христианским исповеданиям? Разве кроткие начала Евангельского учения утратили витающую в них Божественную силу? Разве веротерпимость тождественна с безверием? Разве нам дозволено смотреть на религиозные верования как на политическое орудие и произвольно употреблять или стараться употреблять их для достижения политических целей. Святая церковь не более ли нуждается в помощи правительства к развитию ее внутренних сил, чем в насильственном содействии к обращению уклонившихся или к воссоединению отпавших? Нынешний быт нашего духовенства соответствует ли его призванию, и правильно ли смотрят на внутренние дела православной паствы те самые государственные люди, которые всегда готовы к мерам строгости против иноверцев или раскольников. О раскольниках сказано, что их религиозная жизнь заключается в „букве и недухе“ (1855). Кажется, что сама православная церковь тяготеет над ними „буквою и недухом“. Быть может, что если бы наши пастыри несколько более полагались на вышнюю силу вечных истин, ими проповедуемых, и несколько менее веровали в пользу содействия мирских полиций, то их жатва была бы обильнее»[107].

Все эти слова докладной записки графа Валуева, несомненно, имеют программное значение. В них затронут вопрос о преобразовании внутреннего строя православной церкви и коренном изменении государственной политики, намечается ряд первостепенных вопросов — о свободе совести, о самодеятельности церкви. Граф Валуев хотел бы видеть православие и церковь в расцвете их внутреннего влияния и независимыми от внешних подпорок и содействия государственной власти.

Но как ни знаменательны и ни ярки эти программные слова графа Валуева, они могут показаться теперь бледными и неполными по сравнению с теми документами, которые опубликованы в недавнее время.

Это «Дневник» Валуева за 1880 г. и Записка его «О привлечении избранных от населения лиц к законосовещательной деятельности» («Вестник Права», 1905, ноябрь). Из этих данных, несомненно, следует, что Валуев недвусмысленно и недвулично стоял за представительное учреждение, которое помогало бы, с одной стороны, проявлению самодеятельности населения в деле государственного управления, а с другой стороны — обнаружению искренности, прямоты и правды в отношении населения к верховной власти. Дважды пришлось Валуеву обнаружить свои государственные предположения пред государем-императором Александром II, и по различному поводу. Первый раз дело происходило в 1863 г. Частью под влиянием логического развертывания земской реформы 1863 г., частью под влиянием внутренних настроений (польского мятежа) Валуев составил и 13 апреля 1863 г. представил государю записку-предложение о привлечении избранных деятелей в Государственный Совет. Существенные основания проекта Валуева сводились к следующему: 1) представители населения избираются земскими собраниями не более как по 2–4 на губернию и от крупных городов и вводятся в Государственный Совет; 2) представители избираются от всех частей империи, кроме царства Польского и Финляндии; 3) помимо представителей от земств в Государственный Совет приглашаются, по непосредственному Высочайшему избранию, и некоторые члены высшего духовенства. 15 апреля 1861 г. и несколько раз позднее эта записка, возбудившая, видимо, искреннее сочувствие императора Александра II обсуждалась в особом заседании в Высочайшем Присутствии императора Александра II. Однако по многим, пока необъяснимым соображениям записка не могла встретить осуществления (может быть, по незаконченности и практической неподготовленности или малоопытности первой базы представительного учреждения — земских собраний; может быть, вследствие обилия других государственных реформ; может быть, вследствие неспокойствия внутри империи и открывшейся печальной серии покушений на императора и других должностных лиц). В 1867 г. вновь был возбужден вопрос о привлечении «выборных» к участию в законодательных работах — по поводу другой записки или, как называют, другого «конституционного» проекта вел. князя Константина Николаевича, представленной государю еще в 1866 г.

IV

В 1879 г. под влиянием все более и более разливавшегося революционного движения и участившегося террора — снова возникает в среде некоторых высших сановников вопрос об установлении или чистой конституции, или полуконституции, или просто «представительного» учреждения. Правительством давно уже был использован ряд мер к подавлению революционного движения среди учащейся молодежи и интеллигентного общества, как-то: передача дел о государственных преступлениях ведению военных судов, воззвание к русскому обществу о содействии правительству в борьбе с крамолою, учреждение временных генерал-губернаторств с чрезвычайными полномочиями генерал-губернаторов.

Наконец, диктатура графа Лорис-Меликова… Но меры не достигли своей цели; атмосфера сгущалась…

«Какой фальшивый звук, — писал Валуев 15 февраля под впечатлением проекта адреса государю по случаю 25-летия царствования, — во всех восхвалениях, когда результатом двадцатипятилетия — диктатура графа Лорис-Меликова. Какое странное противоречие между текстом и окружающим карету государя конвоем казаков! Эта карета выезжала из ворот Мраморного дворца в ту самую минуту, как я въезжал. Какая внутренняя ложь в дифирамбическом соучастии членов совещания!»

17 мая после посещения императора Александра II, в Царском Селе, Валуев записал:

«Печальные впечатления! Сад заперт. Впуск по билетам. Почти никого, кроме часовых и полицейских агентов.

Таково теперь положение Самодержца-Освободителя — обожаемого монарха, и т. д. и т. д. Только за часовыми или в пустыне он себя может считать в безопасности!»[108]

При таких обострявшихся условиях, учитывая настроение и разгадывая знамение времени, Валуев уже в 1879 г. решился заговорить с государем о конституции и своих планах и проектах. 1863 г. 4 июня — Валуев был с докладом в Царском Селе и записал: «Впечатление довольно благоприятное… Государь, по-видимому, сознает, что нельзя ничего не делать для будущего и, кажется, мне доверяет… Он опять сам заговорил о конституционных толках… Я воспользовался случаем и забросил два слова о моих предложениях 1863 г… Государь ничего не сказал, но в тот же вечер прислал мне письмо неизвестного… о необходимости и неизбежности конституции…» Так началось новое дело о введении в России представительного образа правления… Некоторое время Государь не поднимал новой речи о конституции; но 10 декабря 1879 г. Валуев при докладе высказал все по поводу положения дел «с жаром и резко»… Государь разрешил вновь представить Валуеву Записку 1863 г.[109]

Прошло еще несколько времени, пока государь вновь заговорил о записке Валуева, именно 7 января 1880 г., и наконец 9 января состоялось обсуждение записки…

Сокращая изложение дальнейших обстоятельств, касающихся обсуждения этого проекта Валуева, обстоятельств очень интересных, но для цели нашего очерка не имеющих первостепенного значения, я должен упомянуть только о трех моментах: во-первых, о январских совещаниях, происходивших или в присутствии государя, или вел. кн. Константина Николаевича, графа Валуева и князя Урусова, министра внутренних дел Макова и шефа жандармов Дрентельна.