Пётр Валуев - Черный бор: Повести, статьи

• Название: Черный бор: Повести, статьи
• Автор: Пётр Валуев
• Издательство: Аграф
• Жанр: Религия: христианство
• Год: 2002
• ISBN: 5-7784-0183-3

Петр Александрович Валуев (1815–1890), известный государственный деятель середины XIX в., стал писателем уже в последние годы жизни. Первая его повесть — «У Покрова в Лёвшине» сразу привлекла внимание читателей. Наиболее известен роман «Лорин», который восторженно оценил И.А Гончаров, а критик К. Станюкович охарактеризовал как «любопытную исповедь» с ярко выраженной общественно-политической позицией «маститого автора».

«У Покрова в Лёвшине» и «Черный Бор» — лучшее из всего написанного Валуевым. В них присутствует простодушный и истинно русский лиризм. Сочно и живописно описана жизнь провинциальной Москвы и картины усадебной жизни, осложненные мистическими мотивами.

Как религиозный мыслитель П.А Валуев представлен статьями «Религиозные смуты и гонения от V до XVII в.» и «Религия и наука», в которых автор обратился к проблемам богословия и истории церкви.

Произведения графа Валуева впервые приходят к современному читателю.

---

Речи сводились к обсуждению предложений Валуева и вел. кн. Константина Николаевича. Первый доказывал необходимость для правительства создать трибуну, с которой оно могло бы высказывать свои взгляды и тем противодействовать проповедуемым ежедневно и повсюду революционным началам. Второй ссылался на древнее русское государственное право, на вече, боярскую думу, земские соборы допетровского периода русской истории, а также на перенесенные в Свод Законов постановления о вызове депутатов «на случай» и т. п. Убежденно высказался против нововведений, противных духу коренного государственного строя России, цесаревич, будущий император Александр Александрович, находя, что созыв представительного собрания ни в каком случае не поведет к желанной цели и вместо того, чтобы вызвать успокоение, еще более взволнует умы. С мнением наследника согласились прочие члены совещания. Ввиду приведенных ими веских доводов государь Александр II и на этот раз решил все дело оставить без последствий.

Новая вспышка революционного террора привела к новому обсуждению вопроса, выразившемуся в пространных докладах гр. Лорис-Меликова, в апреле месяце 1880 г. и январе 1881 г. (эти доклады содержатся в сочинении С. Татищева «Император Александр II», т. II, с. 587–604), которые, в конце концов, устанавливали не только меры внешней борьбы с крамолой, но и внутреннего преобразования государственного правления, начиная от сенаторских ревизий и кончая призванием общества к участию в разработке необходимых мероприятий, но не в формах западно-европейского представительства (т. е. конституции), не в формах древнерусского представительства (или Земского Собора), а в форме Временных подготовительных комиссий наподобие Редакционных комиссий 1859 г… Этот-то проект, который считается № 3 «Конституции правительства из эпохи восьмидесятых годов», был предложен на обсуждение Нового Особого Совещания, в состав которого вошли: цесаревич Александр Александрович, вел. кн. Константин Николаевич, князь Урусов, граф А. В. Адлерберг, А. А. Абаза, граф М. Т. Лорис-Меликов, Д. Н. Набоков и Д. М. Сольский. Совещание одобрило в принципе положения доклада гр. Лорис-Меликова, предоставив ближайшему будущему выработать подробности правительственно-экономических Редакционных комиссий… Наступил третий момент: 17 февраля государь-император Александр II утвердил проект Особого совещания и 1 марта 1881 г. в 12 ½ часов дня одобрил проект Правительственного сообщения по сему поводу.

Но через 2 часа — был злодейски убит!

Какое гнусное, роковое стечение обстоятельств!

Какой неожиданный оборот дела!

Вместо луча весеннего солнца — мрак покрыл русскую землю!..

Как все это могло отразиться болезненно и мучительно на душу Валуева…

Теперь обнаруживается новый мотив считать Валуева и религиозным мыслителем! Теперь видны те невидимые нити, которыми Валуев неразрывно связывается с религиозными исканиями только что рассмотренных, позднейших по жизни, Бердяева и Булгакова… Оказывается, проблема социализма и анархизма предстояла, носилась и в сознании Валуева, заставляя его страдать, заставляя переживать не только гражданскую, но и религиозную драму!

Событие 1 марта потрясло и, может быть, разрушило весь духовный мир Валуева… Он был одинаково потрясен медлительностью правительства в разрешении государственно-социального кризиса. Он неоднократно в своем «Дневнике» осуждал и иронизировал над деятельностью графа Лорис-Меликова… Однако, что произошло: убийство великодушного государя — Преобразователя, убийство в день поворотный в истории России — все это заставило Валуева страдать, замкнуться и сосредоточиться!

Еще раньше, наблюдая непоследовательность и ошибки правительства, наблюдая чрезвычайные настроения русского общества, Валуев неоднократно записывал в «Дневнике»: «Если бы не вера в Божественный Промысел, то все должно бы казаться безнадежным… Domine, miserere nobis». «Когда вдумываюсь в мои личные судьбы среди всего происходящего и происходившего, я могу только с глубоким чувством благоговеющей благодарности преклонить голову и колени, но далее?.. На Тя, Господи, уповахом… Не постыдимся!..»[110]

Теперь же, когда все так перевернулось, эта сосредоточенность должна завладеть Валуевым с большею силой… Оставшись не у дел, он имел досуг сделать анализ всей смуты и крамолы, взвесить pro и contra, он имел возможность учесть и положительные и отрицательные стороны русской жизни, природы и истории… Поскольку революция, крамола и террор в основе все-таки имели девизом разрушение ради разрушения, отрицала даже минимальную каплю добра в русской жизни, в основе ее, несомненно, лежат нигилизм, отрицание святыни, богоборчество…

Поэтому-то Валуев в своих религиозных переживаниях, и особенно в записи их, начинает с азов, с первой истины — о необходимости религии и религиозной веры. Так выработался религиозно-нравоучительный элемент в литературно-общественной деятельности гр. Валуева и определился общий характер и метод его богословствования. Здесь же всплывали в сознании и старые его воспоминания по должности министра внутренних дел.

V

То, с чем пришлось Валуеву ведаться, в качестве министра внутренних дел, это было проникновение в печать и общество атеистических и материалистических идей. Свобода печати, предоставленная цензурным уставом 60-х годов, явилась благоприятным условием для переноса в русскую жизнь материалистических сочинений и взглядов с чужих, западно-европейских краев.

Вот это-то обстоятельство увлекло Валуева, несомненно обладавшего талантом публициста, на обсуждение вопроса христианской философии и на опровержение материализма. Постепенно только накоплялся литературный материал, и когда приспело время свободы и отдыха, а может быть, и время особого духовного томления, Валуев опубликовал этот материал, и в результате получилось первое богословское сочинение — «Религия и наука». В сжатой, афористически написанной статье граф Валуев успел затронуть весьма многие христианско-апологетические проблемы: о необходимости веры, о сущности ее, о согласии между верой и наукой, о бессмертии души, о причинах религиозного сомнения и т. п. Эта статья Валуева является центральной для характеристики его религиозно-философских взглядов, тогда как две другие статьи являются дополнительными, поэтому на этой статье мы остановим преимущественное внимание.

В этой статье, во-первых, мы найдем подтверждение вышеуказанной мысли, что Валуев свое церковно-религиозное миросозерцание обнаружил и привел в систему под влиянием натисков материализма и социализма. Он начинает свою статью критикой в свое время популярных и характерных сочинений известного юриста Кавелина, под названием «Задачи психологии и Задачи этики», в которых ярко проводилась мысль об устарелости, безжизненности и ненужности морали, построенной на церковно-религиозных основах, и о возможности и преимущественном действии морали, построенной на началах науки.

«Вероучение, — писал Кавелин, — ставит предпосылкою, что разум человеческий ограничен и не способен обнять всей истины; что она доступна ему лишь настолько, насколько открыта свыше; открыта же она ему не вся, а в той мере, как это необходимо для благочестивой и нравственной жизни на земле. Поэтому единственный источник вероучения есть откровение и священное предание, переходящее из рода в род, от которых нельзя и не должно отступать ни на йоту. С точки зрения религии, учение о нравственности есть систематическое изложение того, чему учит откровение, священные предания и их святые истолкователи о нравственной жизни и нравственном совершенствовании человека.

Иными путями вдет научная этика, составляющая особую отрасль знания. Она, как и всякая наука вообще, основана на предпосылке, что самостоятельному исследованию человека доступны все самые сокровенные тайны мира и бытия и что, следовательно, учение о нравственности, как предмет знания, может быть построено собственными, свободными усилиями человека <…>.

Но по мере того как сознание росло и крепло, индивидуализм выдвигался все более и более вперед, религия и наука все более и более различались и отдалялись друг от друга. У новых европейских народов обе долго существовали мирно одна подле другой, с преобладанием религиозных требований над знанием; но потом между ними произошел решительный и резкий разрыв, и началась борьба, которая наполнила собою всю новую европейскую историю и окончилась полной победой науки над верованиями. Отголоски этой вековой борьбы слышатся до сих пор, и ее следы глубоко проникли в воззрения и быт современных европейских народов»[111].

Так писал и думал о религии и нравственности Кавелин, принадлежавший, сравнительно, к умеренным публицистам 60–70-х годов.